ые богатства казались неисчерпаемыми. Тысячи арендаторов приехали сюда на кабальных условиях, но к тому времени как они стали свободными, вся прибрежная полоса была уже заселена.
Невостребованная земля лежала на Западе, за горами Аллеганы. Так что они мигрировали в новые штаты – Кентукки и Теннесси; а их сыновья перебрались в Миссури, Арканзас и Оклахому.
Бродяжничество стало привычкой; отмершие корни оставались гнить в Старом Свете, а в Новом – никаких корней не было. У Линкхорнов не было мечты осесть, взяться по-настоящему за дело, обрабатывать землю и что-то производить. И кабала, в которую они попали, приехав сюда, тоже стала привычкой, хотя вечно длиться она не могла. Они были не пионерами, а неряшливым арьергардом вольнонаемных рабочих – последователей Великого Переселения на Запад. К тому времени как в Америку прибыли Линкхорны, земля повсюду была уже занята, так что они работали какое-то время и двигались дальше. Их мир был суровым, полным насилия пьяным забвением между приступами отчаяния и мечтой о большой леденцовой горе, о молочных реках и кисельных берегах… Они продолжали двигаться дальше на Запад, постоянно меняя род занятий, питаясь слухами, захватывая фермы или падая на хвост какому-нибудь более удачливому родственнику. Они жили за счет того, что копошились в земле наподобие скопища червей, выжимали из нее все соки, обдирали ее до нитки, и опять отправлялись в путь. Так они и существовали изо дня в день, а к западу все еще простирались нетронутые ничейные земли.
Кое-кто отбивался от общего потока, оседал на земле, и их прямые потомки все еще живут там – в Каролине, Кентукки, Западной Вирджинии и Теннесси. Они были неприкаянными бродягами, выпавшими из общества, всю свою сознательную жизнь: хиллбиллиз, оклохи, аркиз – все это одного поля ягоды, близнецы-братья. Техас – живой памятник этой породе. Так же, как и Южная Калифорния.
Элгрин называл их «свирепыми нетерпеливыми парнями», с «вечным ощущением того, что их одурачили». Грабители с большой дороги, вооруженные и пьяные, легион картежников, драчунов и шалав. Ворваться в город на старом, полуразваленном автомобиле (модель А) с потрескавшимися лысыми покрышками, без глушителя и с одной передней фарой… в поисках легкой, шальной работы, которую дают, не задавая лишних вопросов, и желательно без каких-либо налоговых вычетов. Просто получить наличными, подешевле заправиться на бензоколонке и двинуться в путь, с пинтой пива на сиденье и Эдди Арнольдом, заполняющим радиоэфир славными кантри-мелодиями о доме, милом доме, о той Возлюбленной из «Пырейного штата», что все еще ждет, и о розах на могиле Мамы.
Элгрин оставил Линкхорнов в Техасе, но любой, кто ездил по хайвеям Запада, знает, что они там особо не задержались. Линкхорны продолжали кочевать, пока однажды, в конце тридцатых, они не остановились на вершине поросшего карликовыми дубами Калифорнийского холма и не посмотрели вниз на Тихий Океан – вот он, конец пути! Какое-то время их положение было очень тяжелым, но не более суровым и отчаянным, нежели в сотне других мест, в которых они побывали. А потом началась война – полная лафа, большие денежки даже для Линкхорнов.
Когда война закончилась, в Калифорнии оказалось множество ветеранов, которым невтерпеж было потратить свои дембельские пособия. Многие решили остаться на побережье, и пока их новые радиоприемники выдавали музыку хиллбилли, они вышли в свет и купили себе большие мотоциклы – не зная точно, зачем они это сделали. Однако в реве, гуле и рокоте новой непонятной атмосферы тех времен такой поступок казался вполне разумным. Не все люди были такими, как Линкхорны, но вынужденная, притянутая за уши демократия четырех военных лет стерла с лица земли так много старых различий и особенностей, что и Линкхорны были сбиты с толку. Их традиция заключать браки между родственниками себя изжила, их дети смешивали свою кровь, совершенно свободно и без всякого насилия или принуждения, с кровью других людей. К 1950 году многие Линкхорны скопили довольно приличные деньги; они приобрели солидные автомобили, и даже дома.
Другие из этого рода, тем не менее, не выдержали бремени респектабельности и откликнулись на зов генов. Рассказывают об одном Линкхорне, который стал процветающим автомобильным дилером в Лос-Анджелесе. Он женился на очаровательной испанской актрисе, купил большой особняк в Беверли Хиллз. Десять лет он прожил в полном изобилии и роскоши, а потом начал страдать от обильного потоотделения и бессонницы. Он тайком уходил из своего дома через черный вход и бежал несколько кварталов к бензоколонке, где держал «форд» 1937 года без крыльев, с форсированным двигателем. Он проводил оставшуюся часть ночи, ошиваясь вокруг баров, где играли на пианино музыку в стиле хонки-тонк, как некогда в пабах Старой Доброй Англии, крутился у стоянок дальнобойщиков, одетый в грязные широкие рабочие брюки и заскорузлую зеленую майку с эмблемой Бардхэла на спине. Он обожал пить на халяву пиво, и спаивал всех шлюх в округе, когда те с презрением отвергали его грубые домогательства.
Как-то ночью, после долгого препирательства в магазине, он купил несколько банок домашнего виски «Мейсон Джарс», иначе говоря – бормотухи. Наш герой пил это пойло и пропахивал на бешеной скорости район Беверли Хиллз. Когда старенький «форд», в конце концов, сдох, он бросил машину и вызвал такси, доставившее его в собственное автомобильное агентство. Линкхорн выбил дверь черного хода, завел без ключа зажигания тачку с открытым верхом, ожидающую техосмотра, и выехал на 101-й хайвей, где ввязался в отвязную гонку с какими-то хулиганами из Пасадены. Линкхорн проиграл, и это настолько вывело его из себя, что он стал преследовать другую машину, пока та не остановилась у светофора. Здесь он и протаранил ее сзади на скорости семьдесят миль в час.
Шумный скандал похоронил, смешал дилера с грязью, но влиятельные друзья спасли его от тюрьмы, заплатив психиатру, объявившему его невменяемым. Он провел год в психушке, и сейчас, по слухам, ему принадлежит агентство по продаже мотоциклов, неподалеку от Сан-Диего. Его знакомые говорят, что он счастлив – несмотря на то, что его водительские права недействительны из-за многочисленных нарушений, сам он должен вот-вот обанкротиться, а новая жена – увядшая, пресыщенная бывшая королева красоты из Западной Вирджинии – превратилась в полупомешанную алкоголичку.
Справедливости ради скажу, что не во всех мотоциклистах-outlaws до сих пор бродят гены Линкхорнов… Однако тому, кто когда-либо коротал время среди родственных между собой англо-саксонских племен Аппалачских гор, потребуется всего несколько часов общения с Ангелами Ада, чтобы у него появилось весьма четкое ощущение дежа вю. Здесь по-прежнему сохраняется все та же мрачная враждебность по отношению к «чужакам» и та же запредельная вспыльчивость в поведении и действиях, когда человек сначала бьет, а лишь потом думает… все те же имена, резкие черты лица и долговязые фигуры, которые всегда выглядят неестественно, по крайней мере до тех пор пока к чему-нибудь не прислонятся.
Большинство Ангелов – явные англосаксы, но манеры Линкхорнов передаются от одного к другому как заразная болезнь. Несколько «отверженных» с мексиканскими и итальянскими именами ведут себя, как и все остальные, и каким-то образом умудряются выглядеть точно так же. Даже у китайца Мэла из Фриско и у молодого негра Чарли из Окленда – походка и манеры Линкхорнов…
Глава 14
«Во многом Ангелы очень похожи на негров. Каждый из них в отдельности причиняет столько же неприятностей, как и любой нормальный человек, но, когда они собираются вместе, они словно слетают с катушек, и все сдерживающие принципы летят к чертям. Да-да, именно так» (полицейский из Сан-Франциско).
#
Незадолго до наступления темноты в первый день нашего пребывания у Бейсс Лейк в лагере неожиданно поднялась какая-то непонятная суета. Люди приезжали и уезжали, толкались среди нас по несколько часов, но никакой нервозной спешки в этих отъездах и приездах не чувствовалось. Странное гостеприимство, оказанное байкерам в пивном магазине, свело на нет распоряжение шерифа держаться подальше от туристов, и многие из «отверженных» решили испытать на своей шкуре, что же такое враждебное отношение «цивилов» (если такое проявится, конечно). Атмосфера на Уиллоу Кав была поистине праздничной. Всех вновь прибывающих приветствовали криками, подбрасывали в воздух, целовали и устраивали в их честь пивной салют. Помощники шерифа старательно фиксировали все происходящее на фотопленку. Сначала я подумал, что это делается для того, чтобы потом в случае надобности предъявить фотодоказательства…. Но потом я увидел, как они упрашивают Ангелов, чтобы те принимали живописные позы и ныряли в озеро в одежде, и до меня дошло, что копы были так же очарованы, как и любой человек, впервые посетивший зоопарк Бронкса. Позже один помощник шерифа сказал мне: «Черт, хотел бы я иметь кинокамеру…. Это самая охренительная вещь, которую я когда-либо видел в своей жизни. Да люди просто не поверят мне, пока не увидят фотографий. Жду не дождусь, когда смогу показать их своим детям».
Но перед ланчем, неизвестно почему, праздничный ритм вдруг резко изменился. Баргер и несколько других Ангелов, о чем-то тихо посовещавшись с помощниками шерифа, запрыгнули в седла своих мотоциклов и погнали куда-то вниз по тропе. Около десятка outlaws дружно уехали из лагеря всей компанией, а у всех остальных физиономии выглядели довольно мрачными. Чуть позже снялись с места и две полицейские машины. Судя по всему, большинство «отверженных» не возражало, чтобы именно Баргер разбирался со всем, что бы ни случилось, но примерно двадцать байкеров собрались в центре лагеря вокруг Тайни и мрачно чертыхались по поводу новостей о «нападении на мотоциклиста», которые только что передали по полицейскому радио. Они не знали, кто этот мотоциклист, и был ли он одним из своих. (Мотоциклетные штурмы холма и гонки на вершину горы были запланированы на следующий день, неподалеку от Йосемайта, и сейчас в ок