– Вот даже как? – удивляется Глеб и лезет в положенную мной на стол пачку за сигаретой.
– Именно так, – подтверждаю, протягивая ему дрожащий в стерильном кондиционированном воздухе трепетный огонек зажигалки.
Он прикуривает.
– Да, – говорю, – и шлюшку свою отошли куда-нибудь. При ней я ничего говорить не буду, извини, – брезгливо…
– Глебчик!!! – возмущается дуреха. – Что этот молокосос себе тут позволяет!
Али морщится. Я – фыркаю. Ага.
«Глебчик». Аххуеть…
Али делает, одну за другой, пару крепких, глубоких затяжек, снова морщится.
– А ну-ка, – говорит, – брысь отсюда, шалашовка. Вон там, у стойки пока подождешь. Хотя, нет…
И – поворачивается ко мне.
– Тема, – спрашивает, – я так понимаю, серьезная? Надолго?
Я киваю.
Он лезет в карман за бумажником, достает оттуда не слишком толстую пачку стодолларовых бумажек, отсчитывает три тысячи.
– Значит так, – говорит, – забираешь деньги и валишь. Это твое выходное пособие по временной безработице. И чтоб больше я тебя никогда не видел. Надоела. Шмотки твои тебе завтра днем мой водитель завезет, ты его телефон знаешь, с ним и договаривайся. А про меня – просто забудь, меня в твоей жизни не было, понимаешь?
Я опять киваю, на этот раз одобрительно.
По фарфоровому личику текут нарисованные тушью слезки.
– Как? – спрашивает дрожащими губами. – Все?! Совсем?!
– Я что, – удивляется Али, – когда-нибудь у тебя на глазах шутил чем-то подобным?! Бери деньги и исчезай, мне некогда.
И опять поворачивается ко мне, больше не обращая на нее никакого внимания.
– Ну, – говорит, – теперь давай рассказывай…
Моделька тем временем размазывая тушь по лицу одной рукой, другой комкает баксы в неприятный серо-зеленый комок.
На секунду мне становится страшно, что она сейчас запустит этим самым комком прямо ему в рожу.
Нет.
Засовывает деньги в сумочку и удаляется, всей своей изящной игрушечной спиной изображая прямо-таки глубочайшую безвинную оскорбленность и мегавеликую вселенскую скорбь.
Все правильно.
Если б она была способна швырнуть ему эти три штуки в рожу, он бы с ней так и не разговаривал…
Я достаю из лежащей на столе пачки сигарету, прикуриваю.
– Беда, – говорю, – Али. Инга сегодня в челлендже столб обняла…
Он молчит.
Только даже в полумраке бара видно, как белеют костяшки на сжатых в кулаки пальцах.
Я глубоко затягиваюсь неожиданно горьким дымом.
– Сама жива, – киваю в ответ на его невысказанный вопрос, – и вроде как даже не сильно помялась. Мы по телефону с ней не так давно говорили, держится нормально, никаких соплей, – ничего кроме уважения. Мажор, кстати, уже там, на Девятьсот пятого, даже акцию против мусарни задвинул, рванул впереди собственного визга ситуацию контролировать. Говорит, что и вправду вроде в порядке девка. А вот один из штурманов – всмятку, прямо на месте. Второго как раз сейчас спасатели из этой банки консервной вырезают. Вроде живой, хоть и переломанный…
Али тушит окурок и тут же закуривает следующую сигарету.
Мне показалось или в его глазах все-таки мелькнуло на секунду реальное облегчение в тот момент, когда я сказал, что с ней самой все в порядке?
Скорее всего – не показалось.
Значит…
…Да нет, обрываю себя на полумысли.
Ничего это еще не значит…
Глеб хмурится.
– Ты погибшего знал? – спрашивает.
Я коротко киваю.
– Хороший, – говорю, – был парень…
Глеб снова морщится.
– Ладно, – вздыхает, – поминать не будем. И переживать уход хорошего парня тоже пока что не стоит. Потом. В свое время. В конце концов он, как и мы все, знал, на что шел, когда в машину садился. А пока скажи мне, насколько это серьезно с точки зрения Ингиной посадки? Я, честно говоря, в этой области уголовного права не шибко силен. А ты вроде бы как сам гонялся…
Я хмыкаю.
– Серьезней, – говорю, – не бывает. Лет пять, как минимум. Причем, самой что ни на есть натуральной зоны, а не какого-нибудь там дешевого поселения. Это ж гонка. Стрит-рейсинг. Полный нелегал, с гарантией. Она ж там наверняка нарушила все, что только можно. И что нельзя, – тоже нарушила…
Он кивает.
– Я, – говорит, – так и думал.
И машет рукой официанту, жестами показывая, что ему нужен счет.
И срочно.
А сам лезет во внутренний карман, достает оттуда конверт, разглядывает содержимое.
– Так, – кивает, – я в сортир. Надо мозги на место поставить. Ты как, Дэн, участвуешь?
Я отрицательно мотаю головой.
– Нет, – отвечаю, – пока, думаю, не стоит. Там на месте ментов полно, а я за рулем.
Он опять кивает, встает, скидывает пиджак и галстук.
– Заодно, – поясняет, – умоюсь как следует холодной водичкой. Явно не помешает…
Я только усмехаюсь в ответ.
А что тут говорить?
Я согласен.
Может быть, думаю, еще и не все потеряно…
…Пока он забивает себе в сортире ноздри порошком, я залпом выпиваю кофе из чьей-то стоящей на столе давно остывшей чашки и закуриваю очередную сигарету…
Али возвращается из сортира одновременно с несущим счет официантом.
Если б я еще пять минут назад не видел его бухим фактически в полное говно, – никогда бы не подумал, что человек серьезно подвисает под алкоголем.
Только глаза красные.
Даже мокрые волосы весьма себе аккуратно причесаны.
Сколько ж порошка он в себя сейчас вбил?
Глеб, не глядя в счет, кидает официанту кредитку, закуривает очередную сигарету, поправляет мокрые волосы.
– Я еще блеванул там, – говорит, – для верности. Не хотелось, конечно, но иногда надо себя заставлять. Два пальца в рот, и все дела. А потом еще пару дорог въебал, почти по полграмма каждая. Так что часа два-три верняк продержусь. Сейчас этот черт чек принесет, подпишусь —и поехали. Сам за рулем?
Я киваю.
– Это хорошо, – говорит, – а то я своего водителя до двух ночи отпустил. Думал, что никуда сегодня отсюда жопу поднимать не стану. Чего мотаться-то, как подорванному. Посижу, попью виски, глядишь, и кто-нибудь из знакомых подойдет, хоть поговорить о ерунде какой с живым человеком получится. А тут вот – видишь, какое говно…
– Тут у тебя – и вправду говно, – соглашаюсь. – Даже, наверное, покруче, чем сейчас у Инги на улице Девятьсот пятого года…
Он хмыкает.
– Осуждаешь? – спрашивает. – Ну-ну…
Я задумываюсь.
Что, и вправду осуждаю?
Наверное, все-таки – да.
А вот имею ли я право на такое осуждение – вопрос куда более интересный.
И сложный.
У меня по крайней мере на него ответа пока, увы, не имеется…
…На мое счастье подтягивается официант с чеком, Али подписывается, оставляет тысячерублевую купюру на чай, надевает пиджак, засовывает галстук в карман, мы поднимаемся и выходим на улицу.
Там холодно и промозгло, дует резкий, порывистый ветер, идет мелкий противный и колючий осенний дождь, а рядом с машиной, кутаясь в темно-синюю ветровку с капюшоном и дыша время от времени на покрасневшие ладони, сутулится, переминаясь обутыми в белые кроссачи сорок последнего размера ногами, оставленный «покурить» молодой.
Илья.
Илюха.
Ничего себе так парень, но, если б у меня как у потенциального лидера не было бы необходимости знать всех и вся, его именем, как и всей его жизнью, я бы, надо быть честным, вряд ли бы даже когда и поинтересовался.
Нормальный парень, надежный боец.
А что там у него внутри – как-то совсем фиолетово.
Я говорю – он делает.
И все дела.
Завидев меня, он резко распрямляется и тут же решительно подрывается нам навстречу.
– Дэн, эта, – выдыхает, – тут Мажор звонил. Сказал, как нарисуешься, чтобы сразу ему на мобилу набрал…
– А ты что? – хмыкаю.
– А что я? Я ничего, – теряется боец, недоуменно рассматривая свои здоровенные, как лопаты, покрасневшие от холода и дождя тыльные стороны ладоней.
Они у него в небольших, но очень некрасивых шрамах.
Однажды на выезде в Самаре, в ночном клубе, какой-то местный гопник хлопнул бутылку пива на розочку и прыгнул с этой приблудой на Мажора. Показалось ему, видите ли, что Гарри его девушку слишком внимательно разглядывает…
С тех пор наш лидер и держит парнишку при себе.
Причем, это даже не его решение было.
Всей бригады.
Гарри для нас – личность слишком ценная, чтобы им по пустякам рисковать.
Знамя, фактически.
Он ведь еще в старом, золотом составе флинтов не последним человеком был, пока они с Али свою тему мутить не решили.
Но Али-то – отошел, увы.
А к Мажору мы решили этого стоса откомандировать.
Так, на всякий случай.
Гарри, в принципе, особо и не возражал.
Он – мужик умный.
И – осторожный.
Большим умом Илюха, увы, не отличался, но в наших кругах, это все знают, – не только мозги ценятся.
Хотя мозги, конечно, – все равно в первую очередь.
Без этого – никуда…
– А что? – продолжает теряться молодой. – Я что-то не так сделал, да? Нужно было тебя сразу вытаскивать, да? Чтобы ты сразу Гарри позвонил? Ну, ты извини тогда, за мной косяк, отбатрачу…
– Да ладно, – хлопаю его по широченной спине, продолжая двигаться по направлению к машине, – все ты правильно сделал, не парься. Сейчас в тачку запрыгнем, – сразу же и перезвоню, не на ветру же этом жопу морозить…
Идущий рядом со мной Али непроизвольно ежится.
То ли от ветра с дождем, то ли от предстоящего. Так сразу и не разберешь.
– Да, и еще, Дэн, – ежится молодой, – тут, понимаешь, вот какая запутка приключилась…
Я, пряча трепетный огонек зажигалки от косого дождя и ветра, прикуриваю новую сигарету, киваю.
– Говори. Один хрен, лучше раньше, чем позже…
– Да вот, – мнется, – я, как ты понимаешь, Глебову машину узнал, конечно. А рядом с ней перец какой-то терся незнакомый. Явно что-то плохое замысливал. Ну, я его и пристроил, короче…
Али хмыкает.
– Субтильный такой типчик? – спрашивает. – Так это мой водитель, наверное…