— Мне как будто лучше, — через несколько минут прошептала Дениза.
— Это на вас подействовала настойка. Моя мать часто повторяла, что во время родов надо в первую очередь совладать со своими нервами.
— И ваши руки тоже… Ой, мне опять больно, придется тужиться… Мадемуазель, если я буду тужиться, ребенок выйдет?
— Нет! Пока еще нет! Но если применить щипцы, ему будет легче выйти.
Доктор Реноден стоял в стороне. Его немного раздражала инициативность этой красивой молодой женщины с фиолетовыми глазами. Она потребовала пригласить другого врача, поэтому у него было огромное желание откланяться. Но любопытство заставило доктора дождаться приезда его коллеги. Филипп Кост буквально ворвался в комнату, держа пальто в руках, в шляпе, чудом не упавшей на пол. Через дверной проем Анжелина увидела, что в коридоре стоят мэтр Пикемаль, Виктор и муж Денизы, не пожелавший спуститься на первый этаж.
— Вот и я! — воскликнул акушер. — Мадемуазель Лубе, как обстоят дела? По дороге этот молодой человек сказал мне, что ситуация сложная.
— Да. Я думаю, что придется накладывать щипцы. Доктор Реноден правильно сделал, что захватил их. Но это его первые роды, и…
— И вы подумали, что у меня это лучше получится?
— Я подумала, что так будет лучше для моей пациентки. Только это, доктор Кост.
Акушер вымыл руки и внимательно осмотрел пациентку с головы до пят. Затем он проверил степень раскрытия шейки матки и положение ребенка.
— Я попытаюсь наложить щипцы, — мрачно сообщил он, внезапно побледнев. — Но это будет очень больно. К тому же я боюсь причинить ребенку вред, поранив черепную коробку. Более того, есть опасность, что я пораню мать, вызвав тем самым кровотечение. В данном конкретном случае только кесарево сечение может привести к счастливому исходу.
Аньес Пикемаль хрипло вскрикнула и упала в кресло.
— Кесарево сечение? — слабым голосом прошептала Дениза. — Но тогда придется ехать в больницу. И от него, насколько я знаю, умирают. Но ведь я в любом случае умру, правда? Мой ребенок тоже. Мой бедный малыш!
Горничная стала всхлипывать, вторя стонам своей хозяйки. Анжелина подошла к Филиппу и посмотрела на него своими фиолетовыми глазами.
— Вы действительно не можете использовать щипцы?
— Здесь я не могу пойти на такой риск, но, если бы мы были в Тулузе, я попытался бы сделать кесарево сечение. Нам остается самый худший вариант, если у вас есть скальпель, — прошептал Филипп на ухо Анжелине.
Молодая женщина содрогнулась. Она все поняла. Доктор предлагал разрезать ребенка на куски в животе матери, чтобы спасти ее. Это был ужасный метод, но еще довольно часто используемый.
— Нет, нет! Только не это! Ни за что! — ответила Анжелина. — Я возражаю! Это моя пациентка!
Возмущенная подобной перспективой, правда, вполне вероятной, Анжелина на несколько секунд закрыла глаза, призвав на помощь все силы небесные. В ее воображении мелькали смутные образы, но вдруг один из них словно выкристаллизовался, предстал перед мысленным взором невероятно четко. Это был образ высокой женщины с кожей цвета карамели, Фиделии, уроженки Мартиники, у которой Анжелина принимала роды в больнице Тарба. Той самой Фиделии, которая упросила Анжелину позволить ей рожать стоя.
«Надо попытаться!» — подумала Анжелина.
— Дениза, немедленно встаньте! — потребовала Анжелина. — Мадам Пикемаль, вы должны мне помочь. Сейчас ваша дочь будет ходить по комнате, а вы будете поддерживать ее. Надо, чтобы она стояла!
— Стояла! — возмутился доктор Реноден.
— Но… — запротестовала мать Денизы.
— Анжелина, вы сошли с ума? — ужаснулся доктор Кост.
По испокон веков существующей традиции и в соответствии с правилами приличия женщины дарили жизнь своим детям, лежа на кровати или на большом столе, покрытом простыней. Но Анжелина вновь увидела себя в пещере Кер испытывающей все более частые и сильные схватки, которые предвещали скорое появление на свет ребенка. И она, порой согнувшись чуть ли не до земли, все время ходила по пещере. Воды отошли, и родился Анри. А Фиделия, схватившись руками за стойки больничной кровати, стояла, извиваясь всем телом. И ребенок нашел дорогу, родился прекрасный здоровый малыш.
— Прошу вас, позвольте мне поступить так, как я хочу! — воскликнула Анжелина.
И, не обращая внимания на негодующие возгласы возмущенных людей, находившихся в комнате, она заставила Денизу встать. Ошарашенная Дениза, дрожавшая от боли и страха, широко открыла глаза, ставшие в этот момент похожими на глаза агонизирующего животного. Аньес Пикемаль бросилась к дочери и обняла ее за талию.
— Давайте немного походим, — сказала Анжелина, беря свою пациентку за руку. — И дышите, дышите глубоко и ровно.
— Послушайте, Лубе, это смешно! — рявкнул доктор Кост, обратившись к Анжелине по фамилии, как это всегда делала мадам Бертен, главная повитуха тулузской больницы.
— Нет, мне так легче! — простонала Дениза. — Теперь у меня не так болит спина.
Позднее Анжелина вспоминала, что у нее возникло чувство, будто ее ведут, направляют какие-то незримые силы. Под недоуменными взглядами двух врачей и горничной она подвела свою пациентку к деревянной стойке кровати и ласково попросила ухватиться за нее обеими руками.
— Теперь я снова буду массировать вас, Дениза, — сказала Анжелина. — Такими манипуляциями мне уже удалось немного повернуть ребенка. Кричите, если в этом возникнет необходимость, и тужьтесь, когда почувствуете схватки. Главное, не напрягайтесь. Представьте, что вы одна, а вокруг вас лес. Забудьте обо всех своих страхах, сконцентрируйте все мысли на вашем ребенке, который хочет познакомиться с вами и пить ваше молоко.
— Чушь собачья! — проворчал молодой доктор и стремительно вышел из комнаты, забыв свои щипцы на комоде.
В коридоре не утихали жаркие споры, но Анжелина не слышала эти громкие негодующие мужские голоса. А вот Филипп Кост расслышал одно восклицание:
— Господь Всемогущий, не допусти, чтобы она убила мою жену!
Вопреки всякой логике акушер, первым осудивший Анжелину, приоткрыл дверь и властным тоном велел мужчинам замолчать.
— В любом случае эта молодая дама обречена, — добавил он сквозь зубы.
И доктор закрыл дверь. Анжелина не обратила внимания на происшедший инцидент. Она встала позади Денизы, стоявшей, чуть раздвинув ноги, и своими миниатюрными руками начала массировать живот пациентки. Ее пальцы чувствовали положение тельца ребенка. Она чуть усилила нажим, словно ведя с малышом безмолвный разговор.
«Шевелись, маленький, — мысленно обращалась к нему Анжелина. — Найди свою дорогу, дорогу жизни, дорогу к свету. Мир прекрасен. Ты должен гулять под сенью платанов на берегу Сала, лакомиться по воскресеньям медом и сладостями, ты должен играть с деревянной лошадкой, которую будешь возить за веревочку! Выходи, малыш! Выходи!»
Вдруг Анжелина почувствовала, как под ее ладонями прокатилась какая-то волна. Она нажала сильнее, потом обхватила руками живот Денизы и стала сжимать его через каждые несколько секунд.
— У меня схватки! — простонала Дениза. Господи, какие они сильные, болезненные!
— Ну, давайте же! — крикнула повитуха. — Тужьтесь, тужьтесь! Повернитесь ко мне лицом! Быстрее! А вы, Аньес, возьмите дочь под мышки. Да, вот так.
Подбежал Филипп. Он тоже стал поддерживать Денизу. Анжелина опустилась на колени.
— Он выходит, Дениза! Ваш малыш! Его головка уже освободилась. Да, тужьтесь, тужьтесь! Да, браво, он выходит! Вот уже появились плечики…
У Анжелины перехватило дыхание, когда она приняла малыша. Она сразу же увидела, что у младенца цианоз.
— Филипп, отрежьте пуповину, быстро! Зажимы и ножницы там, в моем саквояже. Быстрее! Надо действовать быстрее!
— Это мальчик, — прошептала Аньес Пикемаль. — Боже! Прелестный мальчик!
Аньес Пикемаль, ставшая бабушкой, не осмеливалась радоваться, поскольку младенец не издал еще ни одного крика. Именно в этот момент Дениза стала терять сознание, измученная многочасовыми страданиями и последними усилиями.
— Положите ее на кровать! — велела Анжелина, когда пуповина была обрезана. — Филипп, проследите за последом.
Анжелина отдавала распоряжения сухим тоном, однако она вовсе не хотела оскорбить или шокировать доктора. Сейчас она думала только об этом еще живом крошечном существе, у которого было теплое тельце, но сморщенное сизое личико.
В то время как доктор Кост пытался привести юную мать в сознание и устроить ее поудобнее на кровати, Анжелина положила ребенка на подушку, специально приготовленную посредине стола. Потом она стала нежно растирать его маслом, которое готовил старый брат Эд, больничный монастыря, и в состав которого входили масла миндаля, зверобоя и лаванды. Пахло оно очень приятно.
«Умоляю тебя, малыш, дыши, плачь! Только не уходи от нас! — молча молила младенца Анжелина. — Мама, помоги мне! Мама, сжалься надо мной!»
В крайних случаях Анжелина всегда взывала к Адриене Лубе, когда-то известной повитухе, наделенной, вне всякого сомнения, талантом знахарки и великолепной интуицией, способными разрушить планы смерти, старухи с косой, как она говорила.
Не раздумывая, Анжелина склонилась над младенцем, приоткрыла ему рот указательным пальцем и прижалась к нему своими губами. Очень осторожно она выдула струйку воздуха в крошечный ротик и повторила эти манипуляции несколько раз. Анжелине приходилось сдерживать дыхание, поскольку она имела дело с маленькими легкими.
«Ну, дыши! Возвращайся к нам, мой прелестный малыш! Не покидай нас, твоя мама будет так счастлива поцеловать, приласкать тебя!» — всем сердцем молила малыша Анжелина.
И она продолжала, охваченная неукротимым желанием победить смерть. Этот ребенок, которого Анжелина так отчаянно пыталась спасти, был для нее и Анри, ее собственным сыном, и ее столь рано умершими братьями, которых она никогда не знала, и каждым младенцем, издававшим свои первые крики, прижавшись к груди повитухи. Это были все дети Земли, беззащитные, голенькие, долгожданные или отверженные, слабые или сильные.