Джо открывает дверь.
Билли Френд – большой педант. Ему нравится строить из себя лиходея, но при этом узел его галстука должен непременно покоиться напротив второй или даже третьей пуговицы рубашки, и рубашка эта должна быть чистая. Джо подозревает, что и наголо он побрился отчасти из-за своей болезненной аккуратности. Асимметрия, непредсказуемость, неаккуратность наполовину облысевшей головы не только умаляла его привлекательность в глазах противоположного пола, но действовала на нервы и ему самому. Единственная более-менее постоянная подружка Билли последних лет десяти – неунывающая сорокалетняя Джойс, фигуристая и на редкость остроумная, – вынуждена была уйти вовсе не потому, что хотела замуж, и не потому, что зверские законы природы начали брать свое, оставляя чересчур заметные следы на ее теле, а потому, что ей было искренне плевать, куда класть носки. Джойс закатывалась домой после вечеринки в «Лабе» или «Фиоридите» и разбрасывала верхнюю одежду, нижнее белье и обувь по разным углам комнаты. Она могла накинуться на Билли и в порыве страсти швырнуть его бесценные итальянские броги в раковину или завязать себе глаза его любимым шелковым галстуком.
«Я люблю эту женщину, Джо, – долго плакался он другу после расставания с Джойс, – но она несет погибель моему гардеробу и разносит к чертям мой налаженный быт». Ибо в соховской кутерьме, сколь угодно родной и любимой, пентхаус для Билли – его прибежище и тихая обитель.
Именно поэтому Джо сейчас встревожен не на шутку. В квартире царит разгром. Быть может, Билли в спешке собирался? Много раз складывал и перекладывал чемоданы, оставляя за собой след из шелковых и лайкровых трусов? (Боже, ну и картинки рисует воображение!) Или его ограбили? Если да, мог ли это сделать подчиненный – или подчиненные – тех самых господ, толстого, с липкой от пота кожей, и тонкого, с бесстрастной физиономией хирурга? А может, здесь побывали люди-тени в черных саванах?
Или они тут вообще ни при чем? В конце концов, наш пострел везде поспел. Может, он переспал с дочкой русского криминального авторитета или женой боксера. Может, он не тому человеку продал (уже второй раз за год) картину «кисти Ван Гога», которая совершенно точно не имеет к Ван Гогу никакого отношения?
На спинке кожаного дивана лежат два костюма. На барной стойке – початая бутылка молока (где он в наше время находит молоко в стеклянных бутылках?!). Но самого лысого эротомана нигде не видно, и по-прежнему не слышно приветственного «Даро-ова!»
Пол устлан еще более толстым ковром, чем тот, что в парадной. Так Билли может заниматься сексом на полу, не рискуя ободрать колени или спину. Ноги Джо бесшумно ступают по мягкому ворсу. До него доходит, что и многоопытный, вооруженный до зубов вор-домушник тоже подкрадывается бесшумно. А впрочем… Джо Спорк – крупный парень. Его облик, как правило, не вызывает у людей приступов агрессии; напротив, вызывает желание уйти подобру-поздорову. На всякий случай Джо берет в руки кочергу.
Пентхаус Билли состоит из трех частей. Внешняя – эдакий ров вокруг замка – состоит из гостиной, где он развлекает гостей. Она декорирована безвкусными декоративными подушками и лингамами несуществующих туземных племен, а также коллекцией весьма пикантных картин некоего художника эпохи 80-х, чьей фамилии никто не помнит.
Средняя часть – это спальня Билли, в которой помещается его гордость и отрада души, огромная кровать с четырьмя каменными стойками-колоннами, добытая мародерами при расхищении давно закрывшегося хорватского музея. Балдахин выполнен из выброшенной на берег древесины и украшен ручной резьбой. Выполняла резьбу некая девушка с Мальдив, которую Билли всем сватал как обладательницу самого выдающегося природного дара из всех, что ему доводилось встречать. В доказательство своих слов он привез с собой из отпуска эту штуку, даже договорился с галереей Холборна о выставке, а по возвращении на Мальдивы узнал, что она погибла в аварии.
Он с ней даже не спал. Просто увидел красоту – и пропал. В те нередкие минуты, когда Джо спрашивает себя, почему до сих пор поддерживает отношения с Билли, эта маленькая печальная история всякий раз убеждает его, что Билли гораздо глубже, чем хочет казаться.
Джо присматривается к кровати. Белье свежее. После ухода очередной возлюбленной Билли успел его сменить (и тут же начал носиться по квартире, разбрасывая вещи). Итак. Билли собрал чемоданы, а потом в его квартиру вломились воры.
Под ногами раздается хруст. Джо опускает взгляд. Кукуруза? Пшеница? Ну, что-то вроде. На секс-игрушку не похоже – Джо таких не видел. Упаковочный материал? Недавно кто-то предлагал заменить безвредным попкорном гибельные пенопластовые шарики, которые липнут к чему ни попадя и, единожды сбежав из коробки, забиваются во все углы и щели. Но попкорн мягкий и воздушный, а зерна на полу подчеркнуто невоздушные. Мелкий гравий, может быть, – с подъездной дорожки очередного дворца, хозяева которого обратились к Билли за услугами.
Джо заглядывает в ванную. За шторкой обнаруживается мыло в форме обнаженного женского торса. Формы и очертания переданы точно, а вот зеленый цвет и яблочный ароматизатор – явно мимо.
Наконец, святая святых пентхауса: кабинет. Небольшая уютная каморка с видом на городские крыши. Рядом с письменным столом едва помещаются узкая койка и книжный шкаф. Расставшись с Джойс, Билли какое-то время спал здесь, чтобы двухспальная кровать не напоминала ему своими размерами о той, кого больше нет рядом. Джо посещает грустная мысль, которую он не осмелился бы произнести вслух: Билли, должно быть, всегда спит здесь, если разделить постель не с кем. В этой и только в этой комнате заключена вся правда о его жизни. Как и в случае с Сохо, правда о Билли Френде в полной мере открывается лишь в тихие часы. Сидя у себя в кабинете, этот маленький, одинокий, почти ученого вида человек подводит итоги дня, смотрит на себя в зеркало и гадает, кто же смотрит оттуда на него. Он читает книги, непременно первые издания (единственное, чего Билли никогда не станет подделывать и красть, – это книги) и ест сэндвичи с сыром из зернового хлеба, купленного в местной пекарне. Он пьет чай. Носит свитера и джинсы да изредка позванивает в Уилтшир всегда недовольной родне: узнать, как его племянник и две племянницы справляются с ужасами школьной жизни. Впрочем, старшие теперь уже учатся в университете.
Джо открывает дверь, и у него чуть сбивается дыхание. На столе – фотография Джойс. Вот эту широкую, сердечную улыбку она приберегала для Билли и показывала ему при всяком удобном случае. Билли, ты идиот. Ты ведь ее любил. И до сих пор любишь. Позвони ей, позови. Она придет. Аккуратность – всего лишь привычка, черт с ней. Любовь важнее порядка.
А может, так он и сделал? Может, in extremis [11] он сбежал к Джойс? А господа Титвистл и Каммербанд с их вкрадчивой обходительностью тут вообще ни при чем, просто у Билли случился маленький срыв, он решил завязать с прежней жизнью и начать новую с Джойс где-нибудь за городом, в захламленном доме с кучей собак? Вот было бы здорово. Джо мог бы приехать к ним в гости. Взять с собой подругу – избранницу, – и не волноваться, что Билли заденет ее непристойными заигрываниями (или, скорее, ничуть не заденет).
Может, весь этот бардак – не следы грабежа, а знак готовности Билли что-то изменить в своей жизни. Устроить тарарам. Умерить болезненный перфекционизм. Вывалить все наружу.
А это что за пятнышко на рамке с фотографией? Джем, наверное. Ну, точно. Билли сидел за столом, ел джем (на тосте из зернового хлеба, с толстенным слоем масла) и осознавал бессмысленность своего разгульно-городского образа жизни. Закинув в рот последний кусок тоста с «Восхитительным клубничным джемом миссис Харрингтон», смахнул крошки и во имя любви навеки отдал жизнь во власть беспорядка. Браво!
Джем ничем не пахнет. Джо принюхивается. Нет. Очень странно. Никакого запаха. Под ногами хрустит. Опять гравий? Да, и что-то еще… что-то белое и бугристое. Попкорн?! Джо осторожно наступает на предмет – нет, не попкорн. Что-то твердое. Пластиковый дюбель, крючок для картины, скоба… Джо нагибается.
Зуб.
Он подбирает его с пола. Влажный. Холодный. Зуб. Он вертит его в руке. Зуб с легким никотиновым налетом, хорошо отполирован. Билли привык заботиться о зубах. Джо недоуменно разглядывает находку. С чего вдруг у здорового человека может выпасть зуб?
Тут в нос ударяет запах: он будто до сих пор таился где-то в углу комнаты и решил напасть, заполнить разом нос и рот. Резкий, металлический, гадкий и тошнотворный. Зуб. О черт. Черт, о черт. Комната куда-то уплывает, прыгает вверх-вниз, а в ушах стоит чудовищный грохот, словно усиленные стократ радиопомехи между станциями. Джо приваливается к столу, потом хочет сесть на кровать и за миг до этого сознает, что вот он, источник всего, страшное бесформенное тело под простыней, на которое он почему-то не обращал внимания до сих пор: огромная мертвая кабанья туша, только это вовсе не кабан, а одинокий лысый распутник с монашеским сердцем, и кто-то учинил над ним расправу, ужасную, кровавую, залив ковер и забрызгав стены в темном укромном углу над кроватью.
Под простыней лежит Билли Френд, убитый самым чудовищным, самым изуверским, самым преднамеренным образом, и Джо сознает, что ему теперь с этим жить. Жить в новом, очень беспощадном мире.
Билли умирал, глядя на портрет Джойс. Непонятно, чего в этом было больше, милосердия или жестокости.
Джо содрогается.
Билли Френд мертв.
V
Главная особенность стрельбы по людям, вспоминает теперь Эди Банистер, заключается в том, что одной жертвой ограничиться крайне непросто. Застрелив своего несостоявшегося убийцу и находясь, что называется, в бегах, она должна каким-то образом вернуться в прежнее, уравновешенное «я» и не пытаться грохнуть каждого встречного. Уже дважды ей пришлось сделать себе весьма строгий выговор, когда она едва не прикончила двух неприятных пешеходов и одного водителя-тугодума. Зато какая она молодец, что сумела не изрешетить мистера Хенли, дворника, которому приспичило вырасти за ее спиной ровно в тот миг, когда она спешно покидала здание, да еще пожелать ей доброго утра! И поистине образцовую выдержку она проявила, не пустив пулю в затылок вышедшей на прогулку миссис Крабб (которую она всегда недолюбливала).