А на Одере Вера Чуйкова была прожектористкой. В середине апреля 1945-го 1-му Белорусскому фронту предстоял штурм Зееловских высот — укрепленной, «вооруженной до зубов» гряды по левому берегу старого русла Одера, последнего препятствия на пути к Берлину. Немцы приготовились обороняться там до последнего: собрали до двухсот орудий на километр фронта. Генерал армии Г. К. Жуков, командовавший 1-м Белорусским, решил применить ночную атаку с прожекторами — атаковать, ошеломив и ослепив противника. В те дни деморализованные немцы все еще надеялись на немецкое чудо-оружие, которое спасет их, — ходили такие слухи. Одновременно они были напуганы слухами о новом советском чудо-оружии — еще страшнее «катюш». За новое советское оружие они запросто могли принять мощную артиллерийскую подготовку с прожекторами — присутствовал и такой расчет. Однажды Жуков уже пробовал провести такую ночную атаку с прожекторами, контратакуя немцев в самый трудный момент под Сталинградом. Тогда большого эффекта не было, но теперь Жуков решил попробовать еще раз — с большой концентрацией авиации и артиллерии, с мощными прожекторами, которые на этот раз взяли у ПВО.
Участник штурма вспоминал: «В мелкой траншее хлюпала вода, люди стояли в грязи, с автоматами в руках. Пулеметы были выкачены на позиции. Прямо к окопам подъезжали огромные грузовики — выдвигались на передовую прожекторы. Мы не видели раньше этого оружия на передовой и еще не знали, какая роль предназначалась прожекторам… Полсотни моих гвардейцев сели на танки и таким образом оторвались от батальона. Вдруг засияли прожекторы. На одну-две секунды мы увидели траншею противника, вдали Зееловские высоты. Одновременно ударила артиллерия, впереди все заволокло дымом, в котором видно было только сверкание разрывов»[459].
Вера Чуйкова толком не знала, зачем эти прожекторы: им, солдатам, никто идеи высшего руководства не разъяснял. Вызвали ее взвод и сказали, что будут помогать прожектористкам — и делом, и морально, поскольку прожектористки были совсем молодые девчонки, не видевшие переднего края. Той же работой — помощью прожектористкам из Ярославля — занимался и снайперский взвод Веры Кабернюк.
Началась артподготовка. Снайпер Раиса Серебрякова вспоминала, что ужасный «был грохот, канонада. Невозможно было услышать даже стоящего рядом. Наконец — ракета, сигнал включения прожекторов. Белый луч — сигнал к наступлению — „вертикально взметнулся в небо“ в три часа ночи»[460]. Чудовищная по мощности артподготовка длилась, казалось, бесконечно (два с половиной часа, как вспоминали немцы), но на самом деле всего полчаса.
Как вспоминала позже Вера Кабернюк, многие прожектористки были ранены или убиты, когда немцы открыли по прожекторам огонь из дальнобойных орудий. Снайперы заменили их. Вера и ее товарищи считали, со слов своих командиров, что прожекторы внесли большой вклад в успех наступления[461]. «У немцев поднялась паника, им казалось, что на них наступают огненные валы», — вспоминала Раиса Серебрякова. Однако командир 8-й армии генерал-полковник В. И. Чуйков с меньшим энтузиазмом говорил о результатах применения прожекторов: «Должен сказать, что в то время, когда мы любовались силой и эффективностью действия прожекторов на полигоне, никто из нас не мог точно предугадать, как это будет выглядеть в боевой обстановке. Мне трудно судить о положении на других участках фронта. Но в полосе нашей 8-й гвардейской армии я увидел, как мощные пучки света прожекторов уперлись в клубящуюся завесу гари, дыма и пыли, поднятую над передним краем противника. Даже прожекторы не могли пробить эту завесу…»[462]
В поддержку наступавшей пехоте Жуков послал две танковые армии, но подвижные соединения не смогли оторваться от пехоты. Лишь к исходу 17 апреля 8-я гвардейская армия смогла прорвать оборону Зееловских высот. Участник штурма вспоминал: «Перед траншеей все наши, через 6-10 метров: лежат — лежат наши солдаты и офицеры, павшие на этой высоте»[463]. В боях на подступах к Берлину Красная армия потеряла убитыми и ранеными треть миллиона человек — столько же, сколько американцы потеряли за всю войну.
Но в мемуарах генералы написали об успехе наступления, и один из них — генерал-лейтенант Ф.Я. Лисицын — даже упомянул Веру Кабернюк и ее товарищей, в том числе начавшую вместе с Верой воевать под Великими Луками кавалера нескольких орденов Веру Артамонову, закончившую войну со счетом 89. «На помощь пришли девушки-снайперы — лейтенант Артамонова, сержанты Кабернюк, Попова и Власова, — пишет в своих мемуарах генерал-лейтенант Ф.Я. Лисицын. — Во время атаки нашими войсками первой линии вражеской обороны фашисты открыли по светящимся прожекторам сильный огонь из дальнобойных орудий. Многие прожектористки были ранены или убиты. И все-таки установки продолжали светить. Выбывших из строя тут же заменили девушки-снайперы и выполнили боевую задачу до конца»[464].
Статьи о Вере Кабернюк отмечали, что за спасение машины она получила благодарность в приказе, который подписал лично Сталин (№ 359 от 2 мая 1945 года), а ее маме Анисье Петровне в алтайский поселок Зональное командир части отправил письмо, в котором поздравил с заслугами дочери. Биографы упоминают также, что гвардии младший сержант Вера Кабернюк и ее боевые подруги встретили День Победы у стен Рейхстага.
Это — чистая правда. В боях за Берлин Вера и другие девушки-снайперы из ЦЖШСП не участвовали, солдат было достаточно и без них. Но они были в Берлине сразу после победы и расписались на Рейхстаге. Оставила свою подпись и Вера Кабернюк, дочь расстрелянного в 37-м врага народа, которой полковой смершевец, неплохой парень, еще в 1943-м строго-настрого приказал держать язык за зубами и не высовываться: болтовня или просто шуточка, неосторожное слово, сходившие с рук другим, могли ее погубить. Теперь, стоя у Рейхстага среди победителей, она, вернувшаяся в строй после ранения и контузии, доказавшая всем, что родители воспитали ее настоящей патриоткой, верила, что жизнь, когда она вернется домой, пойдет другая и не надо уже будет бояться собственной тени[465].
В апреле 1945-го 31-я армия была переброшена с 3-го Белорусского на 1-й Украинский фронт, с которым после участия в Берлинской операции была передислоцирована в Чехословакию. Передислоцирована — так принято говорить. На самом деле, доехав сколько можно по железной дороге, дальше шли несколько дней пешим маршем через Карпаты в направлении города Легнице. Шли сначала по ночам, а днем, не разводя костров, отдыхали, питались сухим пайком, так как готовить было нельзя. Потом командование, наверное, все же решило, что прятаться нечего, так что пошли и днем. Армия в огромном перемещении — это десятки тысяч людей в нестройных колоннах, орудия, которые тянут лошади, и обозы, обозы…
Комбат Михаил Денищев погиб 19 апреля, когда армия почти завершила огромный переход. После ночного перехода днем спали в палатке: комбат с ординарцем, Клава и шесть ее подруг-снайперов. Под вечер снова двинулись в путь. Клава рассказала подругам, что видела сон: оторвалась подошва у левого ботинка. Кто-то из девушек сказал: «Это что-то нехорошее». Они все были суеверны — как большинство русских людей, и даже больше — потому что были молодыми девчонками и потому что здесь рисковали жизнью и каждый день видели смерть.
Снайперский взвод шел позади основной массы полка, поднимались в гору. Навстречу ехала танковая колонна. В какой-то момент движение остановилось. Потом снова двинулись, и тут Клаву отыскал ординарец Михаила и сообщил страшную новость. Денищев воевал с 1941 года, выжил, когда подбили его танк, и вернулся в строй после ранения, и вот погиб глупой смертью перед самой победой. Комбат решил ехать на необъезженной лошади, хотя его предупреждал об опасности ординарец. Лошадь, испугавшись танка, встала на дыбы и сбросила его прямо на гусеницы. У него раскололся череп, и Клава, когда прибежала с ординарцем и увидела страшную картину, зарыдала. Подруги пробрались за ней к месту трагедии и утешали как могли. Отставать от полка было нельзя. Тело положили на подводу, Клава как в тумане пошла рядом, за телегой — другие девушки и солдаты.
Дошли до Легнице, комбата хоронили там. Разведчики в сарае нашли подходящую бумагу, и из нее девушки наделали цветов и венков. Шел конец апреля, но Клава точно помнила, что настоящих цветов на похоронах не было. Михаилу устроили торжественные похороны, был командир полка и его заместители, дали залп в воздух. Клава много плакала. Отказалась взять часы или что-то из личных вещей Михаила — сказала, чтобы отправили матери. Оставила себе только фотокарточку. На девять дней была на могиле с девчонками, начальником по тылу и начальником по строевой подготовке, которые дружили с Михаилом. Слава богу, что рядом были подруги — Клава запомнила, как утешала ее Аня Матох: «Клава, уже не плачь, не вернешь». Наверное, слова Ани врезались в память еще потому, что и Ани через несколько дней не стало.
Впереди был город Яблонец — армии поставили задачу взять его, но немцы не собирались сдаваться без боя, воевали здесь и после 9 мая. Именно здесь, в Чехословакии, шли даже после 9 мая самые жестокие бои. В ночь с 25 на 26 апреля полк занял оборону в деревне Явор. Их подняли по тревоге ночью. В комнате, которую снайперам отвели при штабе полка на втором этаже дома, они спали одетые, сняли только гимнастерки. Через минуту они уже были у окон на первом этаже. Оказалось, что немцы прорвались рядом с ними на соседнем участке, который защищала штрафная рота, и часть оказалась в окружении. Какие-то солдаты залегли в окопах, снайперы выставили винтовки в окна и вскоре уже стреляли по пробегавшим очень близко немцам. Дальше произошло очень страшное: метрах в пятидесяти от дома показалась немецкая самоходка и Логинова, стоявшая у окна с Таней Маркеловой, увидела, как дуло медленно поворачивается в их сторону.