– Вибрация нарастает, – сообщил вахтенный помощник. – Что бы это ни было, оно рушит нам обшивку!
Ярчайший бело-синий свет ударил по глазам. Послышался полный отчаяния и боли многоголосый вой, словно все ветры пустынь вдруг разом решили излить полные страданиями и неприкаянностью души. Роланд решил, что в «Тион» угодила молния и что сейчас рванут резервуары с водородом.
Но бортовой хронометр мерно отсчитывал секунды, а дирижабль продолжал полет. Свет все еще лился, это был узконаправленный луч, его источник находился на земле.
– Чтоб мне сдохнуть, – прошептал вахтенный помощник. – Маяк! Нам подсказывают путь!
И точно. Клубы дыма опали. Стала видна вершина причальной башни. Роланд навел на нее бинокль: на верхней площадке стоял, раскинув руки, человек. Свет, чья яркость постепенно сходила на нет, как будто лился из круглого устройства, расположенного у человека за головой. Наверное, это был прожектор необычайной мощности. Хотя откуда в Медном Ущелье могло взяться такое оборудование…
– Курс на маяк, – распорядился Роланд. – Швартовка будет жесткой. Грег, давайте сирену.
В утробе «Тиона» прозвучал тревожный гудок.
Он означал, что нужно немедленно прекратить все работы и покрепче схватиться за что-то надежное.
Глава пятаяРека
До рассвета было далеко.
Механизм боя настенных часов в гостиной Эльвенов ожил, издав звук, похожий на хриплый вздох пловца, который долгое время находился под водой и уже не чаял оказаться на поверхности.
«Бом» – зазвенело через миг и отдалось дрожью в оконных стеклах, сквозь которые лились отсветы ночных огней Мемфиса.
«Бом» – пронеслось по темным коридорам, по опустевшим в ночную пору комнатам первого этажа.
«Бом» – взметнулось вверх по лестнице, всколыхнуло портьеры, точно сквозняком…
Часы должны были пробить еще один раз. Но механизм, кое-как заведенный немощными руками деда Аруха, остановился, не отработав положенный цикл.
Никто из Эльвенов не спал. Адам и Каин стояли в коридоре второго этажа. Все шалости и распри были забыты. Дети жались друг к другу, словно они находились на холодном горном перевале, а не в родном доме, словно их окружала наполненная угрожающими звуками ночная тьма, а не знакомые с самого рождения стены. Адам и Каин уже не плакали, но лица мальчишек были красны и влажны. Матушка Птанифер, еще более мрачная, чем обычно, держалась позади них, положив братьям на плечи большие морщинистые руки.
Магдалина стояла лицом к лицу с доктором Козловским у дверей спальни Матвея и Эмили Эльвенов. Магдалина была вне себя от ярости. Все неприязнь и недоверие к седовласому и благостному на вид доктору, которые она копила в себе, грозили вылиться гневной тирадой.
Доктор был без пиджака. Рукава белой рубашки засучены, черные бархатные подтяжки врезались в объемистую, как у тяжелоатлета, грудь. В одной руке доктор держал очки, во второй – бумагу, исписанную почерком, который мог бы принадлежать ребенку. Но Магдалина безошибочно узнала каракули Кахи.
– Я предвидел, что дело способно принять дурной оборот, – заявил примирительным тоном Козловский. – Поэтому я заранее попросил господина Эльвена составить бумагу, в которой бы говорилось, что он предупрежден и ознакомлен с последствиями непринятия назначенного мною лечения. Вот посмотрите…
Под текстом, написанным Кахи, темнел слегка размазанный крючок. Этот знак Магдалина в последние дни видела часто: так дядя подписывал документы раненой рукой.
– Уверяю, я сделал все, что мог, – продолжал увещевать Козловский. – Но господин Эльвен не внял моей рекомендации отнять поврежденную конечность. Более того, – поспешил добавить он, не позволяя Магдалине открыть рта, – ваш дядюшка даже не придерживался назначенного постельного режима. Я – врач, а не чудотворец. Господин Эльвен отверг мою стратегию исцеления, и последствия не заставили себя ждать. Сепсис развился стремительно, боюсь, что медицина здесь будет бессильна…
Двери спальни открылись. В коридор вышел нотариус Южной гильдии воздушных перевозчиков Флин. Это был немолодой склонный к полноте человек с сильно вьющимися рыжеватыми волосами и глубокими морщинами, идущими от крыльев носа к уголкам рта. На сей раз морщины выглядели еще более глубокими, а губы стремились образовать скорбное полукружие.
– Он зовет вас, мадемуазель, – обратился нотариус к Магдалине низким голосом.
Магдалина бросила еще один уничижительный взгляд на Козловского, затем вошла в спальню.
Дядя полулежал на подушках, укрытый до пояса одеялом. Он был бледен, глаза его блестели, как будто в них стояли слезы.
Но слез не было в помине. Магдалина видела это отчетливо.
Матвей Эльвен на смертном одре походил на своего младшего брата, покойного Павла, словно они были близнецами. От этого сходства становилось еще больнее, и душа горела огнем.
– Будь добра, дорогая, не подходи близко, – попросил дядя Матвей; он старался говорить бодро, но было заметно, что это удается ему из последних сил. – От меня дурно пахнет.
– Ну что вы такое говорите, дядя! Я ничего не ощущаю! – возразила Магдалина. В спальне пахло лекарствами и целительными благовониями. А еще – туалетной водой нотариуса.
– Это – запах смерти, девочка, – дядя посмотрел на потолок, на котором раскрыла нетопырьи крылья хищная тень. – Я испаряюсь, как лужа тухлой воды под солнцем.
Магдалина все же подошла к дяде, села на стул возле изголовья. На прикроватной тумбе стояла миска подкисленной уксусом воды со льдом и лежали наготове марлевые салфетки. Магдалина накрыла ладонью испачканные йодом дядины пальцы. Рука умирающего была горяча и крепка. Казалось, в Матвее Эльвене вдоволь жизни, казалось, что происходящее – либо дурной сон, либо неуклюжий розыгрыш.
– Я так перед тобой виноват, Магдалина, – проговорил дядя с горечью. – Меня скоро не станет. Не спасут ни деньги, ни положение, ни связи… гильдия, о процветании которой я пекся десятилетиями, тоже не поможет.
– Дядя, взойдет солнце, и вам обязательно станет легче…
– Я отобрал у тебя счастье, девочка, – дядя не обратил внимания на реплику Магдалины. – Прости меня за это, прости. Мне нет оправдания, я сейчас это понимаю как никогда ясно. Я словно всю жизнь был близорук, но смерть выписала мне подходящие очки. Я должен был дать капитану Ронсевальскому свое согласие…
Магдалина ничего не сказала. Вздохнула и крепче сжала дядину горячую руку.
– Ты должна была почувствовать себя счастливой, – Матвей шумно сглотнул. – Пусть до обидного недолго, но в полной мере. Все равно этот проклятый вулкан свалился бы нам на головы, Роланд отправился бы в путь… Но я не имел права чинить вам преград. Гордыня – страшный порок… Прости меня, если сможешь.
– Я прощаю, дядя, – сухо ответила Магдалина. Она снова мысленно перенеслась далеко на юг, в метель из хлопьев пепла. Туда, где, разрезая светом прожекторов серую вьюгу, медленно плыл небесный левиафан.
– Теперь ты – старшая в этом доме, – продолжил после минутного молчания Матвей. – Прошу, выполни мою последнюю просьбу.
– Все, что угодно, дядя, – машинально ответила Магдалина.
– Позаботься о Каине и Адаме. Мне не на кого оставить мальчуганов.
Магдалина встрепенулась:
– Старшая? А как же тетя Эмили…
– Я не могу докричаться до Эмили, – дядя закрыл глаза. – Мыслями она только с Андреем. А Андрей… Андрей…
– Дядя, не нужно так волноваться, – вяло утешила Магдалина. – Андрей может вернуться в любой день.
– Я чувствую, что он погиб, любящее сердце нельзя обмануть, – откликнулся дядя не открывая глаз, и голос его задрожал. – Я чувствую это так же определенно, как ты – что Роланд жив.
– Дядюшка… – протянула Магдалина, гладя горячую руку.
– Если ты встретишься с Роландом снова… а я очень надеюсь, что так и произойдет… Передай ему, что у вас есть мое согласие. Да, Магдалина, передай, что я просил прощения перед смертью.
– Хорошо, дядя, – Магдалина смахнула слезу. – Лишь бы мы встретились.
– Позаботься о моих сыновьях, прошу, – испачканные йодом пальцы сомкнулись на тонком запястье Магдалины. – Я оставляю вас в тяжелые времена. Мне не на кого надеяться, только на тебя.
– Клянусь, я сделаю все, что в моих силах… – Язык не поворачивался рассказать о том, что случилось на заводе Мосдея. Дядя угасал на глазах, и времени оставалось все меньше и меньше. – Но как же тетя Эмили! – она не удержалась и повысила голос. – Она ведь мать! Как же она позволит?..
– Об Эмили позаботится Птанифер, – ответил дядя. – Я дам и ей напутствие. Старая псица умрет за мою бедную супругу, но, надеюсь, до этого не дойдет.
Магдалина хмуро кивнула. Она очень надеялась на дядю. Матвей Эльвен, авантюрист в отставке, патрон всех воздухоплавателей Нового Царства, среди которых полно отчаянных сорвиголов, просто обязан был знать способ незаметно выбраться из страны. Но станет ли он делиться чем-то подобным с племянницей… А время утекало; настенные часы в гостиной, которые были сердцем дома Эльвенов, уже остановились.
Андрей сгинул, дядя вот-вот уйдет, тетя Эмили отгородилась от невзгод.
Впереди не жизнь, впереди – петушиный бег. Обезглавленная семья на грани…
Черные тучи надвигаются с юга, неся погибель. Портальные пирамиды готовы открыть ненавидящим все живое полчищам дорогу в мир людей. А здесь еще и ушлые дельцы, вроде Мосдея, плетут козни, мечтая напоследок урвать кусок пожирнее. Как же это растолковать умирающему человеку? Он просит позаботиться о младших Эльвенах, но сделать это решительно невозможно, находясь здесь, под гнетом всех бед, которые только можно представить.
– Дядя, в таком случае я увезу Каина и Адама из Нового Царства. Слышите?
Матвей Эльвен кивнул.
– Да. Так и сделай.
– Дядя, мне нужно пересечь границу, не привлекая внимания властей, – Магдалина смочила марлю в ледяной воде и промокнула Матвею Эльвену лоб. – Дядя, слышите? Знаете ли вы, как это сделать? Помогите мне… помогите нам!