Однажды она сделала слабую попытку расспросить мужа о его прошлой жизни, на что тот снисходительно заметил:
— У мужчин не бывает прошлого, милая! — В его голосе звучали поучительные нотки. — Мужчина — символическое воплощение будущего, его поэтическая метафора, тогда как женщина вся в прошлом — следовательно, она метафора прошлого, его темный символ…
Настя попыталась уловить в его словах намек, но так и не поняла мужниной иносказательности.
— То есть у меня нет будущего? — по-пионерски прямолинейно расшифровала она. — Так?
— Нет, это у меня нет прошлого, — отговорился супруг. — Я только недавно родился — вместе с нашим браком, и намерен начать свою жизнь с чистого листа.
Удовлетворившись мнимой комплиментарностью ответа, Настя успокоилась. Ей так и не удалось разведать, где сейчас Вадим, что с ним. Домработница была неразговорчива, охрана незримо и умело выполняла свои обязанности, а иных источников информации у Насти не было. Разве что Шумский…
Дядюшка Захар обрадовался приглашению — к дочке ли, к племяннице, к протеже — и прибыл по первому зову, едва Настя заикнулась, что ей нужно его видеть. Время посещения было выбрано умело — в ту самую двухчасовую утреннюю вилку, когда муж уезжал на работу и Настя на короткое время оставалась одна.
Явившись, Шумский взахлеб затрещал о важности детских передач, вслух надеясь, что, когда на свет появится маленькая Алина (имя ребенка было выбрано заранее на основании результатов УЗИ), его законная епархия, дирекция детского вещания, станет на канале приоритетной. Уж конечно, хозяин расстарается для своей дочурки…
— У него ведь, кажется, уже есть сын, да? — спросила Настя, прерывая излияния мнимого родственника. — Тогда Игорь Ильич должен радоваться дочке. Но кажется, не так уж он рад…
Захар вынужденно промурлыкал в ответ:
— Нет, что ты… И потом, знаешь ли, с мальчиками так сложно… Девочки — они легче… Нет, он рад, конечно…
— А что с его сыном? — спросила Настя, не давая загнанному в угол противнику ускользнуть от разговора. — Где он?
— Так, болтается где-то, — туманно отозвался Шумский. — Они не поддерживают отношений.
— Почему?
— Дело в том, что Вадим музыкант… Когда пару лет назад Игорь стал раскручивать сына, тот непонятно почему вообразил, будто его загоняют в попсовый капкан… Ему, непризнанному рок-гуру, это было как нож вострый. А потом, знаешь ли, наркотики, тусовка…
— А что же его мать?
— Даже не знаю, где она, — признался Шумский. — Не слышал о ней уже сто лет. Они разошлись лет двадцать назад, Регина потом вышла второй раз замуж, уехала вроде бы в Прибалтику, кажется, умерла.
— От чего?
— Не то неудачные роды, не то… Ой! — запоздало ойкнул Шумский, сообразив, что говорит что-то не то и кому-то не тому.
Настя потемнела лицом. А если и с ней это случится — неудачные роды, смерть…
Нет, не может быть! У нее всегда все было образцово-показательным! И в детском саду, и в школе, и здесь, в Москве… У нее будет образцово-показательный брак, образцово-показательный ребенок, образцово-показательная карьера. Она сумеет прорваться сквозь все невзгоды и трудности, недаром нянюшка в детстве говорила, будто ангел при рождении поцеловал ее в макушку. Благоволение небес, кажется, так это называется…
Настя унеслась мыслью в туманное будущее…
Хватит читать с монитора чужие тексты! Все-таки она журналист, а не дикторша, ей есть что сказать зрителям. Своя авторская программа — вот что ей нужно. Программа, в которой она станет единоличной хозяйкой… Тогда ее карьере будет куда двигаться.
Может быть, ей суждено стать влиятельной фигурой в общественной жизни страны. Она станет говорить властям предержащим о чаяниях народа, а народу напомнит о вечных человеческих ценностях. Многие ведь забыли элементарные вещи — что такое честность, порядочность, что такое не убий, не укради, не возжелай и так далее… Она поведает людям о вечном. С экрана она скажет им, что нужно делать, чтобы остаться людьми, она станет незаметно, исподволь направлять общественную мораль в русло терпимости и всепрощения.
Может быть, со временем она превратится в совесть нации, в ее бессребренического судию… Ведь она никогда не поступала против совести своей, никогда… Кстати, а ведь у нее неплохое политическое чутье! Недавно с ее подачи, например, Земцева выдвинули премьером, неожиданно гладко, с первой попытки проведя через Думу… И это только начало, только отправная точка, многообещающий зачин!
Скорей бы уж родить, что ли…
Две сменные няни с медицинским образованием были отобраны и проверены — они должны были посменно дежурить возле новорожденной, принимая на себя круглосуточную заботу о ребенке и оставляя за матерью лишь общее руководство воспитанием.
Слишком долгим теперь казалось путешествие в тихий и мирный загород, конечно, более здоровый для младенца, но слишком далекий по бесконечности забитых транспортом пригородных шоссе, поэтому семья перебралась на городскую квартиру, рассчитав так, чтобы время Настиных перерывов в работе совпадало с временем кормления новорожденной крошки.
Все было продумано до мелочей, распланировано, расчерчено. Армия докторов, готовясь, притопывала ножкой в предвкушении работы. В студии тоже ждали часа икс. Вместо Насти «эфирили» Ларионова с Ельцовой, но после родов, когда Плотникова вновь приступит к работе, Ларионову собирались уволить вслед за ее покровителем Гагузяном, который недавно перебрался на первый канал. Трое ведущих — это слишком много для их канала. Трое плохих ведущих…
Ларионова, кажется, приняла новость о своем увольнении спокойно. Она уже обивала пороги «метров» и «дециметров», надеясь загодя приискать себе уютное местечко, аналогичное по условиям работы и заработка.
Ах, если б она догадалась заранее забеременеть от начальника, или выйти замуж за многолюбивого Гагузяна, уведя его от жены, или… Увы!
Впрочем, Ирочка беззлобно восприняла свой проигрыш. При встрече они с Настей все так же нежно прикладывались щечками, имитируя поцелуй, интересовались здоровьем, мелко сплетничали, советовались насчет врачей и родов — при этом Ларионова опиралась на опыт подруг, а не на собственный опыт, которого у нее, кстати, не было. Блестя круглыми доверчивыми глазами, она спрашивала у Насти совета насчет работы, жаловалась на Гагузяна, который обещал кое-кому замолвить за нее словечко на первом, но, видно, хочет надуть. Ну и ладно, она как-нибудь сама пробьется, голова на плечах имеется, на телевидении свет клином не сошелся, и если не удастся зацепиться за «Стаканкино», так ведь всегда остается вариант с замужеством, кандидатуры в очередь выстроены, и можно выйти отнюдь не за Гагузяна, хотя за него тоже неплохо, только долго с женой разводить, и муторно, и непонятно, стоит ли стараться…
Незадолго до родов Настя, в поисках чего-то хозяйственного попав в дальнюю запроходную комнату, по своей уединенности и заброшенности предназначенную стать «тещиной», вдруг наткнулась на семейный архив, небрежно складированный в старинном купеческом буфете, трухлявый от небрежения последнего архивариуса, кажется совсем не интересовавшегося вверенным ему сокровищем. В старых фотоальбомах, на рассыпавшихся картонных страницах — эти люди были одной семьей, одним целым…
Они смеялись, обнявшись на диване, сидели у лесных костров в предвкушении шашлыка, мяли ступнями песок крымских пляжей, выходили из пены морской, обнимались, выглядывали из серой фотографической мути, отдававшей домашней любительщиной, но и семейным уютом тоже отдававшей… И он тоже был на этих снимках — мальчик возле матери, дитя кудрявое с удивленным взглядом, потом — ртутный пятилетний мальчуган в обвислых на заднюшке шортах, потом испуганный, вооруженный пиками сентябрьских гладиолусов школьник, потом вихрастый подросток, потом юноша, полный надежд и вожделений в размытом взоре, потом тот же юноша — но уже со взглядом потухшим, внутрьзрачковым, потом молодой мужчина — тусклый, плохо выбритый, серый, потом — пустота, ничего, белые страницы, пустые пленки, смотанные в неряшливые клубки, фотографический брак. Все.
Часть третьяКРЕМЛЕВСКИЕ ЗВЕЗДЫ
Глава 1
— Да, — расстроенно произнес пожилой мужчина, в котором памятливый читатель может узнать осторожного прожектера, замеченного нами во время совещания с Цыбалиным в загородном доме. — Все это не может не огорчать приличного человека… Элементарной порядочности не дождешься от людей. А ведь Земцев перед своим назначением мне клятвенно обещал…
— Он многим что-то обещал перед своим назначением! — поддержал начальственную ламентацию Сергей Николаевич Баранов, принимая от шефа подписанные документы и бережно укладывая их в папку. — Все дело в том, что Селищев посулил ему три процента отката, а не два, как вы ранее уславливались. Дело только в этом!
— Но три процента — это форменный грабеж! — возмущенно мяукнул Прошкин. — Когда это откат за решения составлял три процента? Если только в грабительские девяностые годы… Ну разве это стабильность? Разве это процветание государства и равноудаленность сторон? А как же честное имя человека? Как же данное им слово?
Баранов осторожно молчал, почтительно склонив голову. На его лице читалась скорбь о грядущем всего человечества.
— Но что меня особенно бесит, — продолжал Прошкин, — так это то, что Цыбалин действует грязными методами. Ну чем его канал был еще полгода назад? И чем он стал с моей подачи? Этот перебежчик набрал за наш счет рейтингов и денег, а когда я прошу его оказать мне услугу, задирает нос, твердя, что не собирается за три копейки разменивать свою лояльность нынешнему премьеру!
— Да, я слышал, что Цыбалин недавно резко повысил рекламные расценки, — неодобрительно покачал головой Баранов. — Бессовестный человек!
— В три раза повысил!.. Страна разваливается на части, а ему хоть бы хны! Ему бы лишь деньги драть… Я предоставляю этому типу сногсшибательный компромат о злоупотреблениях в правительстве Земцева, а он нос воротит! Говорит: мол, сначала согласуйте «вброс» с Администрацией, тогда я дам материал в эфир… А делов-то — подсунуть жене своей страничку во время выпуска, пусть бы прочитала… Рейтинг бы только повысился!