При встрече Сергей Николаевич сдержанно пожимает руку, хотя телезвезда рассчитывала не на рукопожатие, а на галантный поцелуй. Ей большого труда стоило попасть на форум по телекоммуникациям, на котором, ей сказали, он обязательно появится.
— В одном городе живем, а ты меня ни разу не навестил! — Она пишет на листочке свой телефон. — Позвони!
И, искрясь счастливой улыбкой, отворачивается, ощущая лопатками его восхищенный, вожделеющий взгляд. Бараненок опять влюбится в нее, превратится в ее верного пажа. Он сделает для нее все, что угодно. Должен сделать!
И как только он станет ее покорным рабом, она скажет, глядя ему в лицо озерным умоляющим взглядом: «Сделай же хоть что-нибудь, сделай!» И он сделает для нее все, на что он способен! Вопрос только в том, на что он способен…
Осталось несколько часов до эфира «Вопросов». Антон всю ночь не спал, думая, как помочь Насте, но так ничего и не придумал. Но проснулся он с твердым ощущением — сегодня или никогда…
Ему хотелось бы увезти ее из города, точнее, их обеих увезти, Настю с дочерью, чтобы втроем поселиться на берегу моря, наплевав на все эфиры, на всех президентов, на все житейские проблемы, жить вместе долго и счастливо, пока смерть не разлучит их… Но она не согласится уехать в неизвестность, глупо мечтать об этом…
Накануне вечером он, любуясь ее четким профилем на подушке, все боялся, когда она повернет к нему лицо, опять прочитать в ее глазах невысказанное: «Сделай же что-нибудь!» А он еще не придумал, что сделать. Точнее, как…
Но сегодня, в день эфира, он, наконец, решился.
У него осталось всего восемь часов.
Бараненок настоял на утренней встрече — под предлогом срочной командировки в регионы, куда он должен вылететь после обеда. Хотя утро — не лучшее время для любовных соблазнов, ей пришлось согласиться на утро…
— Еще шампанского? — искрясь нарочитым смехом, спрашивает Настя.
Бараненок насупленно качает головой. Да, годы его совершенно не изменили — как и прежде, он туповат и неповоротлив. Что с такого взять!
— А помнишь, — взволнованно спрашивает Настя, — когда нас закрывали в детской, чтобы мы не мешали гостям, я кормила тебя манной кашей… И ты был весь в манке, и колготки, и сандалии, и уши, и волосы!
Сергей Николаевич принужденно улыбается детским воспоминаниям.
— А хочешь, я сейчас покормлю тебя клубникой?
Бараненок испуганно деревенеет. Отшатывается.
— Я очень уважаю твой успех, Настя, — произносит заученно, как будто стоит на воображаемой трибуне. — Ты многого достигла.
— Ах, это все пустяки! Давай не будем говорить о делах, ведь сейчас есть только ты и я… Мужчина и женщина! — страстно лепечет она, в то же время краешком мозга обдумывая свою просьбу.
Кажется, Бараненок может попросить у Прошкина состряпать депутатский запрос, требуя закрытия канала. Ведь Прошкин сейчас в ссоре с Цыбалиным из-за Земцева, ему такая просьба придется по душе… Но закрытие канала не понравится остальным его владельцам, и те, возможно, потребуют смены директора. В этом случае Цыбалина ждут крупные неприятности… Ему будет не до Алины, удержаться бы на собственном стуле…
Ах, если бы Бараненок не был таким противно рыхлым, бледным, тошнотворным!
— Кстати, Настя, у меня к тебе просьба, — тусклым голосом произносит Сергей Николаевич, заметно волнуясь. — Надеюсь, не откажешь… Моей дочке уже десять лет, и она прекрасно танцует. У нее большой талант. Ты могла бы замолвить за нее словечко, девочка бредит телевизионной карьерой, ты ее кумир!
Настя разочарованно оседает в кресле, забыв про шампанское и клубнику.
Нет, этот тип, видимо, совершенно бесполезен. Он ни на что не способен, как и тот, другой…
Что же ей предпринять? Ведь надо же сделать что-нибудь…
Из-за двери слышится детский визг и взрослые назидания — это Алина не ко времени разыгралась, няня грозно покрикивает на нее, пытаясь прекратить неуемные детские шалости. Сегодня Настя опять должна везти дочку к Игорю Ильичу, прямо после президентского эфира…
Неужели ей вновь придется отдать собственное дитя?
Антону повезло, хотя в деталях он ничего не планировал.
Когда Протасов подъехал в «Останкино», автомобиль его бывшего шефа уже стоял на парковке.
Он должен что-то сделать, должен…
Антон толкнул рукой машину — она отозвалась глухим кряхтеньем, это сработала сигнализация. Может быть, испортить рулевое или сделать так, чтобы отказали тормоза? Но он неважно разбирается в технике, а дело требует срочных действий…
Протасов задумался. А что, если на перекрестке его машина вылетит навстречу автомобилю Цыбалина и влепится ему со всей дури в бочину? Увы, в этом случае результат не гарантирован, ведь этот тип ездит на заднем сиденье, прилежно пристегивается ремнями, и в его авто наверняка есть боковая подушка безопасности.
К тому же до эфира остается всего пять часов тридцать минут. Вряд ли Цыбалин отправится домой так рано…
Антон прошел мимо охранника, приветственно мотнув головой.
Он должен что-то сделать, должен…
Жаль, пистолета у него нет. Или взрывчатки. Черт, привозил же он гранату из Чечни, хранил на антресолях целый год, пока жена, отыскав ее, не устроила грандиозный скандал — мол, опасно, дети найдут, подсудное дело… Дура!
Он впервые подумал о жене со злой яростью.
Ничего не замечая вокруг и не отвечая на приветствия сотрудников, Антон вошел в свой кабинет. Включил компьютер.
Нет, он сейчас не в состоянии работать — ведь он должен немедленно что-то сделать…
Выключив компьютер, задумчиво подошел к окну.
Пять часов до эфира…
Скоро съемочная бригада отправится в президентскую резиденцию в Ново-Огарево.
Четыре сорок до эфира…
Антон зашел в буфет, выпил рюмку коньяку и застыл, изучая геометрию влажных разводов на столе.
Да, он должен немедленно что-то сделать, иначе будет поздно.
Четыре часа десять минут до эфира…
Протасов вошел в эфирную зону. Охранник его знал и потому пропустил без звука, даже металлоискатель не звякнул — ведь у Антона с собой ничего такого не было.
Зашел в курилку с сигаретой в руке. Да, он должен что-то сделать…
Три часа сорок семь минут…
Наверное, Настя сейчас готовится, подбирает грим и одежду, изучает вопросы, сочиняет подводки.
Вспомнив ее небесные, ангельские глаза, ее волосы, разметавшиеся по подушке, он счастливо зажмурился. Он должен это сделать — ради нее.
Три часа тридцать восемь минут.
Протасов пошел мимо кабинета Цыбалина — секретарша бойко стучала по клавишам. Судя по распекающему баритону, слышимому в приемной, ее шеф находился у себя…
Выйдет же он когда-нибудь оттуда, хотя бы в туалет… Три часа шестнадцать минут до эфира.
Протасов заглянул в редакторскую. Девушки расцвели приветственными улыбками.
— Привет, Антон, ты что такой хмурый?
Он сказал, что ему срочно нужен офисный нож для резки бумаги, у вас, кажется, такой есть?
— Есть, — ответили ему.
Три ноль три до эфира.
Протасов толкнул дверь мужского туалета. Коньяк весело пузырился в мозгу, играя в пинг-понг обрывками сумбурных мыслей.
Было весело и как-то легко. Он решился.
Этот тип когда-нибудь выйдет в туалет, а он его дождется.
Потому что он должен это сделать!
Два двадцать две до эфира.
Он уже устал вздрагивать от хлопков туалетной двери, грохота спускаемой воды и гула сушилки для рук. Устал ловить на себе удивленные, настороженные взгляды. Устал отвечать на приветствия — его здесь многие знали, он с многими работал.
Ему хотелось сбежать отсюда, но воспоминание о ее взгляде прочнее стального каната удерживало его на посту.
И еще его держала мысль: ведь он должен это сделать! Должен…
Два шестнадцать до эфира.
Он не обдумывал детали предстоящего поступка — это ни к чему, как только он его встретит, все решится само собой. Ее воображаемый взгляд подскажет ему, что делать.
Ведь он должен это сделать! Должен…
Час пятьдесят девять до эфира.
Кажется, он узнал хозяина этих грузных шагов еще до того, как тот приблизился к двери.
Сунул руку в карман… Напрягся, сохраняя на лице доброжелательное выражение.
Да, это был он…
Кивнув от неожиданности (они не общались после ухода Протасова), он быстро прошел в кабинку.
Пока он копошился там, Антон, нашарив в кармане нож, вытащил лезвие.
Какая удача, что в туалете, кроме них, никого нет…
Он должен сделать это! Должен!
Час пятьдесят семь до эфира.
Наверное, по дороге в загородную резиденцию президента Настя изучает текст, сосредоточенно шевеля губами. Ее взор опущен вниз, ускользая от него… Он должен сделать это ради ее сине-озерных глаз.
Антон занес над головой вооруженную руку.
Дверь кабинки отворилась.
Нож, с трудом преодолевая сопротивление жилистой плоти, трудно вошел в напряженную шею.
И в тот же миг на пол полилось что-то красное. Нож сломался, как щепка, не выдержав единственного удара.
Да, он сделал это!
Ее взгляд…
Наконец-то в нем светилось удовлетворение.
За час сорок три минуты до эфира Протасова задержали на выходе из здания. Рубашка его побагровела от крови, он ничего не говорил, только мотал головой, как сумасшедший. Охранники, думая, что он ранен, отвели его в медпункт.
Там в его кармане обнаружили сломанный офисный нож.
За час тридцать шесть минут до эфира один из сотрудников центра наткнулся в туалете на раненого Цыбали-на. Директор стонал в луже крови.
«Скорая», сгоряча вызванная для Протасова, пришлась как нельзя кстати.
Ровно за час до эфира новость достигла Ново-Огарева.
— Ты только не волнуйся, Настя, — прошептала Гур-зова, сама страшно нервничая. — Какой-то псих напал в туалете на твоего мужа.
Какая приятная новость! Наконец-то все решилось…
— Милая Алена, нам нужно готовиться к эфиру, а не обсуждать криминальную хронику! — назидательно проговорила Настя. — Кстати, а где Протасов, почему его нет? Сейчас появится президент, а у нас ничего не готово!