Крайцлер, я тогда еще не столкнулся с вашими трудами – с вашей теорией «контекста» – и сосредоточился должным образом лишь на косвенных уликах.
Доктор на это слегка пожал плечами:
– Косвенные и судебные улики бесценны, мистер Пиктон – потому-то мы так зависим от детектив-сержантов. Но бывают преступления, обладающие малым количеством таких подсказок, и их невозможно распутать, не изучив во всей глубине личную жизнь участников.
– О, сейчас я полностью с вами согласен, – ответил мистер Пиктон, приканчивая свою еду быстрыми мелкими движениями, словно животное или птица. – Но тогда, говорю вам, я, по сути, не был в курсе обстоятельств. Единственное, на мой взгляд, что могло доказать или опровергнуть заявление миссис Хатч, – это задержание того таинственного негра, и я неофициально настаивал на его розысках столь серьезно и долго, сколь это было возможно. Но по прошествии времени окружной прокурор приказал мне прекратить охоту и выкинуть дело из головы. Теперь, однако, я понимаю, что те немногие факты, кои я все же собрал о миссис Хатч за это недолгое время, могут оказаться некоторым образом значимыми.
– Весьма вероятно, – сказал доктор. – Детектив-сержант?
Люциус уже извлек свой маленький блокнот.
– Да, сэр. Я готов.
– Ага. И вот еще, мистер Пиктон… – Доктор прервался, чтобы отпить вина. – Нет ли в городе лавки, где мы могли бы купить доску, чтобы писать на ней мелом?
– Доску? – переспросил мистер Пиктон. – Какого размера?
– Как можно больше. И как можно скорее.
Мистер Пиктон обдумал вопрос.
– Нет… не думаю… – Потом его лицо прояснилось. – Минуточку. Миссис Гастингс! – Домоправительница явилась почти мгновенно. – Миссис Гастингс, не позвоните ли в школу? Скажите мистеру Куинну, что мне бы хотелось позаимствовать самую большую из его грифельных досок.
– Грифельных досок? – повторила миссис Гастингс, обходя стол, чтобы подлить вина в бокалы. – Во имя всего святого, чего ради вашей чести доска? И где нам поставить эту штуковину?
– Миссис Гастингс, пожалуйста, дело очень срочное, – настаивал мистер Пиктон. – И сколько раз мне повторять вам: я помощник окружного прокурора и дома, а не судья в зале суда – вам вовсе не обязательно обращаться ко мне «ваша честь».
Миссис Гастингс хмыкнула, развернулась и направилась обратно в кухню со словами:
– Можно подумать, тупые присяжные тех мальчишек приговорили бы, не убеди вы их в этом! – И исчезла за дверьми.
Наш хозяин улыбнулся в своей обычной нервной, быстрой манере, подергивая себя за бороду и волосы.
– Кажется, нам удастся найти кое-что подходящее для вас, доктор… Итак! Возвращаемся к фактам прошлого Либби Хатч. Или по крайней мере к тем крупицам, что мне удалось в итоге собрать. Как я уже говорил, когда она приехала сюда, звали ее Либби Фрэзер… Она пыталась браться в городе за любую работу, но ничего не выходило – слишком своевольной была, чтобы следовать правилам поведения на телефонной станции, слишком много позволяла себе судить о вкусах покупателей, чтобы удержаться продавщицей в отделе женской одежды в магазине Мошера, и не располагала никаким стоящим образованием, что сужало остающийся выбор до различного рода работ по дому. При этом она, похоже, считала подобные обязанности куда неприятнее прочих – она устроилась горничной, а потом потеряла эту работу в трех местах, не прошло и трех месяцев.
– Но при этом Вандербилт отзывался о ней только весьма положительно, – заявил мистер Мур.
– Да, я отметил это в твоей последней телеграмме, Джон, – отозвался мистер Пиктон. – Это удивительно. Может, она предприняла над собой усилие, или, может, просто позволила возобладать менее агрессивной части своей натуры – на время. В конце концов, большинство знавших эту женщину еще по Боллстону не считали ее злой, правда, – лишь чересчур зацикленной на том, чтобы поступать и устраивать все по-своему. Впрочем, когда она пошла домоправительницей к старому Дэниэлу Хатчу, всем казалось, что эти повадки из нее повышибут. Он был местным скрягой – у большинства здешних жителей такой же характер. Жил в большом обветшалом доме за городом, один, не считая прислуги. Одевался в лохмотья, никогда не мылся – и, по слухам, деньгами у него в логове была набита каждая стена, нашпигована каждая подушка. Подлый был, что твоя змея, и домработниц гнал одну за другой, будто счет им вел. Но Либби с ним управилась – и следующие годы потрясения не иссякали.
– Потрясения?
– Именно, доктор Крайцлер. Потрясения! Через считаные месяцы старый скупец и его домоправительница обручились. Свадьбу сыграли спустя несколько недель. Впрочем, само по себе это, пожалуй, было не так уж и удивительно – Либби Фрэзер, пусть и разменяла уже тридцатник, была особой энергичной и привлекательной. Даже в некотором роде милашкой, несмотря на свое импульсивное поведение. А у Хатча, хоть он и был дряхлый старый козел, денег водилось немало. Но когда аккурат через девять месяцев после свадьбы появилось дитя… Хатчу-то уже семьдесят три стукнуло. А когда через тридцать месяцев за первой дочерью последовали два сына – сами можете вообразить, что за пересуды пошли в городе. Кто-то во всем этом усматривал десницу божию, а кто и сатанинские козни. А кое-кто из нас решил поближе присмотреться к их дому, пытаясь понять, нет ли у Либби Хатч злых намерений.
– Злых намерений? – переспросил доктор, удивленно поднимая брови дугой.
Мистер Пиктон рассмеялся и отодвинулся от стола, съев лишь половину со своей тарелки.
– Ох батюшки, – сказал он, встав и вновь бросив взгляд на часы, пока вытаскивал трубку из кармана сюртука. – Разумеется, вы против этого слова, не так ли, доктор Крайцлер?
Доктор пожал плечами.
– Не могу сказать, что я против него, – заметил он. – Оно просто кажется мне понятием сомнительным – из тех, что я никогда особо не употреблял.
– Потому как чувствуете, будто оно противоречит вашей теории контекста, – ответил мистер Пиктон, кивнув, и начав расхаживать вокруг стола, покусывая трубку. – Но, возможно, вы будете удивлены, узнав, что на этот счет я с вами не согласен, доктор.
– В самом деле?
– Да, в самом деле! Я принимаю ваше допущение касательно того, что человеческие действия нельзя в полной мере понять, не изучив контекста всей его или ее жизни. Но что, если подобный контекст породил человека, который попросту зол? Нечестив, вредоносен, угрожающ – это лишь часть определений у мистера Уэбстера42.
– Что ж, – проговорил Доктор, – я вовсе не уверен в том, что…
– Я не придерживаюсь чисто академических положений, доктор Крайцлер, – поверьте, это было бы существенно, окажись у нас возможность высказаться в зале суда! – Прекратив изучать наши тарелки, резко вертя головой, точно испуганный грызун, мистер Пиктон спросил: – Все наелись? Не возражаете, если я закурю? Нет? Хорошо! – Он зажег спичку о брюки и поднес к трубке тем же быстрым резким жестом. – Как уже говорил, я знаю, что ищете вы именно объяснения преступного поведения, доктор, а не оправдания ему. И, как уже говорил, я восхищен вашим поиском. Но в таком деле, как это, и в таком городе, как этот, нам следует особенно тщательно выстраивать аргументы, чтобы они не привели к сочувственному отношению к Либби Хатч населения или присяжных. Потому что, поверьте мне, они и так будут склонны к подобному поведению, учитывая их несомненное будущее отторжение наших обвинений против нее. Любые психологические объяснения должны лишь подчеркивать мысль, что натура ее зла.
– Вы, кажется, вполне уверены в существовании зла, мистер Пиктон, – изрек доктор.
– В данном случае? Даже не сомневаюсь в этом! А когда я покажу вам кое-какие вещи – знаете, думаю, вы тоже в это поверите. – Достав часы и снова взглянув на время, хотя с последней проверки прошло не более пяти минут, мистер Пиктон удовлетворенно кивнул. – Хорошо же! Нам пора поторапливаться! На десерт, боюсь, времени не осталось – сладости вам будут позже, юный Таггерт, заодно с уроком катания на перилах! – Быстрым движением он отодвинул мой стул от стола, затем обошел его и проделал то же самое – хоть и поаккуратнее – для мисс Говард. Простерши руку к двери, он оглядел остальных: – Мы прогуляемся в суд, а потом поедем на восточную окраину. – Взгляд его остановился на главе стола. – И там, доктор Крайцлер, вы увидите и услышите нечто поразительное. О том, как одинокая женщина может сперва наложить злобное проклятье, а потом и чары сочувствия и симпатии на целый город. А когда вы познакомитесь с деталями – не говоря уже о результатах – ее методов и поступков, то, смею предположить, измените свое мнение касательно существования зла.
Наше любопытство определенно возросло, все встали, чтобы проследовать за мистером Пиктоном в двери, – и на выходе я отметил, что его возбужденная манера оказалась некоторым образом заразна, поскольку все мы начали двигаться и говорить намного быстрее и несдержаннее. Все мы, я имею в виду, кроме доктора, который спокойно и с любопытством прошел в холл, явно сосредоточившись мыслями на Либби Хатч, но в то же время обладая достаточным количеством энергии, чтобы, помимо того, пытаться понять загадку нашего хозяина.
Из размера домов на Хай-стрит в Боллстон-Спа вполне явственно следовало, что у местного высшего света улица эта была не одно поколение в большой чести. Были там здания даже поболее дома мистера Пиктона – те же, что поменьше, компенсировали сей недостаток своей стариной, а стилем попроще, но от того не менее изящным, наводили на мысли о деньках, когда белый человек впервые подчинил мощь Кайадероссерос своим денежным планам. Некоторые деревья вокруг домов поновее были молодыми, но имелись и массивные тенистые долгожители, кои свидетельствовали о возрасте этой земли, когда на ней начал строиться город, – и, изучая эти крепкие клены, дубы и вязы, я вновь начал с сожалением думать о том, что некогда прекрасному участку ландшафта суждено было превратиться в невзрачный маленький фабричный городок. И все же ощущение горечи и утраты делало это место до странного подходящим для разговоров о такой женщине, как Либби Хатч.