Джо меняет автомобильные номера на другие того же образца, а Полли вырубает спутниковый трекер. Таким образом угнанное авто фактически исчезает с лица земли (если, конечно, никому не захочется залезть ему под капот). В дороге человека посещает странное чувство свободы, пусть и сколь угодно иллюзорное.
– А что в Блетчли? – спрашивает Полли, когда они подъезжают к Милтон-Кинсу.
– Поезд, – с ухмылкой отвечает Джо, и Полли улыбается в ответ.
Дорога до Блетчли петляет между возвышенностями и современными жилыми домами-коробками – безрадостными окраинами Милтон-Кинса. Пригород был возведен сразу, целиком, и, почти не тронутый архитекторами, так и не приобрел обжитой вид. Блетчли-парк стоит на отшибе; к нему ведет единственная подъездная дорога, с которой открывается вид на нечто вроде пулеметного окопа. Джо аккуратно паркуется в сторонке. Хотя машины там быть не должно, английским уборщикам и сторожам по обыкновению нет дела до того, что не мешается под ногами.
Скоро рассвет, а значит, увеличиваются и риски. Джо медлит, на миг испугавшись, что его заметят – какой-нибудь страдающий бессонницей сторож или приехавший спозаранку моделист. Потом вспоминает, что ему вообще-то плевать. Он влезает на крышу билетной кассы и осматривается.
Указания Теда Шольта не отличались ни ясностью, ни осмысленностью. Джо накладывает их на раскинувшуюся перед ним территорию и от себя добавляет еще один слой, включая зрение обитателя Ночного Рынка, легко распознающего тайники и схроны. Если бы мне надо было спрятать нелицензированный боксерский ринг… Ну, конечно, вот оно! Продолговатый холмик, слишком ровный и непохожий на природную возвышенность, причем достаточно здоровенный, чтобы легко сойти за возвышенность искусственную. И да, от него действительно отходит заброшенная железнодорожная ветка, заросшая высокой травой.
Джо показывает пальцем. Полли кивает и тут же мотает головой.
– Сюда, – шепчет она, увлекая его к маленькому обветшалому сарайчику в стороне.
Табличка на двери гласит: «Офицерский ватерклозет: только для высшего командного состава». Когда они входят, Полли достает из сумки (в которой, к удивлению Джо, сидит и собака Эди Банистер) фонарик и светит на крышку люка в полу. Под крышкой обнаруживается подземный туннель. Полли улыбается, и Джо уважительно кивает: очко в твою пользу.
Они осторожно спускаются под землю.
В туннеле пахнет отсыревшим бетоном и плесенью. Они подходят к очень прочной и внушительной на вид двери, скорее всего, герметичной. Джо мог бы ее взорвать, будь у него подходящие материалы – но где их взять? Вот и следующий пункт повестки дня: раздобыть все гангстерские прибамбасы, да поживей.
Впрочем, эту дверь взрывать нужды нет, что даже к лучшему, учитывая, что за ней может скрываться. Кодовый замок старый и очень красивый: римские цифры выгравированы на роскошных латунных кнопках. Вручную, догадывается Джо. Дверь отомкнет день рождения Лиззи, говорил Шольт. И действительно, набрав XXI–IV–XXVI – дату появления на свете Ее Британского Королевского Величества Королевы Елизаветы II, – они попадают внутрь.
В открытый проем тут же устремляется мощный поток воздуха. Дальше в темноте маячит еще одна дверь, а на стенах висят в ряд заводные фонари. Джо снимает один с крючка, крутит ручку. Затем открывает вторую дверь и шагает в проем.
Помещение относительно узкое, практически туннель, но при этом огромное. Одним концом оно плавно уходит в землю, другой, ближний конец, ведет наружу. А прямо перед Джо стоит то, что он искал. Бесконечная зыбь узоров вьется по могучим бокам; котел длинный, как автобус, и высокий – выше Джо. В темноту уходит череда вагонов. Сколько их – десять, двенадцать? С виду они совершенно одинаковые, но на самом деле каждый уникален. На черной решетке путеочистителя выгравировано название: «Лавлейс».
Хотя обшит локомотив как будто металлом, на деле это может быть что угодно: смола, керамика… Джо проводит рукой по поверхности. Она прохладная и как бы влажная, поскольку покрыта слоем защитного масла. В воздухе стоит запах угля и уютный складской аромат кожи и дерева. Водя лучом фонаря по сторонам и вниз-вверх, Джо начинает понемногу осознавать размеры состава, его величие. Поезда давно ни у кого не вызывают удивления; эти грохочущие махины несутся на всех парах или неспешно катятся по лесам и полям; у пассажирских есть окошки, сквозь которые можно различить издерганных родителей или спешащих на работу, плотно утрамбованных в вагоны служащих. Товарные поезда в наши дни встречаются редко; их иногда можно увидеть на запасных путях или почувствовать, сидя в спальне у Полли Крейдл. Джо бросает на нее взгляд. Она сейчас идет за ним вдоль поезда, ведя одним пальцем по коже «Лавлейс». Джо видит крошечный валик пыли и грязи, растущий в месте соприкосновения пальца с обшивкой. Она улыбается, как будто ей подарили бриллиантовое колье.
На двери следующего вагона оттиснута гусиная лапка. Пес Бастион вдруг начинает лаять и рваться из сумки. Полли пожимает плечами.
– Давай заглянем.
Дверь с тихим шипением отодвигается в сторону, едва слышно начинает работать вентиляционная система. Джо надеется, что она перегоняет просто воздух, а не какой-нибудь смертоносный газ, например. Он принюхивается, чувствуя себя круглым идиотом, и делает шаг вперед.
Свет фонаря выхватывает из темноты два верстака. Один завален какими-то железками, прочим загадочным барахлом и бумагами, исписанными теперь уже знакомыми каракулями и рядами математических символов. На втором верстаке царит идеальный порядок. Тиски, несколько инструментов… Дэниел.
Да, юноша. Это было мое рабочее место. Мы сидели спиной к спине и работали; я слышал, как она досадует, как ликует, и никогда не просил ее вернуться, потому что понимал: у нее не осталось для меня места. Как и для Мэтью. И для тебя. Она так отчаянно хотела все исправить.
Джо протягивает руку и прикасается к верстаку. Ласково, как к родному человеку.
А потом слышит голос и, обернувшись, видит женщину, сотканную из света.
– Здравствуйте, – говорит она и делает несколько шагов вперед.
Ее тело – белый силуэт. Как тень, только наоборот. Она состоит из сотни лучей, идущих от крошечных линз, направленных на столб пара в воздухе. Лица не различить – лишь намек на профиль, когда она поворачивается, и смутные очертания губ, когда она говорит. Ее голос звучит в записи, притом качество этой записи гораздо выше, чем на пластинках из коллекции Дэниела. С этим осознанием в голове Джо возникает и ее имя. Фрэнки Фоссойер.
Он пытается вглядеться в ее черты и вроде бы на миг узнает их… Откуда? Не то из собственных детских воспоминаний, не то он угадал их отражение в лицах Дэниела и Мэтью – попробуй разберись.
Сияющее видение кажется таким… не неземным, не сверхъестественным, а скорее, великолепно исполненным. Эдакий трехмерный волшебный фонарь. Голограмма без лазеров. А чего еще ждать от гениальной ученой, создавшей машину правды в форме пчелиного улья?
Фрэнки склоняет голову на бок.
– Боюсь, мы не знакомы, и все же надеюсь, что Эди с вами. И Дэниел. Или они оба. Еще лучше, если они вдвоем и влюблены. Вот было бы славно… Mais non. Жестоко с моей стороны. Простите меня. Простите! – Она взмахивает руками, отметая лишнее. – Вы ведь понимаете, что это запись. Непростая, конечно. К этому времени подобные технологии уже наверняка в порядке вещей, и я выгляжу безнадежно устаревшей… Bien. Возможно, мое послание тоже устарело, да и вообще все. Но если нет, раз уж вы пришли, я обращаюсь к вам с просьбой спасти мир. Надеюсь, просьба не слишком обременительная. – Она смеется, потом закашливается; кашель скверный, неизлечимо скверный. – Nom de chien…[46]
Привидение прислоняется к чему-то за пределами кадра, вздыхает. Невидимое лицо сейчас повернуто к ним в три четверти – проектор не знает, где на самом деле стоят гости, – отчего у Джо возникает чувство, что Фрэнки смотрит на кого-то позади них.
– Сейчас вы должны сказать «Да», – говорит она. – А после я расскажу вам, что надо делать.
Джо косится на Полли Крейдл. Та берет его за руку и кивает.
– Да, – говорят они хором.
Где-то раздается тихий щелчок. Возможно, автоматически переворачивается пластинка.
Фрэнки – тридцать или более лет тому назад – поднимает голову.
– Bien. У меня к вам два послания, поскольку я не знаю, что сейчас происходит в мире, – произносит призрак Фрэнки Фоссойер. – Одно – поручение, второе – предостережение. Как сказал бы Дэниел, моя машина вселяет надежду, это ее определяющее свойство, но у нее есть множество других сторон и свойств. И одно из них прямо противоположно надежде.
Итак, поручение очень простое. Вы должны запустить Постигатель, если это еще не случилось. Включите машину. Из нее вылетят пчелы. Они соберут всю правду и отделят ее ото лжи – в моем детстве люди верили, что они это умеют. Ложь пойдет на убыль, и с течением времени общее состояние человечества улучшится на девять процентов. Эди знает, как активировать улей.
– Имейте в виду, – продолжала Фрэнки, – процесс не безболезненный. Мир не сразу примет правду. Так было всегда и случится вновь. Люди начнут убивать друг друга. Однако в конце концов человечество выстоит. На свете достаточно хороших людей, чтобы плохие и злые не сумели нас уничтожить. Мир станет лучше.
А вот к предостережению следует отнестись серьезно. Очень серьезно. Это как с радиоактивными материалами: нельзя сталкивать на большой скорости два образца урана подкритической массы! Только мое предостережение гораздо важнее.
Волна, которую представляет из себя человеческая душа, очень хрупка. В Уиститиэле я поняла, насколько она хрупка, а это было лишь начало. Понимаете? Если Постигатель не откалиброван должным образом, он открывает разуму слишком большую, неподъемную для него правду, и разум начинает определять мир. Безупречно объективное восприятие Вселенной исключает любую неопределенность – и выбор. Без выбора нет сознания. Без неопределенности будущего нет и самого будущего. В какой-то момент процесс станет необратимым и самовоз