Сеньор быстро поднял взгляд:
– Выходит, вы не знаете, что стало с моей женой и дочерью?
– Если бы и знал, сэр, то вряд ли пожелал бы вам рассказать. Но даю слово, что не знаю.
И это соответствовало истине: сеньора Линарес покинула Нью-Йорк в выходные, но до отъезда так и не сообщила мисс Говард окончательное направление. Она собиралась написать, когда обоснуется и все наладится.
Сеньор Линарес, отнесшийся, как мне показалось, к заявлению доктора куда пренебрежительнее, чем можно было ожидать от человека в его положении, оперся на трость и произнес:
– Понимаю. Так. Похоже, приехав сюда, я зря потратил время.
После чего покосился на мистера Мура с выражением, граничащим с досадой от того, что до сих пор не получил еще бренди.
Наливая ему, мистер Мур не смог не вмешаться в происходящее:
– Это все – потому, что она девочка? Они ведь недорого стоят в вашей части света, эти отпрыски женского пола?
Сеньор покачал головой:
– Вы, американцы, – такие провинциальные моралисты. Вы что, вообразили, что я бы повел себя так без вынуждающих к тому причин?
– Какие же причины, – тихо, но при этом словно бы презрительно осведомилась мисс Говард, – могли оказаться достаточно «вынуждающими», чтобы вы бросили Ану?
Оглядев лица всех собравшихся в комнате, сеньор Линарес проглотил второй бренди, а потом медленно закивал:
– Полагаю, мои мотивы могут показаться ужасающими при вашем довольно наивном мышлении.
– Не уверены, что они у вас вообще есть, – предположил Маркус.
– Мы пытались обнаружить их с самого начала, – добавил Люциус. – Но безуспешно.
Все еще кивая, пока мистер Мур наливал ему новую порцию бренди, сеньор Линарес изрек:
– Мне понятно это затруднение. Вы, как и прочие ваши соотечественники, верите в то, что пишут в ваших газетах. Испанская империя – упадочное сборище надменных милитаристов, которых хлебом не корми, дай только доказать свою храбрость любой оскорбившей их нации. Что ж… – Он отхлебнул немного бренди. – Вы правы отчасти – но только отчасти. – Указав на докторову серебряную коробку для сигарет, сеньор спросил: – Позволите? – на что доктор, теперь весьма заинтересованный тем, что говорит этот человек, кивнул. Сеньор прикурил одну, затянулся и с довольным видом выпустил дым. – Очень хороши, – сказал он. – Русские?
Доктор снова кивнул:
– Джорджия. В смеси с Вирджинией.
Сеньор затянулся еще раз.
– Да. И впрямь очень хороши… Скажите, доктор. Вы когда-нибудь слышали о моем кузене, генерале Арсенио Линаресе? – Доктор покачал головой. – Он управляет Сантьягоде-Куба. А об адмирале Паскуале Сервера-и-Топете, командующем нашей морской эскадрой в Кадисе? – Доктор снова реагировал отрицательно. – Я так и думал. Но все вы знаете – вы все знаете – о «мяснике» генерале Уэйлере и о воинственной клике монархистов и военных офицеров, окружающих королеву-регентшу… Об этих людях пишут в ваших газетах. Ваши мистер Херст и мистер Пулитцер – они бы не продали свой товар, напечатав глас разума.
– Разума? – озадаченно переспросил доктор.
Сеньор жестко посмотрел на него в упор:
– Вы ведь на самом деле не думаете, доктор, что мы все настолько слепы, чтобы не суметь распознать окружающую нас действительность? Да, на Кубе, в Испании, да и на Филиппинах, где я провел отрочество, немало испанцев, убежденных в том, что ваша страна вмешалась в наши дела и оскорбила наших лидеров вне всякой допустимости. И они правы. Но они желают разрешить этот вопрос войной – они хотят этого почти так же, как и многие американцы. Однако в нашей стране есть и те, кто понимает, каким неизбежно станет конец подобной войны. К примеру, это понимают упомянутые мною люди. Понимаю и я.
– Не поделитесь ли этим и с нами? – поинтересовался мистер Мур.
Сеньор Линарес мельком глянул на него и хмыкнул:
– Эта страна… она точно юнец, неожиданно выросший в мужчину, но так пока и не осознавший пределы своей силы. Если Испания начнет войну с вашей страной, сеньор, ее итог окажется гибельным для нашей империи. Мы потеряем то малое, чем еще обладаем в этом полушарии, и даже, вероятно, значительно больше. Но сии аргументы бесполезны для тех, кто желает с оружием в руках защитить нашу гордость. Им нет никакого дела до предостережений опытных офицеров, таких, как мой кузен или адмирал Сервера, понимающих, сколь велика наша слабость. Не слушают они и простых секретарей консульств, видевших ваши огромные корабли, что строятся в Бруклине, Ньюпорте и Вирджинии. – Сеньор Линарес с мучительной тоской посмотрел сквозь стакан. – Они не слушают.
Глаза доктора расширились.
– Вы хотите сказать, – тихо произнес он, – что вы намеренно старались скрыть информацию о похищении дочери, дабы не предоставить политическим экстремистам вашей страны новые доводы в пользу объявления войны Соединенным Штатам?
И, будто совершенно не стыдясь этого, сеньор ответил:
– А что бы сделали вы, доктор? Испанская империя больна – умирает от собственного высокомерия, ищущего любой повод для высвобождения. Я это понимаю. И в то же время я был воспитан как часть этой империи. Моя семья служила ей три сотни лет. Я должен сделать все, что в моих силах, чтобы сдержать этот последний крах.
– В том числе допуская и возможную смерть вашей дочери? – спросила мисс Говард.
Сеньор Линарес, не глядя на нее, ответил:
– Испании нужны сыновья – не дочери. Об издержках судят по прибыли, как говорите вы, американцы.
– Выходит, – перебил его Маркус, – вы попросту хотите убедиться, что они нигде не всплывут. Вы хотите удостовериться, что дело действительно окончено.
Сеньор пожал плечами:
– Мне хотелось бы получить развод от жены, если она ко мне не вернется. Я женюсь снова. Как я сказал, Испании нужны сыновья.
Доктор резко встал, глаза его пылали:
– Я уже говорил вам: мы не знаем ничего о местонахождении вашей семьи, сеньор Линарес. И это правда. А теперь я должен попросить вас покинуть мой дом.
Сеньор, похоже, не слишком-то удивился довольно грубому приказу – он поднялся, оперся на трость, потом кивнул и вышел в холл.
– Сеньор, – позвала его мисс Говард. Он остановился на верхней площадке лестницы и обернулся. – Если мужчина более важной считает свою страну, а не своего ребенка – и если его страна не просто терпит, но еще и поощряет подобный выбор, – не кажется ли вам, что эта страна уже потерпела поражение?
– В ближайшие месяцы, – тихо ответил сеньор Линарес, – полагаю, мы узнаем ответ на этот вопрос.
Быстрой, почти легкой походкой он вышел из дома и сел в экипаж, а нас оставил в тишине и раздумьях об этом последнем недостающем кусочке дела Либби Хатч.
Глава 59
Разумеется, война между Соединенными Штатами и Испанской империей все же началась – через считаные месяцы после того, как мы сидели в гостиной у доктора с сеньором Линаресом; и, несмотря на убежденность впоследствии многих людей в обратном, то, что сеньор называл испанской «надменностью», отвечало за эту кровавую баню не меньше, чем все разглагольствования и неистовство американцев, потворствовавших сей идее.
Предсказания сеньора Линареса об исходе событий оказались столь же точными, как и его представления об их причинах: Испанская империя потерпела изрядное поражение, а Соединенные Штаты оказались обладателем целой череды новых иностранных владений, включая Филиппинские острова. Сомневаюсь, что много кто – даже в самом Вашингтоне – имел действительно внятное представление о том, во что же они ввязались, завладев подобными территориями: как писал тогда мистер Финли П. Данн62, остряк-газетчик, до войны большинство американцев и понятия не имело, что такое эти Филиппины – «острова или консервы». У меня-то самого появилась только одна мысль на этот счет – точнее, вопрос, – когда я услыхал, что мы стали новыми правителями тех мест: вернулся ли Эль Ниньо на родину до нашего вторжения, и стал ли он одним из солдат местной армии, быстро начавшей сражаться против нашей страны за независимость? Я так никогда этого и не узнал – но это было бы вполне в его духе.
Детектив-сержанты после завершения расследования в Институте доктора вернулись к своим обычным обязанностям в Управлении полиции, но их положение осталось столь же шатким, что и прежде. За эти годы собиралось несколько комиссий, расследовавших коррупцию в департаменте, – на самом-то деле иной раз казалось, будто вышеупомянутую коррупцию постоянно расследует какая-нибудь комиссия, – и Маркус с Люциусом давали свидетельские показания перед каждой из них, пытаясь навести порядок хотя бы в Сыскном бюро. Однако единственным стоящим результатом этих усилий стала лишь еще большая изоляция их от «товарищей», и, не сомневаюсь, если бы не блестящие способности, кои они демонстрировали в столь многих делах, их бы давно уже отправили в отставку. Но они держались, скандалили, экспериментировали и, в общем и целом, пытались использовать судебную науку в дальнейшем продвижении полицейской работы – и мало какой вор, убийца, насильник и сумасшедший бомбист не жалел, что начальственные шишки-ирландцы не сумели до сих пор избавиться от «еврейских мальчиков».
Мисс Говард продолжала вести свое дело в № 808 по Бродвею; по правде говоря, она продолжает вести это дело до сих пор, хоть и расширила в итоге свои услуги так, чтобы ее умениями могли воспользоваться и женщины, и мужчины. Со временем она стала своего рода легендой детективного мира – и факт этот является немалым предметом ее гордости, пусть она в этом так и не сознается. И, несмотря на все ее разглагольствования о недостатках мужчин, у нее все-таки нашлось время связаться с одним или двумя из этих представителей рода человеческого, но раскрывать подробности сих событий – вовсе не мое дело. Могу лишь сказать, что она остается самой необычной женщиной из тех, кого я встречал, и всегда являет собой комбинацию глубоких дружеских чувств и независимости, коя для многих представительниц ее пола столь же недостижима сегодня, как и для Либби Хатч двадцать два года назад. Сдается мне, положение это сохраняется, как всегда утверждала мисс Говард, из-за всей той ерунды, которой пичкают маленьких девочек, – и, быть может, решением для боль