— Знаешь, давай-ка чайник поставим, — предложила Инна. — На прием ко мне, похоже, никто сегодня не собирается, так что устроим в кабинете маленькое застолье, посидим.
Так они и сделали. Сели за стол вдвоем, но вскоре на ФАПе собралась целая компания из подтянувшихся и задержавшихся поздравителей. Были здесь Коля с семьей, и Зиночка Зеленцова, и Васька Морозов, и тетя Женя Сидорова с подругами, так что, когда в обед за Инной приехали вдвоем Вадим и Валерка, они едва сумели втиснуться в заполненный людьми кабинет.
— Одна нога там, другая — сям, Инесс! — пошутил Зорин, кивая за окно: во дворе рядышком стояли сразу две машины, лесовоз и «уазик».
Инна улыбнулась, пытаясь представить себе, как бы это выглядело. И невольно помрачнела, вспомнив вдруг о женщине, что лежала мертвая на снегу не так далеко от места, где сейчас были припаркованы машины, и потому не смогла сегодня прийти, — о несчастной бабе Клаве.
Он заметил перемену в Иннином лице. И возликовал, потому что причина не стала для него тайной. Вот уж не думал, что самое неприглядное из его убийств обернется самыми волнующими последствиями. Но так оно и было. Пока.
Жанна уехала, не оставив ему ни единого шанса преподнести Инне очередной сюрприз в этот чудесный день, день ее рождения. И возвращаться пока не собирается, хотя и оставила дочку бабушке. Но он уже знал, где бывшая продавщица теперь живет, и знал, что возле ее нынешнего дома есть длинная лиственная аллея. А между деревьями на той аллее — кусты сирени, что тоже хорошо, учитывая наступление северных летних ночей, возмутительно светлых. Раньше он никогда не приступал к делу в такое время года, но теперь не мог заставить себя отложить все до осени или хотя бы до августа. Значит, надо караулить Жанну за кустами в аллее. Женщина ходит там изредка и не в какое-то определенное время, так что придется дожидаться удобного случая. Может быть, даже не один день дожидаться, но оно того стоит. Потом останется затащить Жанну в кусты и…
Почувствовав, что возбуждается, он заставил себя думать об ином. То, что в момент нападения будет светло, — это, конечно, риск, следовательно, необходимо предусмотреть все связанные с ним мелочи. Но с другой стороны, люди обычно меньше боятся чего-либо в светлое время суток. Даже в глухих местах. В темноте боятся, а вот при свете — нет. Глупцы! Как будто свет способен их защитить. Вот и ладно, пусть так и думают. И пусть Жанна ходит по аллее, не опасаясь ничего, днем, вечером… А он будет ее ждать и уж не упустит подходящего момента.
Вечером имениннице позвонила мама. И ей-то Инна, пользуясь тем, что Вадим как раз вышел и она осталась в комнате одна, сообщила о своем открытии. Но мама в ответ только вздохнула:
— Ох, девочка ты моя… Отец, конечно, Вадим?
— Конечно, — подтвердила Инна.
Ни разу не видев Вадима, мама по непонятным причинам относилась к нему с каким-то предубеждением и, будучи в курсе почти что всех дел дочери, изначально отдавала предпочтение Валерию. Только повлиять на выбор Инны все равно бы не смогла и, зная это, даже не пыталась. Спросила только:
— А если у вас с ним дальнейшая жизнь не заладится?
— Значит, буду растить ребенка сама, — ответила дочь. — И ни о чем не пожалею. Но, мам, откуда сомнения? Что у нас может не заладиться?
— Ой, не знаю, Инночка. Тревожно мне почему-то, — вздохнула родительница. Она знать не знала ни о чем, а как будто чувствовала, что за события разворачиваются вокруг ее дочери в Боровом.
— Мне тоже тревожно, мамуль, но это прошлые страхи, — твердо, как заклинание, произнесла Инна. — И они не имеют никакого отношения к моему будущему. Так что лучше просто пожелай мне счастья. И здоровья моему малышу. Не думай ни о чем плохом, я тебе запрещаю!
— Не буду, — послушно согласилась мама. — Искренне желаю тебе всех благ. И здоровья твоему малышу. Но только…
— Никаких «только», мам! — не дала ей продолжить Инна. — Я счастлива тем, что есть.
Она нисколько не кривила душой, ей было отчего чувствовать себя счастливой. И этот день не был исключением — наоборот. К ее вечернему возвращению с работы Вадим, желая устроить имениннице праздник, уже накрыл в большой комнате стол. В гости к ним пришли три семейные пары, с которыми Инна была наиболее дружна, в том числе и Вера со Степой. Конечно же, были Петр Иваныч с супругой, ну и, естественно, Валерка Зорин. Блюститель порядка, когда Инна поделилась с ним опасениями — вдруг соседи будут недовольны шумом, которого не избежать, с улыбкой заявил:
— Пусть приходят и жалуются, участковый уже здесь. Может, кому и полегчает от того, что выслушаю… А если не полегчает, оформлю визит жалобщиков как разбойное нападение.
Но никто не пришел — видимо, все решили потерпеть один вечер, зная причину праздника. А веселье никак не утихало, в основном как раз благодаря участковому, которому впору было не то что за словом лезть в карман, а, наоборот, по карманам слова рассовывать. Глядя на него, Инна понимала, почему ему симпатизировала мама, — она ведь именно таким описывала приятеля-полицейского в телефонных разговорах с ней. На фоне Валерки, разговорчивого в этот день, как никогда, Вадим даже казался не просто молчаливым, а даже угрюмым. Но Ларичев таким не был! Не произнося лишних слов, Вадим буквально всю душу вкладывал в то, что делал для Инны. И пусть он совершенно не афишировал свою заботу, все равно ее невозможно было не заметить.
Когда гостей проводили, Инна, глядя им вслед из окна, потерлась головой о плечо стоящего рядом Вадима.
— Спасибо тебе за все…
И, повинуясь внезапному порыву, с чувством добавила:
— Даже за то, что ты вообще есть на свете.
— Ну что ты, Иннулька! — улыбнулся ей Ларичев. — Что бы я сегодня ни сделал, я все делал с удовольствием. И тут, кстати, нет моей заслуги, за это надо маму благодарить.
Инна заглянула ему в глаза, совершенно ясные — она уже успела заметить, что в самую последнюю очередь хмель касается именно глаз Вадима. И, поскольку тот впервые вдруг упомянул о своей матери, внезапно для себя спросила:
— Ты любил ее?
— Любил ли? Не знаю. Это было непросто, — честно ответил Ларичев, по заданному Инной вопросу догадавшись, что ей известно о его прошлом. — Но я всегда ее жалел. А еще постоянно мечтал о том, чтобы произошло чудо и мама изменилась бы, стала другой. Чуда, как ты знаешь, не случилось. Наверное, у любого человека есть в жизни такой порог, ступив за который он уже не в силах вернуться назад, а может лишь двигаться дальше, вниз по наклонной.
— Это точно, — согласилась Инна, вспомнив Юрку. Но, оттесняя его образ, перед ее мысленным взором вдруг встал другой — страшный, огромный, безликий. Образ «резинового душителя», тоже переступившего свой порог. И вряд ли теперь способного остановиться. Девушка невольно зябко повела плечами.
— Ты что, замерзла? — спросил Вадим, обнимая ее и согревая теплом своих сильных рук.
— Нет, не замерзла, — прильнув к нему, Инна взглянула снизу вверх в его лицо. — Но руки все-таки не убирай!
— Не буду. — Он улыбнулся. — Только спать ты когда собираешься?
— Несколько минут ничего не изменят, давай вот так постоим. — Инна прижалась к нему крепко-крепко. — Какое счастье быть с тобой рядом!
— И все-таки что-то тебя гложет, Иннуль, — заметил Вадим. — И не только сегодня.
Инна замерла, услышав эти слова. Гложет? Нет — жрет! Рвет зубами! Сказать ему, что именно? Сейчас, когда он сам вызывает ее на откровенность? Но как нелегко это сделать — бросить такое обвинение в лицо любимому человеку! И что потом? Как Вадим отреагирует? С чистой совестью рассмеется в ответ? Или смертельно обидится? А может, затаится, поняв, что она подозревает его и однажды сможет разоблачить? Собственно, что у нее есть на него? Валеркины подозрения? Да пусть Валерка засунет их куда подальше! Выходка Вадима, когда он напугал ее в парке? Так ведь заслужила, если честно. То, как неслышно Ларичев подкрался к ней и схватил? Но он же бывший боевой офицер, должен уметь такое проделывать. И что же остается в итоге, если отбросить все несущественное? Только та ночь, ночь убийства бабы Клавы, когда Вадима не было дома. Спросить его об этом сейчас?
Инна лишь вздохнула, понимая, что не сможет решиться на страшный разговор. И сказала, поскольку Вадим ждал от нее ответа:
— Боюсь я. За нас с тобой, за наше будущее. Что нам в нем уготовано?
— А ты не думай об этом, Иннуль. Того, что уготовано богом, люди изменить все равно не в силах. Поэтому не стоит страхами портить себе настоящее. По большому счету, если бояться жизни, то вообще не стоит появляться на свет. — Потом он легонько встряхнул ее и сказал: — Все у нас будет хорошо! Почему бы нам уже не исчерпать весь резерв наших бед? Точно, все будет хорошо!
Но хорошо было только недели две.
На следующей дискотеке Инна была встречена цветами и — множеством рвущихся к потолку разноцветных шариков, на которых маркерами были написаны самые лучшие пожелания ей к прошедшему дню рождения. На работе наступило затишье — успокоились метеозависимые больные-сердечники, закончился сезон простуд, и даже недавние буяны-мужики тратили теперь молодецкую силушку в основном на огородах, а не при выяснении отношений друг с другом.
Правда, совсем без травм в этот период все-таки не обошлось. Федор Разчин ухитрился провалиться сквозь крышу свинарника, которую сам же и пытался починить, но падение закончилось для него вполне благополучно, парень отделался несколькими синяками. Хотя и пропитался буквально насквозь стойким душком. Да еще к нему из-за этого прочно прилепилось прозвище «свинопас», которое отдельные личности заменяли более соответствующим действительности — «свинодав». Но Федор лишь отшучивался в ответ, пусть, мол, его зовут как хотят, он все равно начисто оглох от поросячьего визга. Поверить в такое утверждение было нетрудно, поскольку «голос» внезапно оседланной прилетевшим сверху хозяином хрюшки слышали даже на другом конце поселка.