крытие от остова полуразрушенного сарайчика. Не успев добежать до места, он споткнулся и, ощущая боль в голени, покатился по земле.
«Надо бы перевязать рану». – Семён не успел додумать, как две новые пули прошили его. Одна попала в грудь, пробив правое легкое. Стало тяжело дышать. Превозмогая боль, Семён перевалился за обломок обвалившейся стены. Сменил магазин. Услышав голоса подбадривавших друг друга «правосеков», отправил по назначению две последние гранаты. С трудом, вслед за раздавшимися взрывами, поднялся на локтях и разрядил оружие по оказавшимся в поле зрения «правосекам». Те попрятались за укрытиями. Получив временную передышку, Семён вновь подумал о перевязке, но тут же решил, что это бессмысленно. Ларин закрыл глаза, и на секунду его охватило острое понимание неестественности, неправильности происходящего, неправильности всей этой войны. Он и раньше никогда не понимал, как война может быть естественной.
«Как жаль, – подумал он, – что перед выходом приходилось сдавать сотовые телефоны». Ему ужасно хотелось позвонить домой. Услышать голос жены, агуканье или плач сына. Он поразился несправедливости происходящего – почему-то смерть подкралась к нему тогда, когда ему особенно хотелось жить. В том, что он сейчас умрёт, сомнений у Семёна не возникло. Грудная клетка наполнилась воздухом. «Пневмоторакс», – наконец-то Семён вспомнил слово, обозначающее это явление. Мысль о том, что следовало бы проколоть в межрёберном пространстве отверстие и стравить излишки воздуха, показалась ему смешной. При всём желании он бы не сумел этого сделать. Сил не оставалось даже на то, чтобы дышать. Ларин закрыл глаза. Он умер не от остановки дыхания – четвёртая пуля попала в его правую руку, пронзила артерию, кровь из которой вытекла незаметно и почти безболезненно.
О смерти Ларина Ефимову доложил Жбанов.
«Вот и ещё один…» – подумал прапорщик и бросил взгляд на циферблат часов. Кажется, они дали Маслякову достаточную фору, чтобы он и его ребята успели надёжно оторваться от возможного преследования. Следовательно, немногие уцелевшие теперь могли подумать и о спасении собственных жизней. Вот только возможностей для этого было не слишком много. Кольцо вокруг обороняющихся сжималось. Выцелив одного слишком самоуверенного «правосека», Ефимов дважды выстрелил и сразу сменил позицию, оказавшись неподалеку от залегшего Дикуля. Метрах в сорока левее отстреливался Жбанов.
«Почти рядом», – подумал Ефимов, прислушиваясь к отголоскам перестрелки, идущей на правом флаге – там сдерживал продвижение противника Фёдор. Сделав ещё несколько выстрелов, Ефимов вновь сместился и, прислонившись спиной к стене старого дома, нажал кнопку вызова:
– Фёдор, Лёха, отход! Быстро! Встречаемся у церкви, как приняли? Приём.
– Отход. У церкви, – сквозь сжатые в напряжении зубы повторил, словно выплюнул, Боровиков.
– Я иду к вам. – Жбанов по-своему интерпретировал приказ, но поправлять его Ефимов не стал. Место встречи особого значения не имело.
– Бегом! – напомнил Ефимов, после чего сменил позицию и швырнул за соседский забор последнюю гранату. Взрыв и последовавшие за ним вопли он услышал уже за другим укрытием.
– Отходим! – прошипел Сергей, оказавшись возле Дикуля, краем глаза заметив смещающегося за их спины Жбанова. – Давай, я следом. Бежим, бежим!
Дикуль поднялся и, «подбадриваемый» свистящими над головой пулями, побежал в указанном направлении. Вскоре он уже обогнал Жбанова и почти сразу же залёг, прикрывая отходящего командира.
Глава 28
Они добрались до остова церкви почти одновременно с Фёдором. При этом им даже удалось слегка оторваться от наседавшего противника.
Ефимов окинул взглядом немногих уцелевших бойцов и окликнул тяжело дышавшего Боровикова:
– Федя!..
Они продолжали отходить, но сил бежать не осталось. Нагрузки последних дней, психическое и физическое напряжение длившегося, казалось, целую вечность боя сказывалось свинцовой усталостью.
– …командир с ребятами должен находиться уже далеко за садом. Обороняться в селе до последнего нам нет смысла. В конце концов окружат и перебьют.
Фёдор согласно кивнул.
– У нас есть только один вариант: отойти туда. – Ефимов махнул рукой, показывая далеко вперед, где от населенного пункта оставалась одна-единственная узкая улочка. – Там можно выставить заслон и сдерживать наступление хоть в одиночку.
Боровиков снова понимающе качнул головой.
– Короче, – Ефимов непроизвольно повторил привычку начштаба, – двигаетесь до конца улицы, затем по лощине до заброшенного сада. В саду вас уже не найдут.
– Я не понял, а вы?
– Я останусь и вас прикрою.
– Как это вы останетесь? – запротестовал старший сержант.
– Кто-то должен. – Ефимов мысленно ругнулся на Фёдора за то, что приходится разжёвывать очевидные вещи.
– Я и останусь, – предложение Фёдора застало Ефимова врасплох.
– Нет, – возразил он после секундной паузы.
Но Фёдор продолжал настаивать:
– Это я должен остаться на прикрытии. Что, если при отступлении меня ранят?
– Ну и?..
– Кто меня потащит? Вы же сами говорили – легче добить, чем донести.
– Я сказал – нет! – рявкнул Ефимов, и в это момент раздался первый взрыв.
Видимо, разгадав задумку спецназовцев, противник открыл заградительный огонь из миномётов.
– Ложись! – крикнул Ефимов.
Ефимов и Боровиков лежали в оказавшейся на их пути воронке. Находившиеся дальше по улице Дикуль и Жбанов укрылись под остовом сгоревшего танка. А мины падали совсем рядом. Похоже, противник точно знал местонахождение разведчиков.
Наступающих первым увидел Фёдор.
– Сергей Михалыч, – приподнявшись, Боровиков ткнул стволом в направлении церкви.
– Вот гады! – Ефимов тоже заметил перебегающих «правосеков».
– Уходить надо, Сергей Михалыч, уходить!
– Да, – с предложением Фёдора спорить не приходилось. – Давай! – скомандовал Ефимов и, поднявшись, побежал первым. Их заметили – под ногами, поднимая фонтанчики земли, прошла пулемётная очередь. Пробежав ещё пару метров, Ефимов перекатом нырнул под укрытие бетонных обломков, оставшихся от какого-то недостроенного сооружения, и сразу же открыл огонь по противнику. Фёдору же удалось добежать до подбитого танка и нырнуть за кучу щебня. В следующую секунду он высунулся и несколько раз подряд выстрелил.
Затарахтел пулемёт Дикуля, его поддержал автомат Жбанова. Противник огрызнулся десятком стволов.
А мины продолжали падать: одна, вторая, третья… Очередная упала и разорвалась совсем рядом. Её осколок ударил Боровикова в бедро, кровь из пробитой артерии стала стремительно покидать тело.
– Больно-то как! – Федор осел на землю, прижался спиной к холодному камню. Секунду медлил, затем, спохватившись, вытащил жгут. Один оборот, второй – щелчок лопнувшей резины, и в руках старшего сержанта оказались два обрывка. Один оказался довольно длинный, его хватало остановить кровь. Один тугой оборот. Узел. Стремительно уходят силы. Пальцы скользят по мокрому от крови жгуту, ещё один узел, и резина вновь не выдерживает. На этот раз огрызки оказались слишком короткими.
– Нечего и пытаться! – Фёдор разжал ладони, попробовал пальцами зажать рану и остановить кровь. Тщетно.
«Всё кончено!» – мелькнула мысль. Руки обессиленно упали вдоль тела, в сознании всплыл образ невесты – по окончании командировки они собирались сыграть свадьбу.
– Фёдор?! – голос оказавшегося рядом прапорщика прозвучал как будто издалека.
– Я же говорил… – смущенно и слегка виновато прошептал Боровиков.
– Накаркал, блин! – буркнул Ефимов, но Фёдор уже не отзывался.
Тугую полосу жгута, легшую на бедро, старший сержант ощутил как лёгкое прикосновение. Укол промедола не почувствовал вовсе.
– Жбанов! – гаркнул Ефимов, смещаясь влево и давая короткую очередь в сторону наступающих. – Физраствор, живо!
– Есть! – низко пригнувшись, Жбанов рванулся из-за своего укрытия. Проскочив открытое пространство, он упал на колени возле Боровикова и расторопно поставил капельницу. Спасительная жидкость проникла в тело почти потерявшего сознание старшего сержанта.
– Спасибо… – скорее подумал, чем произнёс Фёдор.
А бой разгорался с новой силой.
– Держаться, держаться, – шептал Ефимов, перебегая с места на место. Свои патроны у него кончились, и теперь в дело шли боеприпасы из разгрузки Фёдора.
Время, потребовавшееся на «вливание» в раненого лекарства, длилось неимоверно долго. Противник, несмотря на потери, вдвое сократил разделявшую их дистанцию.
– Товарищ прапорщик, всё! – прозвучавший в наушнике голос Жбанова, казалось, пришёл из далёких глубин космоса.
– Отходим! – скомандовал Ефимов. – Пошли, пошли! Я прикрываю.
Краем глаза он успел заметить, как Дикуль и Жбанов подхватили под руки и поволокли потерявшего сознание Фёдора. Ефимов, сдерживая наступавших частыми одиночными выстрелами, медленно отходил вслед за своими товарищами.
Нагнал он их сразу за поворотом. Фёдор лежал на спине, а на уткнувшегося лицом в землю Дикуля скорбно смотрел тяжело дышащий Жбанов. В голове пулемётчика виднелась маленькая аккуратная дырочка, по твёрдой земле, растекаясь в стороны, бежала тоненькая тёмная струйка.
«Рикошет», – догадался Ефимов.
– Лёха, ты чего расселся. – Сергей хотел по привычке рявкнуть, но на этот раз его голос прозвучал тихо и устало.
– Я, вот… – растерянно пробормотал тот.
– Пошёл, Леха, пошёл, я их задержу! Дойдёшь до края села. Там по лощине и в сад. Слышишь, Леха? В сад!
В этот момент Сергей мысленно прощался с семьёй. Просил прощения за то, что не сможет вернуться, как обещал: «Родные мои, лапочки мои, как я вас люблю, если бы вы это знали! Простите меня!» Комок в горле и боль в груди…
Жбанов кивнул, закинул за спину автомат, поднапрягшись, взвалил на спину Фёдора и, пошатываясь, поволок его к восточной околице села. Посмотрев ему вслед, Сергей понял: сил на то, чтобы дотащить Фёдора до спасительных зарослей сада, у Лёхи не хватит. А на отдых времени не было. Совсем некстати вспомнился фильм «Семнадцать мгновений весны», сцена, когда Штирлиц провожал взглядом уходившего на лыжах пастора, гадая, сумеет тот дойти до места или нет. Пастор дошёл.