Затем она закрыла глаза и впала в кому.
Через три дня мамы не стало.
Ей было всего сорок семь лет.
Долгие месяцы после смерти матери я оставалась слишком опустошенной, чтобы задуматься над ее словами – о том, что она будет смотреть на нас с небес.
Это, конечно, была красивая идея, но я не думала, что она осуществима на практике. Я не могла представить, как моя мама сидит, в буквальном смысле слова, на облаке и наблюдает за каждым нашим движением. А главное, я не ощущала ее присутствия. Я о ней все время думала, я молилась за нее, но я не чувствовала, что она по-прежнему есть в моей жизни. Она ушла, вот и все.
Затем, через полгода после ее смерти, мне приснился сон.
Это случилось в ночь перед очень важным собеседованием. Готовя ужин в тот вечер, я случайно порезала палец. В больнице мне наложили восемь швов. Кровотечение и посещение больницы расшатали мне нервы. Рыдая, я легла в постель и уснула, будучи уверенной, что завалю собеседование.
Потом я увидела сон. Во сне рядом со мной стояла мама. Я подбежала к ней, поцеловала, сказала, как я скучаю по ней и как ее люблю. Ощущения объятий и поцелуев были сверхъестественно натуральными.
«Мама, ты слышала? – сказала я. – Я порезала палец».
Мама ответила: «Конечно, Лори, я знаю об этом».
Затем я сказала ей, что переживаю по поводу интервью.
«Лори, не волнуйся, – сказала она. – У тебя все отлично пройдет, и ты получишь эту работу».
Потом она снова поцеловала меня и сказала: «Теперь постарайся как следует выспаться».
Зарыдав, я проснулась, потом снова заснула. На следующее утро я испытывала странное умиротворение. Я пошла на собеседование, потом на перевязку, и у меня было ощущение, что все прошло отлично.
Я получила эту работу, как и обещала мне мама. Я знаю, многие люди скажут: «Ой, да это просто сон. Это неправда». И я ничем не могу доказать, что это больше, чем сон.
Но мои отношения с мамой – которые, как мне казалось, я навсегда похоронила, – не просто продолжились. Они стали глубже и крепче. Я понимала, что мама пришла ко мне во сне, потому что я в ней нуждалась, и она знала об этом. С того дня я начала сильно ощущать присутствие матери в моей жизни. Я чувствовала, что она наблюдает за мной, как и обещала.
И никто не сможет утверждать, что это неправда.
Тот сон стал переломным моментом. Я поняла, какую важную и непреходящую роль мама играет в моей жизни. Не только из-за ценностей, которые она мне привила, но потому что я верю, что она ежедневно направляет меня.
За последние пять лет связь с матерью, как мне кажется, усилилась.
На самом деле у меня просто развились способности к восприятию этой связи. Я могу не только ощущать ее, но и видеть знаки, которые мама мне посылает.
Я вспоминаю свое первое публичное выступление после публикации «Невидимой нити». От природы я никогда не была оратором. Я уже рассказывала, как впадала в ужас от необходимости говорить перед публикой. Тем не менее я согласилась выступить перед толпой слушателей на мероприятии благотворительной организации «Старшие Братья, Старшие Сестры» в Службе семьи в Уэстчестере.
В аудитории я увидела маленькую девочку с темными кудрявыми волосами. Она сидела на другом конце зала. Вокруг сновали люди, но почему-то мое внимание привлекла именно эта девочка. Я заметила, что она тоже на меня смотрит.
Я подошла к ней и сказала: «Привет, меня зовут Лора. Как тебя зовут?»
«Мария», – ответила она.
На какой-то миг я потеряла дар речи. Мою мать звали Мари, но по-итальянски это звучало как Мария, и многие называли ее именно так. Некоторые звали ее Мэри. Когда малышка произнесла свое имя, я немедленно подумала о матери. Я думаю, именно в этом крылась причина, по которой меня привлекла девочка! Мама таким образом дала мне знать, что сегодня она здесь, со мной. Я тут же почувствовала умиротворенность и расслабилась. Я попрощалась с Марией и немного погодя произнесла речь, совершенно спокойно и не нервничая.
С тех пор я перед всеми своими выступлениями обращалась к матери. Я начинала говорить с ней за сутки и продолжала сидя в машине. Я всегда просила, чтобы она была рядом, чтобы придала мне силы и прогнала тревожность.
«Если сможешь, – говорила я маме, – дай мне знак, что ты здесь».
И всегда на мероприятии ко мне подходила какая-нибудь девушка и говорила, что ее зовут Мари, Мария, Мэри. Не один или два раза.
Всегда.
Ладно, кто-то из вас может сказать, что Мэри – обычное имя. Да, оно было популярным, но с 1960-х годов его используют все реже. Сегодня оно даже не входит в сто самых распространенных детских имен. Конечно, всегда есть шанс, что в определенный день вам встретится кто-нибудь по имени Мари, Мария или Мэри.
Но есть и высокая вероятность, что этого не случится.
И тем не менее до сегодняшнего дня эта примета меня никогда не подводила.
Однажды произошло вот что. Я выступала в синагоге на Лонг-Айленде и по дороге на мероприятие волновалась, что не встречу там Мари, Марию или Мэри, потому что это традиционное католическое имя. Перед моим выступлением раввин протестировал микрофон, спев «Strangers in the Night» – любимую мамину песню. Я задумалась, не это ли ее знак. Но нет, сказала я себе, это не считается. Это не одно и то же.
Перед выступлением я обменялась рукопожатием со многими людьми, но удача не шла. Потом я подписывала экземпляры своей книги, знакомилась с читателями, и мне опять не везло. Когда в очереди осталось всего три человека, я уже была готова к тому, что сегодня вечером не услышу мамино имя.
Но тут мое внимание привлек предпоследний в очереди человек. Не знаю почему. Возможно, потому что эта девушка была прелестна и у нее были красивые темные волосы, как у моей мамы. Когда она дала мне книгу для автографа, я спросила, как ее зовут – мне хотелось написать личное обращение.
«Я Мари», – сказала она.
«Мари! – воскликнула я с непонятным ей восторгом. – Что ты делаешь в еврейской синагоге?»
«Ой, – сказала она, – это случайно получилось, меня пригласила подруга».
Я обняла и поблагодарила «свою» Мари.
Перед другим мероприятием, сидя в машине, я попросила маму: «Мамуля, ты можешь сегодня прийти пораньше? Я очень устала, и мне хочется все хорошо провести. Было бы здорово, если бы ты смогла присутствовать с самого начала».
Третий человек из тех, кого я встретила на мероприятии, носил имя Мари.
В другой раз я тоже попросила маму появиться пораньше. Я подписывала книги до мероприятия, а не после, когда устанавливаются более доверительные отношения и люди называют свои имена. Поэтому у меня было гораздо меньше шансов встретить Мари, Марию или Мэри. Но вдруг официант, который готовил зал к ужину, крикнул разносчице: «Эй, Мари, можешь помочь мне с этими тарелками?»
Даже когда я приехала выступать на телевидение, моим макияжем занималась гример по имени Мари.
Я выступала с речью более ста пятидесяти раз, многие из моих выступлений на телевидении записаны. У меня никогда не было провалов. И каждый раз в глубине души я знаю – без малейшего сомнения: моя мама со мной.
Я понимаю это, не только услышав ее имя. Моя близкая подруга Лора Линн Джексон, которая очень поддерживала меня во время моего духовного странствия и перед которой я в невозвратном долгу, однажды сказала, что моя мама является в радуге. Не в небесной радуге в прямом смысле слова, а в той радуге, которую мы можем увидеть где угодно. Но выбор за мной – замечу я ее или нет.
Однажды у меня планировалась очень важная встреча, и я точно знала, что там не будет ни одной Марии. Я сказала про себя: «Мама, пожалуйста, дай мне знать, что ты здесь. Покажи что-нибудь, бросающееся в глаза. Покажи что-нибудь неординарное, чтобы я была уверена».
В тот же момент я выглянула в окно на парковку. И там я увидела гигантскую радугу. Не в небе.
На парковке.
Рисунок огромной радуги, необычайно яркий. Сидя во главе стола, я была одним из немногих участников встречи, кто мог видеть ее из окна.
С тех пор я видела радугу много раз. Это еще один способ, которым моя мама дает мне знать о своем присутствии.
А вот история о коричневом бумажном пакете из книги «Невидимая нить».
В самом начале нашей с Морисом дружбы мы встречались только по понедельникам вечером. Со временем мы начали видеться еще и по субботам. Однажды в субботу в моей квартире раздался звонок.
Швейцар сказал, что пришел Морис и ждет в холле. Я пригласила его наверх, и он сказал: «Простите, что надоедаю, но очень хочется есть. Мы можем где-нибудь достать еду?» Я поняла, что встреч по понедельникам недостаточно.
После обеда у меня возник план.
Я сказала Морису, что могу либо давать ему денег на еду на неделю, либо готовить что-нибудь и оставлять у швейцара.
Морис немного подумал.
«Если ты приготовишь мне обед, – спросил он, – ты оставишь его в коричневом бумажном пакете?»
Я не совсем поняла, о чем он спрашивает.
«Ты хочешь, чтобы я оставила еду в бумажном коричневом пакете?» – переспросила я.
Морис кивнул:
«Мисс Лори, мне не нужны деньги. Я хочу ланч в коричневом бумажном пакете».
«Окей, без проблем, – сказала я, – но почему именно так?»
«Потому что я вижу, как дети идут в школу с обедом в бумажных пакетах, – сказал Морис. – Значит, кто-то о них заботится».
Для меня пакет был просто пакетом. Но для Мориса это был символ, физическое воплощение абстрактных вещей – доброты, сострадания, любви.
Так Морис преподал мне очень важный урок. Он научил меня, что даже самые простые и заурядные вещи, поступки, события могут оказать на нашу жизнь огромное влияние, если мы откроем свои глаза и сердца на то, что они означают для других.
Недавно я произносила речь на довольно успешном мероприятии. Мне даже аплодировали стоя. После этого мы с моим издателем и подругой Линдой Микалисин проходили через холл в отеле, чтобы забрать мой багаж.