Об этом шептали ему голоса среди серых равнин и черных холмов, куда отправлял он свой разум, этого страстно хотела его душа – новых пространств, нового материала для своих картин, неведомых красок, не испытанных прежде эмоций.
Но Кинби пропал. Затаился.
Тишиг не верил, что прОклятый мог просто сбежать, банально покинуть сцену.
Значит, он пережидает где-то, оценивает ситуацию. Давать ему время для такой оценки и подготовки совершенно не входило в планы южанина.
И вдруг, в один ослепительный миг, Тишиг увидел всю сцену.
Кинби послужит для него тем тараном, с помощью которого он получит не только Ангельскую Звезду, но и доступ к тайнам Дома Тысячи Порогов.
Для этого надо лишь занять обитателей Дома и Кинби друг другом.
Тишиг позволил себе короткую довольную улыбку и покинул номер отеля.
Все складывалось как нельзя лучше.
Конечно, увидев засаду у дверей квартиры женщины-полицейского, Тишиг на долю секунды встревожился, но тут же оценил изящество ситуации. Вырисовывался прекрасный набросок, позволяющий оценить общий замысел полотна.
Художник надеялся, что Кинби сможет понять символизм композиции.
Закончив работать, южанин постоял несколько мгновений, осматривая получившуюся сцену.
Да, он ничего не упустил.
Два тела на площадке – символ беспочвенной самоуверенности.
Бессильно распластавшаяся мертвая женщина между этажами – тщетность ожиданий, невозможность изменений.
Вампир обязательно оценит тонкую иронию момента.
Бесшусно взбежав на последний этаж, Тишиг подпрыгнул, ухватился кончиками пальцев за край потолочного люка, втянул себя на чердак.
И исчез в темноте.
Вернувшись в отель, он поднялся к себе и лег. Заснул мгновенно, без сновидений.
На следующий день он планировал несколько визитов, в том числе – в Дом Тысячи Порогов.
Пора было предоставить заказчику отчет.
Спустя пятнадцать минут после покушения, подъезд Марты наполнился светом, сигаретным дымом, властными раздраженными голосами.
Начальник управления Меес'к стоял у подъезда, в бешенстве скручивая и раскручивая спирали угольно черных усов.
Прибывший на место наряд действовал грамотно, но Меес'ка не устраивал ответ – никаких следов.
Наглухо перекрыв квартал, полиция устроила жесткий тотальный опрос.
Поднимали с кроватей добропорядочных бюргеров, вламывались в наркопритоны и подпольные бордели, тяжелыми ботинками придавливали к полу бродяг и, светя фонарями в белые от ужаса глаза, требовали ответов.
Никто ничего не знал, никто ничего не видел.
Дэвид Стром наклонился над телом Марты, стоя так, чтобы не наступить в лужу крови, легонько прикоснулся кончиками пальцев к холодной щеке убитой.
Закрыл глаза.
Темнота… Серебристые росчерки клинка. Полные смерти глаза. Чьи?
На грани восприятия – тихий шепот безумия, змеей скользящий меж островов нечеловеческих кошмаров.
Открыв глаза, мант отшатнулся, потер ладонями виски.
Снизу донеслись раздраженные голоса. Слов не разобрать, тона становятся все более повышенными.
Наконец, все перекрывает низкий густой рев:
– А я сказал, что расследование ведет Управление! Результаты сообщим!
Раздраженный лай в ответ.
– Что-о?! Пшли вон! Сержант! Выставить оцепление, гражданских задерживать до выяснения обстоятельств! Да! Этих тоже!
Стром недобро усмехнулся. Судя по всему, Реннингтон решил прибрать к рукам и это дело. Формально, он имел на основания – погибли двое его оперативников. Но снова погиб офицер полиции. Причем, не во время выполнения задания, как это произошло с Варшавски и его сослуживцами. Марту застрелили в подъезде собственного дома, в спину.
Такого не случалось уже несколько десятков лет.
Меес’к и так не отличался кротким нравом и дипломатическими талантами, а уж сейчас…
Завтра, конечно, Реннингтон надавит на все возможные рычаги, но эта ночь была полностью в распоряжении полиции.
Стром собирался воспользоваться этим в полной мере.
– Что-то нащупал? – негромко спросил его сержант Гловер. Судя по позе, он уже какое-то время стоял рядом, не решаясь прерывать размышления манта. И правильно делал.
– Кажется, да, – Стром похлопал себя по бокам в поисках ручки, обнаружил ее во внутреннем кармане. Сделал несколько пометок в потрепанном блокноте.
– И? – коротко спросил Гловер.
– Ее застрелили не эти жмуры, – кивнул Стром на тела оперативников. Их как раз упаковывала «похоронная команда». Взвизгнула молния, дюжие санитары подняли черные коконы пластиковых мешков, занесли в лифт. Из тесной кабинки донеслось недовольное кряхтение, лязгнули двери, коробка лифта затряслась и поехала вниз.
– Кто?
– Тот, кто зарезал парней из Девятки. А вот кто это – не знаю. Только ощущение у меня от него очень поганое. Он «тень». Причем, настолько глубокая, что я такой и не видел.
Гловер мрачно присвистнул. На жаргоне полицейских мантов тенями называли адептов запрещенных культов, причем тех, кто ушел уже настолько далеко, что потерял всякую связь с обществом. Для «теней» существовали только свои цели, только своя реальность.
Как правило, иерархам культов недолго удавалось контролировать подобных одиночек, и дело кончалось гибелью тени, или гибелью культа. Тут уж, как повезет.
Снова заскрежетал, залязгал лифт.
Стром и Гловер переглянулись, и мант почувствовал тоскливое сосущее чувство внутри.
Полицейские сопровождали движение лифта хмурыми взглядами. Оба ловили себя на детской мысли – а, вдруг, получится все вернуть назад.
На площадку вышли санитары. У одного в руках черный пластиковый мешок.
Стром прокашлялся, на негнущихся ногах пошел вверх, протягивая руку:
– Ну-ка, дай. Мы сами.
– Э-э… Не положено, – санитар попытался завести руку с мешком за спину.
– Мешок дай. – очень спокойно повторил Стром поднимаясь еще на пару ступеней.
Санитар опасливо протянул ему черную пластиковую скатку.
– Спасибо. Теперь уезжайте. Ждите внизу.
Сержанты уложили тело Марты в мешок и отнесли его вниз, к мигающему синим маячком фургону полицейских медиков.
Недобро зыркнув, Меес'к скрутил ус и отвернулся.
Стром потянул Гловера за рукав:
– Давай-ка отойдем, покурим.
Щелкнули зажигалки.
– Если Девятка у Марты своих поставила, то…
– У Кинби уже наши. Я узнавал.
Стром с облегчением кивнул. Но все же уточнил:
– А Девятка поблизости крутилась?
– Да, но Меес'к приказал гнать их взашей.
– Это, конечно, правильно. Но, понимаешь, хорошо бы там сейчас быть кому-нибудь, кого Кинби знает.
– Это точно, – Гловер сломал недокуренную сигарету, отбросил и, хлопнув Строма по плечу, зашагал к своему автомобилю.
Стром поежился.
Ночь была душной, но ему показалось, что по городу только что пронесся холодный ветерок.
Уже через пять минут после того, как дежурный мант принял рапорт, подтверждающий смерть лейтенанта Марты Марино, во многих домах Города зазвонили телефоны, вошли в транс личные астралоты, запульсировали экраны мант-связи.
Обитатели этих домов не имели отношения к Управлению полиции, однако, многих новость заставила судорожно сглотнуть и подумать о том, что неплохо было бы оказаться подальше от города.
Информация, переданная Рональдом Конвертом, еще накануне, привела Дома в состояние повышенной боевой готовности, десятки недобрых глаз наблюдали за Реннингтоном, составлялись и рушились союзы, просчитывались планы.
Но, теперь… Никто не хотел попадаться под руку чудовищу, которое кто-то выпустил на свободу. Город превратился в охотничьи угодья хищника такого масштаба, что посторонним лучше было наблюдать происходящее со стороны.
Впервые в жизни решил предпринять загородное путешествие и сам Рональд Конверт. Ему очень хотелось увидеть голову Кинби отделенной от тела, но… лучше наблюдать за событиями издали.
Мистер Элингтон, принявший дела организации после трагического ухода из жизни мистера Джонсона, вызвал личного шофера и приказал немедленно готовиться к длительной командировке.
Сел на краю своей огромной кровати толстяк Марио. Грустно посмотрев на свой огромный живот, растекшийся по коленям, положил телефонную трубку на рычаги и жалко шмыгнул носом.
Срывающимся голосом позвал:
– Антонио! Антонио!
Квадратный «племянник» открыл дверь и почтительно застыл на пороге.
– Антонио. Великое горе постигло одного из самых уважаемых жителей этого грешного города.
Сглотнув, толстяк продолжил:
– Прикажи доставить утром в управление полиции букет красных роз и передай, что я скорблю о безвременной гибели лейтенанта Марты Марино.
«Племянник» посерел и исчез.
А толстяк еще долго сидел на кровати, покачивая головой и шепча:
– Безумцы… Безумцы…
Вуралос негромко постучал и, не дожидаясь ответа, вошел в командный пункт, ныне облюбованный Хранителем и шефом Девятки.
Реннингтон резко развернулся:
– Ну, что еще?
Хранитель смотрел молча. По-змеиному извернувшись в кресле.
– Только что доложили… Убита лейтенант Марино. Наши сотрудники, дежурившие около ее квартиры, погибли.
Доложив, Вуралос замолчал. Стоял на пороге, больше всего желая, чтобы шеф отпустил его небрежным взмахом руки.
– Подробности? – бросил Реннингтон.
– Почти никаких. Меес'к не допустил наших сотрудников на место преступления, сообщение о перестрелке пришло по открытым каналам, а не по экспресс-связи, как положено.
– Так-так… Так-так…, – забарабанил пальцами по подоконнику Реннингтон.
– Сейчас усатая тварь не успокоится, и ни на какие доводы реагировать не будет. Попробуем давить – получим стрельбу. Так что, до утра на них не нажимать. Но следить за каждым шагом. Пока подготовить запрос в муниципалитет и армейским. И, на всякий случай, в Совет Домов Воцарения. Просто подготовить – ход давать только по моей команде.