— Мадам, — обратилась повитуха к роженице, — вы можете говорить? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вам помочь.
Леонора открыла глаза и встретилась с сочувственным взглядом Анжелины Лубе, взглядом с отблесками драгоценного камня. Она застонала.
— Гильем, — проговорила она, протягивая руку к мужу, — я не хочу, чтобы эта девица находилась здесь! Где доктор? Твой отец обещал мне, что приедет доктор.
Несмотря на слабость и регулярные схватки, Леонора Лезаж, похоже, была полна решимости выгнать незваную гостью из своей комнаты.
— Гильем, вели ей уйти. О! Боже, как мне больно! Как мне плохо!
Леонора мотала своей белокурой головкой из стороны в сторону, а ее тело извивалось под простынями.
— Послушай, дорогая! Не веди себя как ребенок, — резко оборвал ее Гильем. — Мадемуазель Лубе пользуется прекрасной репутацией. Я непременно хочу, чтобы она тебя осмотрела и поставила свой диагноз. Доктор скоро приедет. Лучше выслушать два мнения, проконсультироваться с двумя компетентными людьми.
Анжелина терпеливо ждала. Она не имела обыкновения заниматься будущей матерью, если та не соглашалась. Подобные случаи уже были в ее практике. Некоторые пациентки без всяких оснований отказывались от ее помощи, полагаясь на опыт матери, бабушки или соседки, якобы способных правильно принять роды.
— Схватки становятся все более частыми, — сказала вдруг ровным голосом Клеманс Лезаж. — Увы! Думаю, что ребенок начал выходить. Совсем недавно крики Леоноры были просто душераздирающими.
— У нее все еще идет кровь? — спросила повитуха, ибо это был очень важный момент.
— Нет. Кровотечение прекратилось, — ответила молодая женщина с ничем не примечательным лицом и тонкими губами, каштановые волосы которой были тщательно уложены над ушами.
— Мне надоела эта комедия! — взорвался Гильем. — Вы обе, выйдите отсюда!
Гильем обращался к служанкам, которые мгновенно исполнили его приказание. Властным жестом он сдернул простыню и одеяло, под которыми на боку лежала его жена. Ее длинная ночная рубашка из розового батиста была пропитана кровью.
— Мадам, позвольте все же мне вас осмотреть, — мягко сказала Анжелина. — Позвольте ради вашего ребенка, маленького невинного существа, который доставит вам столько радости, если выживет. Как прошли ваши первые роды?
Леонора злобно посмотрела на Анжелину и ничего не сказала.
— Тогда не возникло никаких проблем, — ответил вместо нее Гильем. — До срока оставалось примерно три недели, и ребенок весил три килограмма. Но мы нашли хорошую кормилицу, и он быстро стал набирать вес.
По-прежнему ожидая согласия Леоноры, Анжелина стояла около кровати. Сложившееся положение тяготило ее. Она думала, что эта молодая мать, капризная с виду, вероятно, наслушалась сплетен о ней или о ее матери Адриене Лубе. «Оноре Лезаж осмелился ударить маму и подать на нее жалобу, — вспоминала она. — Гильем не придает значения этому давнему делу, но я готова спорить, что его жена считает меня опасным созданием, неспособным… Или же есть другая причина!»
В конце концов Клеманс сочла необходимым вмешаться. Положив четки на прикроватный столик, она встала и склонилась над Леонорой.
— Леонора, будьте разумны! Я живу в этом краю вот уже три года и уверяю вас, что здесь мадемуазель Лубе любят и уважают за ее знания и талант акушерки. Вовсе не по-христиански жертвовать ребенком из-за глупых предрассудков.
Неожиданно для всех Леонора залилась слезами и едва слышно прошептала «да».
— Приступайте, — добавила она, закрыв глаза и переворачиваясь на спину.
Это слово было обращено к Анжелине, которая не стала терять времени. Клеманс явно была настроена помогать ей. Она молча протянула Анжелине большую чистую простыню, чтобы та приступила к осмотру, памятуя о стыдливости Леоноры. Гильем отошел от них и встал у окна.
— Ребенок скоро выйдет, — сообщила повитуха. — Мужайтесь, мадам. Он идет ягодицами, и одна ножка уже высвободилась. Сейчас вам надо тужиться.
— Нет, нет! Мне больно, мне очень больно! — простонала пациентка. — И еще слишком рано. Он не должен выйти.
— Природа решила по-другому, мадам, — вздохнула Анжелина. — Успокойтесь, у него есть шанс. Он достаточно хорошо сформировался, чтобы сосать вашу грудь.
Женщина в ужасе закричала:
— Что? Кормить ребенка! Да никогда!
Ее муж нахмурился. Сделав властный жест в сторону двери, словно охватывая весь край, Гильем внятно произнес:
— Мы найдем кормилицу. Леонора, дорогая, а теперь следуй советам Анжелины! Я пойду поставлю отца в известность и распоряжусь на кухне.
— Да, мне нужен кипяток, холодная вода и чистое белье, — сказала молодая повитуха. — Пеленки готовы?
— Сейчас я этим займусь, — откликнулась Клеманс Лезаж. — На комоде есть мыло и холодная вода.
Леонора смирилась с тем, что ей предстояло вот-вот родить. У нее не было выбора, но интонация, с какой Гильем произнес имя повитухи, болью отозвалась в ее сердце. Эта красивая девица с фиолетовыми глазами была ее соперницей. Леонора знала об этом с момента помолвки, поскольку будущая свекровь была несдержана на язык. За два месяца до своей внезапной смерти Эжени Лезаж выплюнула скопившийся яд, рассказав, как помешала младшему сыну сделать чудовищную глупость.
— Этот простофиля хотел жениться на дьяволице, на рыжей простолюдинке! — доверительно сообщила она. — Ее мать, Адриену, все считали ведьмой. К тому же она убила моего ребенка в моем же чреве, я в этом не сомневаюсь.
Суеверная Леонора верила всему, что ей говорили. Ее детство прошло на острове Реюньон, где почти все местные жители были язычниками. Там она часто слышала рассказы о колдовстве и порче.
— Мадам, — сказала Анжелина, — расслабьтесь, иначе у нас ничего не получится. Следите за тем, что происходит с вашим телом, и помогите вашему ребенку.
Такие неуместные слова возмутили пациентку, которая рожала своего сына Бастьена, крича во весь голос и извиваясь.
— Расслабиться? — выдохнула она. — Какая же вы дура! Я не могу, мне больно!
Анжелина была возмущена до глубины души. Ей захотелось ударить эту несносную молодую женщину, посмевшую ее оскорбить.
Но, к великому удивлению повитухи, на ее защиту встала Клеманс Лезаж:
— Леонора, вам должно быть стыдно! Воспитанные люди так себя не ведут. Мадемуазель Лубе в тысячу раз умнее вас. Если вы и впредь будете с ней так обращаться, я расскажу Гильему о том, что произошло вчера!
— Нет, прошу вас!
— Послушайте! Это не имеет никакого значения, — сказала Анжелина, тщательно моя руки. — Допустим, что такое поведение вызвано болью, страданиями. Когда я училась в больнице Святого Иакова в Тулузе, на меня напала одна пациентка. Она оцарапала мне руку и укусила до крови за большой палец. Роды — это тяжелое испытание, и у темпераментных женщин, бывает, сдают нервы. Мадам Лезаж, сейчас я советую вам глубоко дышать. Мне надо вновь вас осмотреть. Я должна нащупать вторую ножку ребенка, чтобы избежать риска перелома в момент, когда он будет выходить. Мне очень жаль, но это причинит вам сильную боль. И как только я велю вам тужиться, вы тут же должны сделать это.
Леонора кивнула. Клеманс терла ей виски носовым платком, пропитанным одеколоном.
— Что произошло вчера? — спросила повитуха. — Если это имеет отношение к родам, вам стоит рассказать о случившемся мне. Я должна это знать. Все, что я услышу, не выйдет за пределы этой комнаты, поскольку я всегда храню в тайне секреты своих пациенток.
Анжелина ждала ответа, втирая масло зверобоя в стенки влагалища роженицы. Это масло ей два раза в год готовил старый брат Эд, больничный монастыря. Оно расслабляло плоть и немного снимало боль.
— Жена моего деверя упала с приставной лестницы прямо на ягодицы, — в конце концов призналась Клеманс, в то время как Леонора молчала. — К счастью, я оказалась недалеко и помогла ей встать. У нее сразу же началось кровотечение, но не это главное. Гильем ждал второго ребенка как Мессию, поэтому Леонора упросила меня не говорить ему, что занималась подобной акробатикой. К тому же все это так глупо!
— Достаточно, — оборвала ее Анжелина. — Так или иначе, многие женщины взбираются на приставные лестницы… Мне необязательно знать, почему она это сделала. Ясно одно: такие падения могут спровоцировать преждевременные роды.
— Не говорите ничего Гильему, умоляю вас! — простонала Леонора.
— Я ничего ему не скажу. Пока мы разговаривали, мне удалось высвободить ножку ребенка. Теперь тужьтесь! Мадам Клеманс, нам требуется помощь. Кто-нибудь должен поддержать ее сзади. Ей надо на кого-нибудь опереться.
— Сейчас позвоню! — воскликнула Клеманс.
В комнату мгновенно вбежали обе служанки и принялись выполнять указания Анжелины. Через какое-то время вошел Гильем в сопровождении мужчины в черном рединготе, который, сняв шляпу, представился:
— Доктор Рюффье. Ну, что тут у нас?
Даже не сняв сюртук, доктор подошел к кровати. Он приподнял простыню, под которой священнодействовала Анжелина.
— Господи! Ягодицы! Позвольте мне, мадемуазель!
— Не вижу для этого никакой причины, — заявила Анжелина, поддерживая обеими руками тельце младенца. — Мадам Лезаж, мужайтесь, все скоро закончится. Тужьтесь как следует, и вы увидите вашего сына, поскольку у вас мальчик.
Гильем вскрикнул от радости. Но его супруга, с красным от напряжения лицом, вопила во все горло, такой болезненной была последняя схватка, принесшая ей освобождение.
— Вот! — объявила Анжелина, наклоняя новорожденного вперед, чтобы он выплюнул слизь, закупоривавшую его не полностью сформировавшиеся легкие.
Раздался слабый писк. Радостный Гильем снял рубашку и завернул в нее младенца. Увидев обнаженный торс своего бывшего любовника, Анжелина смутилась. А это торжественное действо, которое он совершил, соблюдая старинный обычай края, и вовсе расстроило ее.
— Сын! Слава Богу! — произнес Гильем голосом, сдавленным от волнения. — Я обещал Бастьену, что у него будет братик. Поздравляю тебя, Леонора, моя дорогая! Ты преподнесла мне чудесный подарок.