– Да, – отозвался Маркус. – И с нами все в порядке.
– Я слышал крики, – продолжил Люциус. – В доме. Что случилось?
– Позже, – прошептал Маркус. – Увози нас отсюда!
– Что с девочкой? Нашли ее?
– Люциус! Увози нас отсюда – сейчас же!
Через несколько секунд коляска покатилась к выходу из конюшни. Люциус притормозил, чтобы расплатиться со служителем, а потом выехал на улицу, поворачивая влево: он справедливо решил направиться вверх вдоль реки, как можно дальше от логова Пыльников. Через полквартала он как следует хлестнул Фредерика, и, почувствовав, что экипаж повернул вправо, мы с Маркусом решили, что из-под брезента можно выбираться без опаски.
Небо над Гудзоном еще сверкало фейерверками, а по всему берегу за ними наблюдали группки людей. Но мы не стали останавливаться ради такого развлечения, продолжив галопом нестись вперед, к № 808 на Бродвее. Люциуса переполняли вопросы, но Маркус велел держать их при себе, пока не доберемся. Я приоткрыл мешок, чтоб проверить, все ли хорошо с Майком, – и он уставился на меня, все еще очень возбужденный, но уже не такой дикий. Я глубоко вздохнул и откинулся на сиденье коляски, достал из-под рубашки украденные бумаги и вручил их Маркусу, потом прикурил сигарету и предложил ему.
Оба мы были жестоко разочарованы тем, как повернулось дело, и потому теплый прием, устроенный нам остальными – чье разочарование наверняка должно было быть никак не меньше нашего, – когда мы добрались до № 808, был тем более оценен по достоинству. Пожалуй, и Маркус, и я, обдумывая случившееся, позабыли о том, насколько больше неприятностей могло произойти. Но облегчение, ясно читавшееся на лицах всех наших друзей, послужило нам должным напоминанием. Мисс Говард обняла меня что было сил, я аж от пола оторвался, а доктор, присоединяясь к ней, положил руку мне на плечи и стиснул их так, что чуть было не сплющил меня, хоть он при этом и улыбался. Наш неуспех, очевидно, оказался куда менее важным, чем возвращение живыми-здоровыми, – и вид этой мысли, отражавшейся на их лицах, в свою очередь, намного упростил рассказ о вторжении в дом.
Доктор заказал ужин у мистера Дельмонико и распорядился привезти его к нам в штаб-квартиру – что вновь вселило в Маркуса радость жизни. Я же был глубоко благодарен доктору за то, что он не просто заказал мне бифштекс с жареной картошкой, а еще и велел мистеру Ранхоферу прислать пару сырых говяжьих филе для Майка. Мистер Мур расставил все блюда на бильярдном столе на фуршетный манер: там были оливки и сельдерей, анчоусы на тостах, фазан и цесарка (украшенные декоративными перьями), заливное фуа-гра, отбивные из молодого барашка, салат из омара и креветок, рисовый пудинг, маленькие меренги с фруктами, неаполитанское мороженое и, конечно, бутылки шампанского, вина и пива, а заодно и рутбир для меня. Взрослые накладывали себе полные тарелки шикарной провизии, а я уединился на подоконнике со своим стейком, говяжьими филе и Майком, который оказался почти столь же голодным, как и ваш покорный слуга. Едва все наконец расселись в креслах и за столами со своим ужином и напитками, мы немедля перешли к обсуждению странных событий, только что приключившихся со мной и Маркусом: процесс начался с того, что мы вдвоем изложили основные факты, и закончился передачей Маркусом украденных мною бумаг доктору. Как только он это сделал, я впервые заметил, как на лицо доктора Крайцлера будто наползло какое-то облачко.
– В чем дело, доктор? – осведомился Маркус, приоткрывая окна, чтобы впустить в комнату теплый ночной ветерок вместе со звуками празднества с улицы. – Насколько я могу судить, эти документы могут стать доказательством, нужным нам для демонстрации модели поведения этой женщины.
– Возможно и так, Маркус, – произнес доктор, просматривая бумаги. – Не могу пока сказать. Но чем они скорее всего окажутся – или, точнее, чем окажется их отсутствие, – так это подсказкой сестре Хантер в том, кто проник в ее дом и зачем.
– Ну же, Крайцлер, бросьте, – заявил мистер Мур, аккуратно ставя нагруженную тарелку на ручку одного из кресел. – Если наш воскресный визит не был открытым объявлением военных действий, то я не знаю, что бы могло им стать.
– Меня волнует не вражда по отношению к нам, Мур, – отвечал доктор, все еще читая больничные отчеты. – А возможность того, что наши попытки спасти дитя могут в конечном счете быть интерпретированы – в сознании сестры Хантер – как вина самой девочки. Такова ее специфическая особенность: возлагать ответственность за все неурядицы – как в собственной жизни, так и в жизнях детей, к которым она прикасается, – на самих детей.
Доктор обратился к следующему листу, а всех нас поглотило это его тревожное замечание – и тут его глаза внезапно чрезвычайно расширились.
– Боже мой… – Он быстро отставил тарелку и еще энергичнее накинулся на стопку документов. – Боже мой… – повторил он.
– Доктор, что вы нашли? – спросила за всех мисс Говард.
Но доктор лишь взглянул на Маркуса:
– Сколько из этих писем вы прочли?
Маркус пожал плечами, вгрызаясь в баранью отбивную:
– Достаточно, чтобы уловить общую идею: ребенок по имени Джонатан находился под ее опекой и испытал несколько цианотических приступов. Последний оказался смертельным.
Доктор ткнул пальцем в стопку:
– Да. Но только то были не отношения сестры милосердия и пациента. Последняя приемная анкета показывает фамилию мальчика: Хатч. Это был Джонатан Хатч. Ее собственный сын.
Даже у меня отвисла челюсть, и я немедленно подумал о комплекте фотографий детей и младенцев, что видел в секретере в доме № 39 по Бетьюн-стрит.
– В больнице Святого Луки она не была сиделкой, – продолжал доктор. – Она приносила туда ребенка как пациента. Трижды.
Маркус как сидел, так и застыл, с зажатой в руке бараньей костью:
– Но… я просто предположил…
Доктор отмахнулся от него; движение руки его говорило: «ну конечно, конечно» – так ясно, будто он сказал это вслух. Он продолжал читать и всматриваться. Потом снова пораженно проговорил:
– Святый боже… Местом работы она указывает № 1 по Западной 57-й улице.
Бокал мистера Мура с грохотом приземлился на пол:
– Иисусе! – ошеломленно вымолвил он – Это же дом Корнеля Вандербилта31!
Сайрус все еще не мог справиться с первой порцией новой информации:
– Но я же думал, мы вроде как решили, что эта женщина не способна иметь детей.
Доктор лишь вновь отмахнулся:
– Верно, Сайрус. И ничто не говорит о ее… стоп. Вот. – Он схватил газету, лежавшую внизу пачки, и вручил ее Сайрусу. – Взгляни-ка, что за вывод можно сделать отсюда.
Сайрус, набив рот фазаном, одной рукой придержал тарелку, другой взял бумаги, переместился за один из столов, где смог бы продолжать есть и читать. Доктор не отрывался от больничных отчетов:
– Каждый из случаев досконально подтверждает схему, описанную сестрами «Родильного дома». Каждый раз, когда женщина – значащаяся здесь как миссис Элспет Хатч – являлась в больницу, мальчик Джонатан, полутора лет от роду, уже задыхался и был синюшным. Каждый раз это приключалось посреди ночи – мать заявляла, что просыпалась от звуков его затрудненного дыхания и бросалась к нему, обнаруживая, что дитя не дышит. Первые два документа достаточно драматичны: «Если бы Вы, миссис Хатч, проявили меньшую расторопность с передачей ребенка в руки профессионалов, – пишет штатный лечащий врач после первого посещения, – он скорее всего бы уже скончался. Ваши страдания, пока Вы ожидали разрешения его судьбы, по словам персонала, были самыми трогательными, что доводилось наблюдать». Кто, Христа ради, это написал? – Пока доктор Крайцлер читал, я вспомнил, что он частенько работал с коллегами – терапевтами больницы Святого Луки. – Хм-м… «Доктор Дж. Лангэм». Не знаю такого.
– Ему следовало бы писать бульварные романы, – пробормотал мистер Мур, убирая салфеткой вино и осколки, покрывшие пол у его кресла. – А про Вандербилта есть там еще что-нибудь?
– Нет, – ответил доктор. – Но она, очевидно, жила в квартире по соседству с 57-й улицей, потому и отвозила ребенка в Святого Луку. Больница в то время все еще находилась на 54-й. А вот и новая статистика. В графе «возраст» она пишет «тридцать семь», «род занятий: приходящая горничная», «место рождения: Стиллуотер, Нью-Йорк». – Доктор поднял взгляд. – Ну, кто-нибудь?
– На севере? – попытался Люциус.
– Отсюда мало что «на юге», Люциус, – сказала мисс Говард с улыбкой. – Я знаю город, доктор. Это верховья Гудзона, рядом с Саратогой. – Она гордо прокашлялась и отщипнула еды. – Именно тот район, если кто-то помнит, куда я определила ее по акценту.
– Поздравляю, Сара, – объявил доктор. – Будем надеяться, вам столь же повезет со следующей партией загадок. Сайрус? Удалось найти что-нибудь в газетах?
Сайрус не ответил. Он к тому же прекратил есть, хотя едва наполовину расправился со своей порцией – и пялился на старую, начавшую желтеть газетную бумагу так, будто прочел там о собственной смерти.
– Сайрус? – повторил доктор. Обернувшись и заметив выражение Сайрусова лица, он немедля вскочил из своего кресла и бросился к нему. – Что там? Что ты обнаружил?
Медленно поднимая глаза, Сайрус как будто смотрел сквозь доктора:
– Она делала это и раньше…
– Что ты хочешь сказать? Делала что? – вмешался мистер Мур. Но остальные пребывали в тишине, сообразив, что имел в виду Сайрус, хотя и не желая в это верить.
Сайрус прикоснулся к бумагам и обратился к мистеру Муру:
– Здесь четыре вырезки. Первые три – из «Джорнал» и «Уорлд». Все рассказывают о похищении ребенка в мае 1895 года. Пара по фамилии Йохансен, владельцы продовольственной лавки на Западной 55-й улице, у них был сын, Питер. Шестнадцати месяцев. На мать напали на боковой улице, когда она одна возвращалась домой с младенцем. Мальчика забрали, но никакого выкупа никто так и не потребовал.