— А если попробую? — спросила Инна, пытаясь отобрать у него справочники.
— Запру тебя! — ответил Вадим, не давая ей на это ни малейшего шанса. — Уволишься и будешь сидеть в квартире. Лично выгуливать тебя буду, исключительно вокруг дома, за ручку.
Инна хотела вспылить, заявив, что она самостоятельный взрослый человек, а не комнатная собачка. Но Ларичев вдруг добавил, умоляюще глядя ей в глаза:
— Инка, я тебя заклинаю! Хочешь, на колени перед тобой встану? Выбрось глупую мысль из головы! Это тебе не бабочек на полянке ловить! Кем бы тот человек по жизни ни был, он, собственно, и не человек, а зверь, абсолютно безжалостный, лютый зверь. И скорее всего, в курсе дел, происходящих в поселке. Если вдруг ты в самом деле начнешь догадываться, кто он такой, он точно это заподозрит, ведь у зверя чутье тонкое, и он сделает все для того, чтобы заткнуть тебе рот. Заткнуть навсегда! К сожалению, я не могу находиться при тебе постоянно, так что если не хочешь с ума меня свести, то лучше пообещай оставить поиски убийцы тем, кто и должен ими заниматься.
— Хорошо, — кивнула Инна, будучи не в силах ему отказать.
Потом, сама себя за это ненавидя, она долго размышляла, почему реакция Вадима была столь бурная. Тот действительно до безумия боится ее потерять? Или же все дело в страхе перед собственным разоблачением? От таких мыслей, чувствовала Инна, ей уже и самой недалеко до сумасшествия…
Порой девушка даже пугала Вадима своей нервозностью — вздрагивала от резких звуков, иногда просыпалась по ночам. Но истолковывал ее поведение как-то по-своему, поскольку не ведал, в чем его подозревает любимая женщина, Ларичев делал все для того, чтобы успокоить ее. А Инне становилось еще тяжелее, потому что к мукам страха присоединялись еще муки нечистой совести, ощущение своей вины перед Вадимом за самые ужасные подозрения.
Так она и жила в эти безумно счастливые и одновременно с тем такие страшные в своей рвущей напряженности дни пришедшей и разгулявшейся весны. А дни летели один за другим. Снег начал таять, вскрылась река. Потом прошло половодье. И, отвечая на прикосновение солнечных лучей, пригорки зазолотились звездочками мать-и-мачехи.
Он тоже наблюдал за изменениями в природе, как и Инна. Только мысли у него были совсем другие: близился день рождения фельдшера, и в голове роились планы, как преподнести ей свой очередной страшный «подарок». Он готовился к этому. Не раз и не два заговаривал с Жанной в ее магазине, вдыхал ее запах и даже, пользуясь случаем, несколько раз как бы невзначай коснулся ее. Ему было необходимо ощутить прикосновение к тому телу, которое должно будет оказаться впоследствии полностью подвластным ему, запомнить его нежность и тепло. Чтобы, уничтожая женщину уже в своем воображении, опираться не на одну лишь фантазию, но и на реально испытанные ощущения. Тогда, он знал это, при реальном осуществлении задуманного убийства каждая деталь будет восприниматься ярче, и его внимание не будет рассеиваться на мелочи. Уже зная, какие ощущения вызовет у него это тело, он будет тогда фиксировать только самое главное, только то, ради чего он, собственно, все и затевал, — угасание трепещущей жилки под ладонью, безвольно размыкающиеся, не борющиеся больше за глоток воздуха губы и обмякающее тело, становящееся полностью покорным его воле.
В предвкушении он торопил первые весенние деньки так, как многие другие торопят последние дни глубокой осени, от которых уже нечего ждать, кроме того, что должно последовать за ними. Но тут, грозя разрушить все его с таким старанием выношенные планы, Жанна вдруг завела себе хахаля! Он вначале глазам своим не поверил, настолько все не вовремя произошло, но потом пришлось поверить. Где только продавщица познакомилась с тем городским недомерком? По большому счету ему на такие детали было, конечно, наплевать, дело было в другом: теперь этот хлыщ почти не расставался с Жанной. Где бы та ни была, там же можно было увидеть и его. Более того, хахаль остался пожить у Жанны, вместе с ее матерью и дочкой. А по поселку поползли слухи о том, что по окончании своего отпуска «жених» намерен забрать Жанну с собой в город. Увезти ее из поселка! Вот где самая настоящая катастрофа!
Этого нельзя было допустить. Но и как-то воспрепятствовать тоже нельзя было. Ему оставалось бессильно взирать на то, как жертва буквально уплывает у него из рук, будто уносимая схлынувшим половодьем. Ко дню рождения Инны, он уже точно теперь знал, негодяйки Жанны здесь не будет. Что же делать? Выискивая выход, он бесновался в душе. Но лишь в душе, внешне его злоба никому не была заметна — он научился мастерски скрывать свои чувства.
Он был готов даже пойти на то, чтобы не дожидаться дня рождения фельдшерицы, да только до Жанны не добраться уже и сейчас. Хахаль провожал ее на работу, заходил за ней к концу рабочего дня, чтобы отвести домой, а порой еще и в магазине составлял ей компанию. Впору было убить для начала несносного мужика! Но он, при всей своей злости на возникшую помеху, никогда бы на подобное не пошел. К мужикам он не испытывал ненависти до такой степени, чтобы убивать, удовольствия ему бы это не доставило. Поэтому всю свою злость он обратил все на ту же Жанну, и желание расправиться с ней стало еще острее, так что даже ладони иногда чесались в предвкушении.
О том, чтобы убить вместо нее какую-нибудь другую бабу, не могло быть и речи: Жанна, и только Жанна должна была стать его жертвой. Он еще ни разу не бросал задуманного на полпути! Он уже был с ней, выбранной для нового действа, в своих мыслях не раз, процесс в его мозгу уже шел полным ходом. И отпустить теперь ее невредимой было выше его сил. При одной только мысли об этом у него возникала болезненная тяжесть в низу живота. Тяжесть пробужденного и неудовлетворенного желания. А он еще не знал людей, способных такое вынести.
Значит, надо как-то Жанну достать. Пусть даже и не в поселке, а в городе. Там, внезапно подумал он, уже начиная строить новые планы, это будет легче сделать, потому что ее ухажер вернется на работу и некому будет целый день водить Жанну за ручку. Да, придется бабу подкарауливать, придется ездить к ее новому дому. Но съездить туда несколько раз он сможет и между делом, совместив подготовку со своими рабочими поездками в город. Главное — изучить Жанкины новые привычки и основные ее маршруты. Тогда можно будет спланировать, где и как ее подловить. И придушить, наконец!
Инна все равно узнает о случившемся. Слухами ведь земля полнится. Да и мать Жанны останется здесь, так что будет кому донести до Инны информацию. Вот только не увидит он на сей раз — ах, как жаль, что не увидит! — лица фельдшера, как в тот день, перед ФАПом, возле тела бабы Клавы. Думая об этом, он чувствовал себя обделенным, обворованным, все в нем протестовало против такого неполноценного финала. Но вскоре извечно заполняющие землю слухи уже донесли до него точную дату Жанкиного отъезда, не оставляющую ему ни единого шанса на успех в Боровом, так что приходилось смириться.
С началом весенней распутицы Вадим перестал ездить в лес. Теперь он, как и остальные водители, освобождал успевшие за зиму основательно заполниться склады деревообрабатывающего комбината, отвозя их содержимое на вокзал. Готовая продукция требовала более деликатного к себе обращения, чем необработанный лес, поэтому на ее погрузку уходило немало времени, из-за чего рейсы затягивались допоздна. Инну, по просьбе Ларичева, стал забирать с работы Петр Иваныч на своей машине, а сам Вадим стал приезжать гораздо позже ее возвращения домой.
Теперь уже Инна занималась приготовлением ужина, а потом с нетерпением ждала любимого, прислушиваясь, не раздаются ли на лестнице его шаги. А услышав их, кидалась к двери и отпирала ее прежде, чем Вадим успевал вставить ключ в замочную скважину. Как же она по нему скучала! Как ей нехватало его в эти дни! Каким блаженством была каждая проведенная с ним рядом минута!
Поэтому в один из вечеров, когда Инна уже ждала Вадима домой, звонок от Валерия прозвучал для нее едва ли не как выстрел. Она вздрогнула и уставилась на дисплей ожившего телефона, спрашивая себя: а может, не брать трубку вовсе? Но потом рассудила, что, даже не дозвонившись, участковый все равно заедет за ней, так что отлучки из дому не избежать. Оставалось только надеяться на то, что сегодняшняя поездка не займет много времени.
— Да, Валер? — ответила она наконец.
— Инесс, ты что там, спала, что ли?
— Нет, не спала, в шкафу от тебя пряталась, — не удержалась Инна.
— Ладно, шутки прочь! — По встревоженному голосу Валерия сразу стало понятно, что произошло нечто неординарное. — Собирайся, я уже к тебе еду.
— А что случилось?
— Расскажу по дороге. А пока не теряй минуты, спускайся сразу, как оденешься.
Последовав его совету, Инна не стала тратить драгоценное время зря, поскольку ей очень хотелось вернуться домой до приезда Вадима. Быстро скинула с себя халат, натянула брюки, свитер, сапожки, намотала на шею шарф, а куртку захватила с собой, надевала уже на бегу, на лестнице. И выбежала из подъезда как раз в тот момент, когда возле него затормозил «уазик» участкового.
— Уважаю за оперативность, — сказал Валерий, перегибаясь через сиденье и открывая ей дверцу. — Садись! Едем в Овражцево, мне мужики оттуда позвонили.
— Так что случилось-то? — мрачно поинтересовалась Инна. Овражцево находилось между Боровым и городом, и ей было вдвойне обидно: выехав Вадиму навстречу, она разминется с ним в пути.
— У Нефедовых дочь пропала, старшая, Анжелка, ей всего пятнадцать, — сообщил Зорин. — Мужики ее сейчас ищут. Меня вызвали, поскольку у них подозрения нехорошие возникли относительно причины исчезновения девочки. А тебя я прихватил, поскольку если не Анжелке, то матери ее точно помощь уже требуется. С ней, говорят, истерика жуткая — девочка убежала из дома после их ссоры. Так что, где бы Анжелка ни оказалась, мать уже заранее винит во всем себя.
— А ты считаешь, что… опять душитель? — запнувшись, осторожно осведомилась Инна, подумав про себя: недавно ведь убийца уже изменил своим привычкам, отказавшись от принятых прежде ограничений в возрасте жертвы.