На миг перед глазами возникает жуткий образ: мятые матерчатые лица следят за ним из окон черного фургона. Джо бросает взгляд в окно, замечает собственное отражение, но присматриваться боится: вдруг сзади окажется высокий, согбенный, как цапля, силуэт в черном, тянущий к нему черные лапы… Джо напрягает слух: не слышно ли сзади странного свистящего дыхания? Он чувствует в комнате чье-то присутствие, кто-то стоит у него за спиной… Прядет нити паучьими пальцами.
Джо оборачивается.
И видит Гарриет. Та сидит на краешке кровати, смотрит на него и, кажется, впервые за много лет видит в нем Джошуа Джозефа, своего сына, наконец-то вспоминает всю их прожитую вместе жизнь. Здесь, сейчас, она – его мать, и больше никто.
– Ты звонил Крейдлу?
– Конечно.
Она кивает и проводит ладонью по губам. Задумчиво склоняет голову набок.
– И все же ты здесь. Пробрался тайком. Стало быть, ты не делаешь, что тебе велено.
– Сначала я все делал.
Джо раздумывает, рассказать ли ей, что он, возможно, влюбился в Марию Ангелику Крейдл; что Полли инвестировала в него, а он – в нее.
– Все из-за машины Фрэнки?
– Да.
– Ночной Рынок, Джо. Он всегда в твоем распоряжении.
– Нет. И никогда не был. Я – часовщик.
Она фыркает.
– Ты мой сын. Сын Мэтью. Рынок твой, если захочешь. Если решишь его принять.
Гарриет сползает на пол, помещая колени в блестящие углубления на полу – следы ее обязательных ежедневных молитв. Он изумленно наблюдает. Неужели она снова ушла, спряталась в свою веру? Если сейчас она начнет молиться, то будет делать это до его ухода. Их разговор будет окончен. Он уже сталкивался с таким ранее, когда они ссорились из-за ее решения уйти в монастырь, когда он просил ее вернуться и вновь стать его мамой.
Нет: она укладывается на пол и самым немонашеским образом тянется к щели между матрасом и каркасом кровати. Вытаскивает оттуда металлический ящичек и садится, очень довольная собой.
– Вот, – говорит она, протягивая Джо ящик. – Он принадлежал Мэтью. Возможно, он для тебя.
Это запертый на ключ зеленый кассовый ящик из тех, что в детстве Джо были в каждом магазине: дюймов семи в длину и пяти в ширину, с маленькой металлической ручкой сверху и отсеком для мелочи.
– Что внутри?
– Не знаю, Джошуа, – отвечает Гарриет Спорк. – Я никогда его не открывала. У меня и ключа-то нет. Впрочем, тебя это не остановит, верно? – Она мрачно улыбается.
Он трясет ящик. Внутри что-то гремит – металл по металлу, и что-то увесистое и твердое упирается во внутреннюю стенку. Коробка в коробке, быть может?
– Спасибо, – говорит Джо и собирается вновь ее обнять, когда с улицы доносится ужасный грохот, будто машина врезалась в стену или, скорее, много машин врезались друг в друга, – и начинают выть сигнализации.
Дверь без стука открывается, в комнату заглядывает ясноглазая старушка с покрытой головой и в строгом сером костюме.
– Простите, что беспокою, – говорит она. – Вам лучше пройти со мной.
– Почему? – спрашивает Джо.
– Потому что ваши враги только что вломились в монастырь и, подозреваю, хотят вас похитить.
Гарриет потрясенно смотрит на старушку. Та кривит губы.
– Поторопитесь!
Лишь когда она входит в келью, и Джо Спорк видит у нее подмышкой сумку с маленькой злобной псиной, до него доходит, что эта женщина – его заказчица. Еще через долю секунды он замечает в другой ее руке большой старомодный револьвер.
– Вы! – рычит Джо виновнице своих бед.
– Да, – отвечает Эди Банистер. – Полагаю, сейчас можно признаться, что я, строго говоря, не вполне монахиня.
Эди Банистер выводит их по коридору туда, откуда пришел Джо. Внизу творится что-то нехорошее, громкое и скверное. Монахини орут – не кричат и не визжат, а именно орут сердитыми, возмущенными и очень настойчивыми голосами, но потом эти звуки сменяются чем-то вроде дружного потрясенного вздоха. Вместо того, чтобы расти, возмущение стихает и превращается в растерянный испуганный ропот.
У подножия винтовой лестницы Джо, бросив взгляд вниз, различает стайку монахинь. Стоящая впереди сестра, гневно потрясавшая пальцем, теперь притихла, и ее яростный палец скорее предостерегает, нежели останавливает. Она явно напугана.
Мимо нее проносится фигура в черном: оборотень вышел на охоту. Широким плечом оттолкнув монахиню с дороги, он вращает звериной головой, высматривая добычу. Эди Банистер бесцеремонно хватает Джо за шкирку и оттаскивает прочь от лестницы.
– Тоже мне турист! – злобно шипит она. – Хватит осматривать достопримечательности! Надо сматываться, юнец. Тебя папа разве не научил: сперва делай ноги, глазеть по сторонам будешь потом?
– Он учил меня никогда не сдаваться, – обиженно отвечает Джо Спорк, спеша за ней по узкому служебному коридорчику.
– О, не сомневаюсь. Но давай читать между строк: разве он учил тебя не сдаваться в заведомо проигрышной битве? Или в таком случае следует сперва отступить, перегруппироваться, а потом уж дать бой?
Мы с Полли – твои единственные друзья. Вряд ли Мерсер, давая этот совет, мог представить такое развитие событий.
– Я вам не доверяю! – рычит Джо.
– Вот и отлично. С таким подходом у тебя есть шанс выжить. А пока заткнись и делай, что тебе говорит добрая старая леди, или пеняй на себя.
Он что-то бормочет под нос, выражая нечто среднее между недовольством и смирением; Эди на миг оборачивается к нему с ослепительной улыбкой, полной поддержки и сочувствия, затем взмахом руки кладет конец разговорам.
– Вниз, – приказывает она, и они ныряют в дверь, за которой скрывается еще более тесная, чем коридорчик, служебная лестница.
Джошуа Джозеф чувствует, что попал в страну чудес, созданную специально для тщедушных старушек, и надеется, что для выживания в этой стране ему не надо уменьшаться в размерах. Потом он улыбается, вспомнив, что раньше отлично это умел – съеживаться и выживать.
– Куда мы? – вопрошает Гарриет.
– Ваш монастырь, вы мне и скажите, – отзывается Эди.
– Эта лестница ведет… в сад.
– Так я и думала.
– Оттуда не выйти на улицу. Сад обнесен высокой стеной, а калитки нет.
– Это мы исправим.
– Что?!
Эди Банистер не отвечает, только вскидывает подбородок, весьма красноречиво давая понять: разговоры сейчас – непозволительная роскошь, время поджимает, да и вообще, монахиням положено вести себя чуть смирнее и трепать языком чуть поменьше.
Гарриет кивает. Джо еще никогда не видел, чтобы она так быстро сдавалась; похоже, Эди Банистер знает, что делает. Кроме того, слепая псина – собачий эквивалент атомной бомбы – дает ей несправедливое преимущество.
То, что уступчивость Гарриет может говорить лишь о серьезности его собственного положения, и что в побегах она знает толк, потому что в молодости не раз проворачивала этот номер вместе с отцом, приходит ему в голову только внизу.
Дверь в сад выглядит хлипкой и ветхой. Вдоль одной стены коридора выстроились резиновые сапоги всех цветов и размеров. Бастион с любопытством втягивает носом манящие ароматы. Сзади раздается такой звук, будто сработал гидравлический пресс: очень тихий, очень мощный выброс воздуха.
Этажом выше появляется рескианец: он то ли спрыгнул, то ли упал с четвертого этажа, однако приземлился на ноги. Раскинув руки в стороны, словно готовясь кого-то схватить, он поводит головой туда-сюда, будто принюхивается. В следующий миг Джо видит, как второй рескианец неуклюже валится сверху и приземляется рядом с первым. Он падает плашмя, как мешок с тряпьем и палками, но моментально вскакивает, разминает плечи и на секунду прикасается к первому, точно признавая в нем своего. Это не человеческий жест, скорее, паучий. Затем они оба раскидывают руки в стороны, как борцы на ринге, поворачивают головы к Джо и синхронно бросаются вниз по лестнице.
Эди Банистер хватает Джо за руку и выталкивает за дверь, в огород. Гарриет их немного опередила; впрочем, как ни старается, все равно ковыляет слишком медленно. Джо догоняет ее и подхватывает на руки, едва не схлопотав за это в глаз. Эди одобрительно кивает и бежит мимо, поджарая, как овчарка. Оглянувшись, Джо видит, что рескианцы выскакивают на улицу, один буквально оседлал второго. Они ненадолго замирают, и тут к ним присоединяется третий. Все опять трогают друг друга – то же паучье объятье, – едва заметно кивают и устремляются вперед, быстрые, сильные и пугающе безмолвные. Джо перехватывает Гарриет покрепче и кидается прочь.
Монастырский сад – это обитель в обители. Он похож на лабиринт со множеством укромных местечек, тупиков, альковов и розариев. В этом тихом месте дева может отдохнуть от криков дюжины трапписток, играющих в пинг-понг, и полюбоваться чудесными творениями Господа. Эди Банистер ныряет в сад, пробегает его насквозь, выскакивает в лавровую аллею и скрывается в узком проходе между теплицей и сараем для инструментов, уверенно прокладывая себе путь к внешней стене сада, неизменно оставляя между собой и преследователями развилки и повороты, заставляя тех гадать и медлить. Когда Джо ненадолго останавливается перевести дух, она снова хватает его, вытаскивает на очередную лавровую аллею – петляющую и заросшую, – и вот они уже у дальней стены сада: высокой, краснокирпичной и с нарочито нехристианскими навершиями в виде острых трехконечных пик, агрессивно предостерегающих прохожих от любых попыток нарушить границы этой частной собственности.
Эди вручает собаку Гарриет, сует руку в сумку и пришлепывает к стене небольшой пластиковый контейнер фирмы «Таппервер». Он не падает.
– В укрытие, – командует она, прячась за небольшой каменной часовенкой.
Джо медлит, и тогда она отвешивает ему крепкую затрещину, чтобы воспользоваться его замешательством и как можно быстрее переместить его в укрытие. Ныряя за часовенку, он с ужасом видит, как рескианские головорезы несутся сквозь лавровые заросли: огромные черные силуэты летят над землей плавно и стремительно, как будто в их телах вовсе нет костей. Огибая друг дружку, они синхронно поворачивают головы к часовне. Тот, что оказался ближе к цели, размашисто шагает вперед. Эди усаживает Джо на землю и зажимает уши.