В течение недели 31-я армия прошла с боями около ста километров, и после того, как был взят Хайльсберг, все рассчитывали «хоть на небольшую передышку». Однако приказали, не останавливаясь, двигаться дальше на Ландсберг. Так называемый «хайльсбергский треугольник» — три города в двадцати километрах друг от друга — представлял собой сильно укрепленный район, последнюю преграду на пути к столице Восточной Пруссии. После того как 31 января был взят Хайльсберг, немцы нанесли сильный контрудар южнее Кенигсберга, и командующий 3-м Белорусским фронтом генерал армии И. Д. Черняховский был вынужден приостановить наступление ударной группировки фронта. Несмотря на нехватку сил, Черняховский одобрил план захватить Ландсберг, что и было поставлено задачей командиру 331-й дивизии Берестову.
Юлия Жукова вспоминала, как в Ландсберге солдаты наконец получили короткую передышку. Найдя в домах шнапс, они распорядились свободным временем обычным для них способом. Девчонкам кто-то из офицеров деликатно посоветовал уйти куда-то «с глаз долой», иначе не будет покоя от перепившихся мужиков. Так они и сделали, ушли все вместе на симпатичный хуторок совсем рядом с городом и «разместились с комфортом»: перекусив, на пол постелили перины и улеглись. Юля не знала, сколько они проспали. К счастью, кому-то понадобилось выйти по нужде. «Девчонки, немцы!» — истошно закричала эта девушка, разбудив остальных. И правда, по полю плотной цепью двигались к городу немцы. Подхватив винтовки, девушки «рванули к городу» под огнем с двух сторон — и от немцев, и от своих, которые, не разобравшись, тоже палили по ним. На шоссе одну ранило пулеметной очередью, и ее чудом удалось спасти, остановив летевшую мимо повозку: на руках далеко бы не унесли. В какой-то момент Юля обнаружила, что осталась одна. Как выяснилось позже, ее товарищей остановил на шоссе офицер и приказал занять оборону в кювете. Как Юля отбилась от своих, она не помнила. В доме на хуторе осталась, не успев убежать, снайпер Дуся Филиппова. Вернувшись туда позже, девушки нашли ее тело со следами пыток[425].
Оказалось, что левый сосед — 50-я армия — отстал от дивизии на 10 километров, а 5-я танковая армия 2-го Белорусского фронта не смогла быстро взять город Мельзак и все еще находилась далеко. У немцев была возможность атаковать дивизию с севера, востока, юго-востока и запада, и атака не заставила себя ждать: Ландсберг был последним крупным узлом шоссейных и железных дорог, связывавшим южную группировку немцев с Кенигсбергом, и его постарались отбить.
174-й дивизии, занимавшей рубеж в нескольких километрах от Ландсберга, пришлось трудно. Когда в первый день на них шли немцы и вокруг рвались снаряды, девушкам-снайперам дали приказ сначала стрелять по командирам. Клава Логинова с парой Олей Николаевой и сами это знали. Потом уж «стреляли всех подряд». Клава посчитала, что «уничтожила сразу восемь». Потом полку пришлось отступить к городу[426].
Юля Жукова называла несколько дней, которые она и ее товарищи провели в окружении, «кровавой бойней». В окопах были «все, способные держать оружие в руках: и медики, и интенданты, и солдаты хозяйственного взвода, и даже раненые, контуженые, больные». Потом присоединились и артиллеристы, расстрелявшие все боеприпасы. Кончилась еда, и по ночам они выползали в поле, ставшее нейтральной полосой, и собирали мерзлую картошку — такие гостинцы ребята приносили Юле и ее подругам. Как-то Юля ползла по полю и услышала, что кто-то в стороне от нее зовет на помощь. Она подползла и увидела «совсем молоденького солдатика» азиатской наружности. Поволокла его в окоп, и маленький этот солдатик оказался страшно тяжелым. Солдаты помогли ей спустить раненого в окоп. Неожиданно парень открыл глаза, ощупал себя руками и радостно воскликнул: «Целый!» Оказалось, не ранен вовсе, а просто сильно испугался. Юля «была готова пришибить его»[427].
По очереди им давали возможность сходить в Ландсберг, посушить одежду, согреться и поспать. Когда настала очередь Юли и ее подруг, 19-летняя Жукова, сидя на полу в теплом доме, написала тетке отчаянное письмо: ее часть в окружении и ей очень страшно, ей так не хочется погибать в 19 лет. Она не погибла, а письмо чудесным образом уцелело и дошло до тети Насти, и та много лет собирала соседок и читала им письмо вслух. И «все рыдали» — что страшно раздражало Юлю. В один прекрасный день она выкрала это письмо и сожгла[428].
7 февраля к окруженной в Ландсберге группе прорвались части 2-го Белорусского фронта. Что было! «Обнимались, плакали, смеялись, качали солдат, пришедших на помощь». Из четырехсот человек на Юлином участке обороны осталось десять, остальные убиты, ранены, контужены или больны. Простояв там в обороне еще несколько дней, Юля и ее подруги получили приказ остаться в Ландсберге и помочь с ранеными.
31-я армия пошла дальше, на Кенигсберг, но больше стрелять на фронте Юле не пришлось. А Клава Логинова из своей снайперской винтовки выстрелила еще не раз — даже в мае пришлось ей стрелять.
В конце февраля «катюшников» перевели на другое место, и Володя Емельяненко с трудом вырвался 8 марта к Саше Екимовой. Он попал на могилу: Саша погибла за несколько дней до этого, а подруги не знали, куда сообщить Володьке.
В тот день Каля Петрова, которая была Сашиной парой, заболела, и вместо нее пошла на «охоту» Дуся Кекешева, которая была беременна и должна была вот-вот уехать в тыл. В публикациях о Саше упоминали, что она «охотилась» в тот день на нейтральной полосе. Это не так: Саша и Дуся пошли в траншею, как всегда. Когда они не вернулись, их уже вечером пошли искать и нашли. Саша и Дуся были убиты сделавшими вылазку немцами, видимо, еще на рассвете, как только вышли на «охоту». Чтобы не производить шума, им перерезали горло — «так, что еле держались головы»[429]. Тело Дуси лежало в траншее, а Сашу нашли поблизости в кювете: она, видимо, пыталась бежать и ее настигли. Каля с подругами принесли трупы к себе в землянку и бинтами прикрепили Саше и Дусе головы — «не хотели хоронить кое-как». Ночь проспали в землянке рядом с телами подруг. Спали нормально, мертвецов они давно уже не боялись. На следующий день Сашу и Дусю похоронили, устроив настоящие похороны с залпом в воздух, с гробами, — простились достойно. Было их очень жалко, ведь война, судя по всему, очень скоро должна была закончиться.
Саша и Вовка Емельяненко в начале января написали заявление командиру, что хотят пожениться, — на фронте к этому заявлению, не имеющему формальной силы, и относилась фраза «оформить отношения». Сыграли у «катюшников» свадьбу, на которой были и Сашины подруги, кроме Розы. Вернувшись 8 января «домой» — в свой женский взвод, Роза возмущалась: «Не узнаю! Мои подруги Саша и Тоська вышли замуж»[430]. Саша, пока были на отдыхе, часто уходила к Вовке.
Сашины вещи отдали Вовке Емельяненко. Он узнал у Кали подробности, постоял, вытирая глаза, у могилы и уехал к себе в часть. Вскоре Кале передали, что Вовка ранен и лежит в полевом госпитале и что он просит Калю приехать. Каля поехала навестить, пробыла с ним час, поговорили. Ранение, как ей показалось, было не таким уж тяжелым, однако на следующий день или через день она услышала, что Емельяненко умер. Вовкины друзья передали Кале его дневник и письма — видимо, считали, что после смерти Саши у Вовки здесь, на фронте, не осталось никого ближе ее, Сашиной подруги. Кроме того, в Вовкином дневнике все было про Сашу — как Вовка в первый раз увидел ее, как познакомились, как он волновался, что она не ответит ему взаимностью. Каля оставила дневник у себя и с ним вернулась домой, когда кончилась война[431].
Тамара Рогальская после войны узнала, что многим девчонкам из третьего выпуска так и не пришлось на фронте стрелять в немцев. И подумала, что ей повезло. Ленинградка, которой довелось ранней весной 1945 года выйти на «охоту» в полуразрушенном элеваторе городка недалеко от Эльбинга, знала, что хочет стрелять по немцам[432]. Именно для этого она подавала заявление в военкомат, именно для этого закончила на отлично ЦЖШСП.
Настало время мстить немцам за многое. За два года блокады, когда ее спас от голодной смерти паек, который получала на оборонном заводе. За разрушенный и опустевший родной город, где с комсомольской командой она обходила квартиры в поисках детей, чьи родители умерли: детей собирали и отправляли в детдома, тащили на носилках невесомые детские тельца. Отомстить за умерших родных, за брата, который погиб на фронте в 1944 году. Тамара, которой в 1944-м было всего 18 лет, закончила курсы снайперов еще в Ленинграде. «Поедешь в женскую снайперскую школу?» — спросили в военкомате. «Еще бы!» — ответила Тамара. Весной 1945-го она уже «охотилась» на немцев.
Немцы превратили промышленный город Эльбинг в мощный опорный пункт, прикрывавший подступы к Данцигской бухте. В самом городе оборудовали огневые точки в домах, вырыли траншеи и окопы на улицах. На подступах к Эльбингу тоже имелись укрепления. Город подготовили к продолжительной обороне. Советским войскам здесь очень пригодились снайперы.
В марте 1945 года молодой немецкий пехотинец Карл Хейнц Шмельке, сидя в полной грязи траншее где-то недалеко от Тамары Рогальской, записал в дневнике: «Никто не смеет высунуться из своей норы днем: русские снайперы ухлопывают каждого, кто осмеливается это сделать»[433]. В Красной армии были к этому времени десятки тысяч снайперов, среди них тысячи женщин. Во время боев в Восточной Пруссии снайперский огонь сыграл большую роль в моральном подавлении и без того деморализованного противника.