Всем видом работница показывала, что рада угодить, но не получается.
Мария Игоревна даже не расстроилась, она знала, что все её сегодняшние экспедиции окончатся безрезультатно. Усталость навалилась на неё холодным, шершавым боком, а так – ничего страшного, бывало и хуже.
Чтобы добить себя окончательно, актриса поплелась в театр. Узнать хотя бы расписание репетиций "Вишнёвого сада": Левушка только что вернулся с театрального конгресса в Женеве и, как рассказывала Геля, просто переполнялся творческими планами.
Кроме того, нужно повидать Шахова, он что-то плёл намедни про идею документальной постановки, написанной Галустом. В то, что из затеи что-нибудь выйдет, Мария Игоревна не верила: сколько раз так уже было – соберутся, поговорят, выпустят пар и вновь разбегутся "до радостного утра".
Но домой, в прокуренную пустоту, возвращаться не хотелось, а больше идти ей было некуда.
– Милочка моя, я появляюсь в театре так редко, что кажется, между моими выходами на сцену происходит смена времён года, – горько иронизировала Мария Игоревна, расписываясь за ключ от своей гримоуборной.
Старушки на вахте вели светские беседы. В коридоре второго этажа, рядом с актёрской курилкой, возле выхода на сцену, Марию Игоревну встретил запах марихуаны: в театре сегодня выступали гастролёры, очередная модная рок-группа, с помощью которой начальство пыталось заработать деньги.
Обычно в такие дни гримёрки отбирались для пришельцев, актёры сидели по домам, подтягиваясь на работу только вечером: концерт послушать.
Комната, в которой Мария Игоревна готовилась к спектаклям, на этот раз оказалась свободной, пустой. Но через некоторое время в двери показалась подруга Геля, как всегда, бодрая и подозрительно оптимистически настроенная.
– Ты слышала новость: завтра выездной? – зашуршала складками плаща
Соколова-Яснова. – Эти гастролёры будут занимать сцену ещё два дня, поэтому директор устроил нам небольшой выезд в область.
– Главное, чтобы на пользу, – примерительно отозвалась Мария
Игоревна, ведь выезды её обычно не касались: по области катали комедии, а не "искусство", сложные постановочные работы, в которых занимали её большое дарование. – На пользу…
– Нет, подруга, ты не поняла. Мы едем с нашей "Машей Стюарт" аж в степь, представляешь?
– Так у нас завтра спектакль?
– А ты не знала? Местечко называется Аркаим, древний город, такой же круглый, как и наш театр. Скоро там будет устроен некий фестиваль, построили сцену. Завтра мы едем открывать её. Ты работаешь вместо
Лукиной…
– Странно. – Мария Игоревна задумалась. – Ведь мы же играем в очередь. Теперь она должна…
– Не барское это дело – по степи рассекать, – Геля даже засмеялась непониманию коллеги.
– Ну, что ж, возможно, это даже к лучшему.
Тем более что Мария Игоревна совершенно не представляла, чем занять завтрашний день. А к спектаклю можно будет подготовиться в автобусе.
Хотя, конечно, долгая дорога – не самый лучший способ настройки на классическую трагедию.
– Да, кстати, Димочка Шахов предлагает провести там, в степи, первую репетицию своего нового проекта. Прямо под открытым небом, представляешь… – Геля светилась от радости. – Он и меня решил занять, правда, здорово?!
Ещё когда репетировали "Марию Стюарт", Мария Игоревна поняла, что нерифмованный, пятистопный ямб, которым перевели эту трагедию, весьма прилипчив. Легко и просто впасть в его убаюкивающую инерцию, начать думать, чётко чередуя ударные и безударные слоги: в голове словно бы светлая дорожка выстраивается, вот по ней и идёшь, едешь, мысли скользят как на салазках…
Когда репетировали "Марию Стюарт", весь театр принялся говорить белым стихом, от работников цехов до одевальщиц, выспренный высокий стиль прилипал, как простуда, носился по коридорам и гримёркам, подобно воздушно-капельной эпидемии…
Потом спектакль вошёл в репертуар, стал рядовым, повальное увлечение пятистопным ямбом схлынуло, однако время от времени Мария Игоревна любила развлечься таким вот образом – прочертив в сознании ритмическую колею. Очень помогает, особенно если нужно долго ждать.
И сейчас, в театральном автобусе, она смотрела в окно, на тихое утро, и в такт сердцебиению, предвкушавшему встречу с незнакомой местностью (это ж сколько времени она сидела практически взаперти?!), Мария Игоревна думала, подобно своей героине, медленно и печально.
Поначалу актёры шумели, шутили, возились с сухим пайком, но постепенно затихли, заснули. Дорога предстояла долгая, нужно экономить силы и эмоции. Мария Игоревна забралась с ногами на кресло, тоже пыталась заснуть, но сон не шёл, она и знала, что вот так, сидя, уснуть невозможно, так что больше и не пыталась.
Но за окном – тоже ничего хорошего: пустые деревни, дождь, слякоть.
Если на Аркаиме будет такая же переменная облачность, спектакль придётся отменить, выходит, зря ехали, тащились в эту степь, интересно, а для кого там нужно будет играть, что за зрители, неужели для археологической экспедиции профессора Здановича?
Мария Игоревна посмотрела вперёд. Геля Соколова-Яснова жевала бутерброд, кто-то слушал музыку в наушниках. По передним стёклам бегали дворники, размазывая воду: кра-со-та!
К ней пробрался Дима Шахов, неуместно энергичный, деловой, плюхнулся на сиденье рядом, нарушил гармонию. Пришлось принять официальный вид.
– Я машину не стал брать, – начал объяснять Шахов, – тем более что бензин снова подорожал…
И он обиженно замолчал. Мария Игоревна продолжала смотреть по сторонам, зачем-то улыбаться.
– А мы начали репетировать, знаете?
Мария Игоревна кивнула. Шахов удовлетворённо кивнул ей в ответ. Геля перестала жевать бутерброд, стала прислушиваться к их разговору: теперь же Шахов – для неё – большой начальник, так что надо быть в курсе.
Снова помолчали.
– Я что подумал, Мария Игоревна… Если вы будете готовы… если такое возможно, вы бы могли присоединиться к нам… мы хотели бы провести в этом благословенном месте первую репетицию.
Мария Игоревна выразительно посмотрела на соседа. Он понял её по-своему.
– Разумеется, после спектакля, если будут силы, и вообще…
– Вы думаете, у нас получится? – После мхатовской паузы Мария
Игоревна позволила себе перейти на прозу.
– Конечно, я просто в этом уверен. – Тут Шахов поменял тон на заговорщический. – Кстати, есть сильная заинтересованность в этом спектакле у одного престижного московского фестиваля. Сейчас же документальная драма – очень модно… Так что я, можно сказать, практически обо всём договорился…
– Дима, Дима, куда ж вы торопитесь. Вы же ещё даже не начали репетировать…
– Ах, Мария Игоревна, – Шахов картинно поднял брови, – разве мы все только и делаем, что делим шкуры неубитых медведей?
Марии Игоревне захотелось то ли расплакаться, то ли рассмеяться, но увидев Гелю, которая изо всех сил тянулась к ним, готовая беспардонно вмешаться в разговор, снова отвернулась к окну.
– После, Митя, после поговорим.
Делегацию деятелей культуры встречал сам профессор Зданович. Все высыпали из автобуса на жёсткую степную землю.
Погода смилостивилась над актёрами, выглянуло солнце, ветра почти не было. Аркаим – круглое полуразрытое городище – не производил сильного впечатления: когда ремонтники меняют трубы парового отопления, улица Красного Урала, на которой жила Мария Игоревна, превращалась в похожую археологическую экспедицию. Ну, камни, торчащие из песка, ну, сам песок…
Голая степь, никакой растительности, трудно понять, весна теперь или уже лето, словно бы здесь нет привычного чередования дней и ночей, словно бы здесь, под бесконечным небом, вынули время и заменили его пространством.
Рабочие спешно сколачивали подобие сцены. Их накормили в походной столовой, под грубо сколоченным навесом, пообещали аншлаг – люди должны подтянуться из близлежащих деревень, плюс студенты и археологи, ну, разве не красиво (профессор Зданович активно жестикулировал) разыграть трагедию о любви и власти в исторических декорациях…
Недалеко от раскопа стояли домики для гостей. Когда-нибудь здесь будет музейный и гостиничный комплекс (продолжал мечтать профессор
Зданович), тысячи паломников придут причаститься к родине
Заратустры… А пока господам артистам следует занимать свои комнаты и готовиться к представлению.
Здесь было так много открытого, голодного до человеков простора, что
Мария Игоревна всерьёз испугалась за здоровье, теперь она серьёзно боялась простудиться, поэтому молчала и сторонилась коллег, а получив комнату, не раздеваясь, залезла под одеяло.
Ей не понравилось в Аркаиме. Она ни за что не поехала бы сюда по своей воле, но она же – актриса, то есть существо зависимое, и не может подводить коллег: обычная отмазка театрального народа, оправдывающего своё участие в непопулярных проектах.
Потому что на самом деле все рады вырваться из города, сменить привычный распорядок на нечто нестандартное, лишний раз почувствовать собственную значимость и необходимость.
Она быстро уснула и увидела тополь в окне, облитый мёдом лунного света, тихо шелестящий серебрянными листьями, качающий седыми прядями…
А проснулась Мария Игоревна от холода, совершенно разбитой: всё складывалось против успешной работы. Но не впервой, Мария Игоревна попыталась собраться, выглянула из домика, увидела, что коллеги пьют под навесом чай, пошла к ним.
– Нужно начинать одеваться, – сказала ей одевальщица Наташа, сочувственно.
Мария Игоревна вздохнула. Наташа поняла её по-своему.
– Ничего, ничего, скоро всё закончится, скоро будем дома…
Актриса вспомнила пустую квартиру, капающий кран на кухне: мда, в гостях хорошо, а дома…
По небу ползли редкие облака, вечерело, возле раскопа остановилось несколько автобусов с крестьянами. Техники готовили сцену, налаживали софиты, против всех местных правил, наводили суету, как единственное проявление жизни в этом богом забытом мире.