Самый большой и самый смелый человечек остановился и пояснил, что рядом завелась компания разбойных обезьян, которые уже сожрали одного члена общины. Но, поскольку он и так был лишний, его не было жалко. Однако теперь они боятся ходить к болоту, так как безопасно находиться было только здесь. А добывать корм нужно дважды в день, иначе свин проголодается и может слопать их вместо червей.
«Ну и перспективка!» — подумал я с содроганием: «Как же тонко изощряются здесь в издевательствах!» А сам, повернувшись к волку, предложил:
— Ну что, не желаешь защитить малых, да сирых от грозящей им опасности?
— Если там найдется чем перекусить, то с удовольствием! — ухмыльнулся Шерман.
Однако пришлось еще немного подождать, пока стайка серых человечков соберется с силами на второй поход к болоту. На этот раз мы решили не светиться: я отстал от всей группы, а волк и вообще двинулся стороной, одному ему известными тропами.
А я шел и думал думу горькую: где-то там сейчас моя ласточка, заботливая и ласковая Люся? С одной стороны надо было выбираться из этой преисподней, но с другой, что я там найду? Мертвое Женино тело? И Люся теперь для меня останется миражом на изнанке реала на долгие, долгие годы. Она найдет себе другого, заведет семью, и когда вернется сюда седой старушкой, все равно не узнает во мне того приятеля, который так неосторожно нанес ей душевные раны и смылся в астрал…
И все-таки нельзя распускать нюни! Сначала выбраться отсюда, а уж потом принимать от друзей упреки за свое разгильдяйство. А чтобы это получилось, надо во что бы то ни стало найти снуфов или сделать так, чтобы они нашли меня.
Мое расслабленное рефлексирование прервал дикий звериный вопль, раздавшийся немного впереди. Я запоздало выругал себя, но несильно, так как было нужно немедленно начинать действовать. Пулей вылетев вперед, я увидел, что наших подопечных атакует сразу три гориллоподобных существа: к счастью они были размером только с меня. С настоящими гориллами ни я, ни Шерман не справились бы. Но и такого размера им было достаточно, чтобы совладать с маленькими существами.
Положение было непростым, так как у меня на вооружении была только моя храбрость и кулаки. Да еще хорошая глотка, которая, в конечном счете, и сделала самый решительный вклад в потасовку. Нападавшие были явно сбиты с толку неожиданно выскочившим на них типом, который орал благим матом на всю округу, пуча глаза и размахивая руками как ветряная мельница.
Пока мы так угрожающе сближались, на поле боя появился наш главный наступательный аргумент в лице, а вернее, шкуре волка. Мелькнула только серая тень и одна из нападавших горилл упала с разорванным горлом. Оставшиеся две обезьяны не дали так легко себя в обиду и, встав спиной к спине, начали отражать нападение.
Увидев, что нападающие в мгновение ока превратились в защищающихся, я понял, что не смогу на них напасть по гуманным соображениям, и остановился на мгновение. Это дало возможность горилле откинуть от себя одного, самого настырного человечка и они вдвоем кинулись на Шермана, одна при этом основательно того достала. Я опять почувствовал настоятельную потребность в защите раненого компаньона и кинулся с воплем в бой.
Второй раз моего вопля нервы горилл не выдержали, и они кинулись наутек. Чтобы закрепить успех, я прогнал их с метров триста и потом устало вернулся обратно. Каково же было мое отвращение, когда я застал всю компанию, пирующую над телом поверженной обезьяны, вернее, тех ошметков, что от нее остались. Волк выглядел еще куда ни шло — серая шкура скрывала под собой человека, а перемазанный в крови хищник вещь привычная. Но эти серые существа окончательно потеряли человеческий облик, разрывая зубами сырую, еще теплую плоть своей жертвы, в упоении чавкая внутренностями и обгладывая кости.
Не подходя близко, чтобы не стошнило, я крикнул волку:
— Шерман, ты как хочешь, а я пошел! — после чего отвернулся и отправился, сам не зная куда.
Спустя полчаса я услышал похрустывание веточек и шуршание сухой травы за спиной. Некоторое время я хранил молчание, но затем не выдержал и, не оборачиваясь, проворчал:
— Да не топай ты так усердно лапами! Будто скаковая лошадь на ипподроме.
— А ты бывал на ипподроме? — раздался сзади знакомый рык.
— Бывал, только не на Земле.
— Не сердись, ты же знаешь, что я не мог больше терпеть голода, а тот обезьян все равно отправился в иной мир.
— Не надо даже загадывать, какой. Ты хоть понимаешь, что спихнул душу еще глубже в этот вертеп?
— Он сам себя спихнул. Я просто играю по тем правилам, что здесь установлены.
— Но ты же знаешь, что они специально вам навязаны, чтобы вы теряли любые проявления человечности.
— Не будь ханжой. Тебе просто еще никогда так не хотелось есть.
Мне стало стыдно, и я замолчал. Кто я такой, на самом деле, чтобы учить Шермана? Ведь здесь выражение «с волками жить, по-волчьи выть» совсем не означало самый худший вариант выживания. Волк действительно защитил всех нас от горилл, и то, что его удар был смертельным, еще не значило, что намерения его были подлыми. На самом деле, в последней драке я выглядел гораздо хуже, произведя массу шумовых эффектов, но по сути ничего не сделав.
Мы шли какое-то время молча, пока я не сообразил, что совершенно бесцельно меряю эту серую пустыню своими шагами:
— Слушай, Шерман, есть у тебя еще какие-нибудь соображения насчет того, как выбраться наверх?
— Нет. А эта чертова свинья тебе ничего не рассказала? — в свою очередь уныло удивился волк.
— Со мной дело еще хуже, чем с тобой. Если тебя убить могут, то мне это может боком выйти.
— А что, тебя убить нельзя, что ли?
— Можно, но только, по словам этого свинтуса, я могу тогда вообще неизвестно, куда влететь. Единственный выход — это снуфы, чтоб им пусто было. Только они могут наверх отпустить.
Мы еще немного прошли, и волк предложил:
— Слушай, есть тут еще один такой черт, может тот больше знает?
— Еще одна свинья вселенского масштаба?
— Нет, но схема та же: ставит в зависимость от себя группу вечно грызущихся между собой людишек и балдеет от их мучений, — коротко обрисовал ситуацию серый приятель.
— И как же он выглядит?
— Ну сисек таких у него нет. Вместо этого он яйца несет. А выглядит… хм, скажем так: представь себе курицу в бронированной шкуре динозавра… — подыскивал нужное определение волк.
— Птеродактиль что ли?
— Если бы этот птеродактиль взлетел, вернее, потом приземлился, то там никого в округе живых не осталось бы.
— Ясно! Хорошо, что динозавры не летают! — философски перефразировал я популярное выражение, бытующее на родине моего двоюродного тела, впрочем уже бывшего тела, и вспомнил. — А что, эта курица-переросток тоже заставляет своих почитателей червяков собирать?
— Как ты догадался? — хохотнул волк таким рыком, что мне почему-то захотелось спрятаться куда подальше. — Только там нет бегемотообразных обжор. Вместо них живут кроты, непонятно чем питающиеся, но знатно удобряющие землю. Проблема в том, что кроты тоже размером с паровоз, так что тамошним черведобытчикам постоянно нужно уворачиваться от кротов, своего попечителя и массы других врагов.
— Волков, например… — съехидничал я.
— Ну и волков, — не стал отрицать Шерман. — Только я предпочитаю честный бой, как с теми гориллами. Потому и слоняюсь больше по лесу.
— Ладно, пошли к твоему куриному богу, он хоть говорить-то умеет?
— Кто его знает. Но идти туда долго, так что лучше залазь на спину — так быстрее будет.
Мы продолжили путешествие а-ля Иван царевич и дурак по совместительству, только мой серый волк не носился на реактивной тяге по тридевятым государствам, а равномерно трусил по невидимой тропинке среди бесконечных зарослей мертвых деревьев. До вечера, как и предполагал Шерман, мы никуда не добрались. Однако волк предпочел не останавливаться и продолжил вести меня в совершенно непонятном для направлении почти в полной темноте.
По дороге у нас было время обсудить волчью жизнь. Весь этот мир, по словам лохматого приятеля, представлял собой серую безжизненную пустыню, поросшую мертвым лесом и такой же серой сухой травой. Местами встречались «оазисы» выживания небольших групп существ, кучкующихся вокруг своего повелителя — кого-нибудь из темных ангелов. Те отличались от остальных неприступными размерами, произвольно отвратительной внешностью, несъедобностью и вздорностью. Все остальные были тем, что осталось от человеческих душ. И все были съедобны… причем единственно съедобны, кроме что дьявольских прикормок в виде молока или яиц. Даже гигантские бегемоты и кроты были съедобны, только что труднодоступны и способны жрать отвратительную грязь этого мира. В результате жизнь большинства попадающих сюда существ была мучительной, но недолгой. И избавлением скорую смерть назвать было нельзя, ведь дальше этих несчастных ждали лишь новые извращенные пытки.
Так бы мы и двигались к своей цели, лениво переговариваясь по пути, если бы наш путь сквозь черный лес не был прерван самым неожиданным образом…
Глава 11. Мракобесия
Я ничего не почувствовал: как ехал у волка на спине в полной темноте, так и въехал в новую темень, такую же мрачную, но уже другую — без коряг и болотной жижи. Шерман только успел рыкнуть:
— Снуфы! — и тут же понеслась нелегкая.
Единственное, что мне удалось разобрать, это были какие-то фигуры в балахонах и одно, опять-таки наполовину свинячье, наполовину человечье рыло, с серой сморщенной кожей и злыми холодными глазами. Я даже не успел соскочить с волчьей спины, как нас затянула какая-то карусель кошмаров.
Сначала было впечатление, что наши с Шерманом головы уехали вперед, а ноги, лапы и хвосты остались сзади. Нас словно натягивали на какой-то инструмент: то ли вместо струн на гитару, то ли на барабан вместо кожи. При этом тело пронзила дикая скрипящая боль, а мы перемешались друг с другом, и я уже не мог отличить, где он, а где я. Мы только в унисон выли и лаяли от боли. До нашего сознания донеслась мысль-шепот: