– Э-э… – проблеял я, не зная, с чего начать. – Вам… э-э… может, вовсе и не обязательно поступать, как говорит детектив-сержант Люциус. В смысле, может, выйдет провернуть ту же работенку без всего этого шума. – Я указал на чертеж. – Вы же говорите, что запах малышки в подвале все равно будет, как ни крути, пусть мы даже и не знаем, где именно эта Хантер ее заперла, – ну так вам для этого и не нужно непременно врываться туда с полицией и ищейкой. Кто-нибудь помнит, что там с задними окнами дома?
– Да, – ответил Люциус. – Я специально приметил. У них там решетки. Прутья не слишком толстые, но частые.
– Значит, понадобится распорка, – сказал я.
Люциус кивнул:
– Да, но даже с ней проделать отверстие, достаточное для человека, будет сложновато.
– Для взрослого человека, вы хотите сказать, – отозвался я. – Так эти решетки обычно и ставят. Но…
Доктор воззрился на меня – казалось, он не может решить, радоваться ему или хмуриться:
– Стиви – не хочешь ли ты сказать, что сможешь пробраться внутрь?
Я кивнул с видом, как могло показаться, исключительного отвращения.
– Прямо рядом с домом есть конюшни. Я их худо-бедно приметил. Хорошее место, чтоб укрыться, а потом выйти оттуда. Разжать прутья, залезть внутрь и прошерстить подвал. Если найдем девочку, я смогу ее вынести.
– А с чем это ты ее найдешь? – осведомился Люциус.
Я ответил, пожав плечами:
– У меня есть друг… – и тут почувствовал взгляд Доктора. – Короче, был друг. Пацан промышляет тем, что лазит по форточкам, как я сам раньше. Мы зовем его Прыщ-Немчура, потому как он заявляет, будто семья его – из немецких аристократов. Хотя на самом деле ничего подобного – голландцы они или кто-то вроде. В общем, есть у него специально обученный хорь. Зовут Майком. Прыщ, когда идет на дело, берет его с собой в мешке. Майк в любую узкую щель может пролезть. – Я снова показал на чертеж. – А я могу его туда пронести. Нос у него – черт знает что такое, а не нос, у зверька этого.
– Но как же он поймет, что́ надо искать? – спросила мисс Говард.
– Прыщ и этот трюк знает, – сообщил я. – Он кладет Майку в клетку вещицу, которая выглядит или пахнет как то, что ему нужно стащить, и не кормит его, пока тот не научится хватать эту штуку. Тут обычно немного времени уходит. Пара-тройка дней.
Люциус с минуту обдумывал сказанное, потом посмотрел на доктора Крайцлера.
– Доктор, – сказал он, и голос его выдавал, что риск он понимает, но все равно заинтересован не на шутку. – Это может сработать.
– И все же не стоит ли нам придумать, как выманить Хантеров из дома, а? – осведомилась мисс Говард.
– Только жену, – уточнил я. – А раз уж она проводит время с Гу-Гу Ноксом, то… нам надо лишь дождаться, пока она не выйдет из дому как-нибудь вечером. Думаю, муж ее вряд ли заботится о ребенке, если сам настолько плох, как вы все говорите. Так что она, видать, запирает малышку, когда уходит. Я влезу через цоколь – через кухню, пожалуй. А потом прямиком в подвал. Они ж спят на верхнем этаже, верно? Мы слышали ее мужа, пока были снаружи.
– Все верно, – быстро заметил Люциус.
– Так что будет не так уж и сложно вытащить ребенка, если он там. Я такое сколько раз проделывал. Не с младенцем, конечно, только какая разница, ребенок это или мешок с добром?
О самой работе сказать было, в общем, больше и нечего, и я знал, что будет дальше, – доктор объявил:
– Прошу прощения, господа, – и, взяв меня за плечо, отвел в другой угол комнаты. Там он скрестил руки и секунду смотрел на меня, потом отвернулся и уставился в окно. – Стиви, большая часть этого плана меня смущает.
– Меня тоже, – сказал я. – Если у вас есть другое предложение, я всеми руками за.
– В том-то и незадача, – ответил он. – У нас его нет. И ты это знаешь.
– Ага. Но не я это предложил, а Сайрус. Только это ж по-любому – то есть все равно – невеликий труд. Приставите ко мне одного из детектив-сержантов, чтоб следил, а если в стойле у нас будет коляска наготове, то все обойдется. Револьвер и полицейская бляха на кого угодно впечатление произведут, кроме Пыльников, а когда те узнают, что творится, если вообще узнают, нас уже и след простынет.
Конечно же, не стоило и надеяться, что доктору принесет радость возможная опасность, которой я подвергнусь, равно как и мое возвращение на былую воровскую дорожку, но, судя по выражению его лица, он понимал – у нас нет выбора. А то, что мисс Говард с детектив-сержантом Люциусом горячо выступали за этот план, лишь подлило масла в огонь. Так что в два часа я снова направлялся в мои старые края, чтобы попробовать разыскать Прыща-Немчуру и его хорька Майка.
Глава 21
Я рассчитывал, что Прыщ, несмотря на холодный для Нью-Йорка летний день, плавает где-нибудь в окрестностях порта на Ист-ривер – этот парень обожал воду, что твоя рыба. Да к тому же там, где водились суда, водился и груз, и не было лучше способа осмотреть доки, чем невинненько поплавать вокруг да около, а заодно взглянуть, что там имеется. Не то чтобы судовой груз относился к привычной добыче Прыща – как я уже сказал, он был форточником, домушником, достаточно хорошим в своем ремесле, чтобы действовать независимо от любой банды, но при этом достаточно уважаемым, чтобы суметь присоединиться к любой бригаде, подходившей для указанной работы. Как бы там ни было, он был чутка отшельник, этот Прыщ – но только если дело не касалось животных. Он жил в заброшенном подвале на Монро-стрит, к северу от Бруклинского моста, с целым зверинцем собак, кошек, белок, змей, енотов и черт знает кого еще. Единственными тварями, которых он не держал, были крысы, и всю прочую свою живность он тоже обучил их травить. Просто когда ему было два или три годика, мать и отца Прыща, иммигрантов, вертевших сигары в доходном доме на Элдридж-стрит, ограбили, а потом пристрелили, и прошло больше суток, прежде чем обнаружили преступление, а заодно и чудом выжившего малыша – у крыс была масса времени как следует потрудиться над телами. Вида собственных родичей, полуобглоданных этими тварями, Прыщу хватило для объявления войны не на жизнь, а на смерть всем крысам, попадавшимся ему на глаза, – а в таком городе, как Нью-Йорк, это означало, что скучать ему никогда не придется.
Ну и, само собой, тем днем Прыщ как раз обретался за рыбным рынком Фултон – большим дощатым зданием с тремя маленькими башенками, которые звались «куполами»: плавал голышом с другими мальчишками. На реке недалеко от пловцов, рядом с переправой Фултон, станция которой стояла рядом с рыбным рынком, была пришвартована пара грузовых шхун да колесный пароход. Двое пацанят поменьше ныряли с бушпритов шхун – и преспокойненько могли переломать себе шеи, проскакивая в считаных дюймах от доков. Но никому, казалось, не было никакого дела, а Прыщу – вообще в последнюю очередь: он часто говорил мне, что как на его взгляд, так любой ребенок, плавающий без присмотра в реке с таким опасным течением, как у Ист-ривер, сам мог решать, где и когда раскроить себе башку.
Я проделал путь через всю пахучую шумную толкучку, продолжавшуюся и за пределами рыбного рынка, потом прокрался вокруг фундамента здания, где в вечно темных, взбаламученных водах плескалась ребятня.
– Эй, Прыщ! – крикнул я, заметив, что голова его показалась на поверхности. – Если решил от воспаления легких помереть – лучше способа не придумать!
Он ухмыльнулся мне, продемонстрировав широкий зазор между передними зубами, оставленный ему на память двумя фараонами, и переспросил:
– Фто ты говорифь, Фтиви? – Шипящие терялись в этой дырке. – Денек – фамое то, фтоб ифкупнутьфя!
– Вылезай давай, – ответил я. – У меня к тебе деловое предложение!
Отбросив назад черные волосы, он быстро и умело поплыл к тому месту, где я сидел.
– Ну вот, фначала ифкупнутьфя, а потом и делом ванятьфя, – объявил он, выскочил из воды бледной белесой вспышкой, подбежал к маленькой горке своих шмоток, вытерся тряпкой, которая когда-то, должно быть, представляла собой полотенце, и второпях принялся одеваться. – Как ты, Фтиви? Фто лет тебя тут не видал.
– Меня тут и не было, – сказал я, заметив, что голос Прыща стал ниже. Он был на год или два постарше меня, но казался маленьким для своего возраста. – Работаю. Честная жизнь, сам знаешь, уйму времени отнимает.
– Вот потому-то я и дервуфь от нее подальфе, – заявил Прыщ, уже облачившийся в старую рубаху, шерстяные штаны и подтяжки, потом натянул пару поношенных ботинок и пожал мне руку, после чего водрузил себе на голову шапочку углекопа так, что она съезжала ему на один глаз. – Ефли я не фмогу ходить плавать, когда мне вдумаетфя, фмыфла в такой вывни для меня будет никакого. И фто ты там надумал, фтарина?
Я подобрал несколько камешков и начал швырять их в воду.
– Майк до сих пор с тобой?
– Майк? – переспросил Прыщ таким тоном, будто я упомянул члена его семьи. – Ну конефно Майк фо мной! Куда ф мне беф Майка, Фтиви, беф моего мальфика – он ве прировденный крыфолов, мой Майк!
– А ты когда-нибудь его другим одалживал?
– Одалвивал его? – Прыщ скрестил руки, подперев одной подбородок и дотронувшись пальцем до носа, будто обдумывал мои слова. – Нет… нет, я и не думал о таком ни раву. Да и не по дуфе мне это как-то. Знаефь, Майк – он фам по фебе.
Он был убийственно серьезен – и бессмысленно было пытаться убедить Прыща в том, что животные – это всего лишь животные.
– Ну, я мог бы воспользоваться его услугами, – сообщил я. – Скажем, на неделю. И заплатил бы за это как следует.
Палец Прыща продолжал постукивать по носу.
– На неделю. Фто в… – Он внезапно просветлел. – А ефли мы пойдем и фпрофим у него фамого? Ефли Майк тебя примет, Фтиви, это будет фнак, фто он ховет работать – а раф так, то я у него на пути фтоять не фобираюфь!
И Прыщ немедля зашагал к хибаре, которую называл своим домом, – ну вылитый капитан-недомерок преступного мира, – а когда я нагнал его, то подумал, что этого парня ждет блестящее будущее, если ему удастся на шаг опережать пулю из длинноствольного ружья.