— Да вы что, взбесились все, что ли?!
— Что на тебя нашло в самом деле? — недоумевала подруга.
Они шли через госпитальный парк в хирургический корпус, набросив на плечи теплые солдатские халаты, так как апрель был холодным.
— Ничего на меня не нашло. Просто мне хватило последних бабушкиных «смотрин» месяц назад. По горло и выше.
— Господи, ну поцеловал он тебя разок, от тебя что — убудет? Как дикая кошка, ей-богу! — негодовала Оксана. — После этого что, надо всех мужиков возненавидеть?
— Причем тут это? Мне просто противно, когда все так…
— Как? Ну, как?
— Как в клубе по разведению собак. Откровенное сводничество. И все ждут, получится или не получится.
— А как ты хочешь?
— Не знаю! Но не так.
— Ага, — кивнула Оксана. — «Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь».
— Что в этом плохого? — пробормотала Галя.
— Только то, что нечаянную любовь ждут одни дуры. С таким же успехом можно ожидать падения кирпича на голову. И то надо приложить усилия, чтобы пойти на стройку.
— Ксана, что ты от меня хочешь? — с усталой обреченностью спросила Галя.
— Чтобы ты дружила со своей головой.
— Я дружу.
— Нет, ты дружишь с собственными комплексами и дурным характером. Скажи мне на милость, кто тебе мешает просто жить?
— Я и живу…
— Да, ты живешь. Как устрица в своей раковине. Чуть что — хлоп створки! — и нет тебя.
— Как вы мне все надоели…
— Вот! Вот твой единственный ответ. Все тебе надоели. А ты сама себе не надоела? Последний раз спрашиваю — поедешь? Хоть раз в жизни развейся! Пофлиртуй! Поучись мужиками крутить. Они сами это любят.
— Не хочу я никем крутить!
— Не хочешь крутить, просто оттянись. Потанцуй, попей шампанского. Посмотри на других и себя покажи. Это же тебя ни к чему не обяжет. Если уж на то пошло, я тебя и с Юрой этим знакомить не буду. Там столько народу набьется, что он нас и не заметит.
— Ксана, я не знаю… — жалобно простонала Галя.
— Зато я знаю. Поедем, и все. Ты же не бросишь подругу на произвол судьбы?
— Но что мне ему подарить?
— Господи, купи ему какую-нибудь глиняную штучку в галерее, — легкомысленно махнула рукой Оксана. — Он такие обожает. Вазочку там или свистульку. Богатые, знаешь ли, имеют обыкновение писать от счастья, когда им дарят простые и незамысловатые вещи. Они склонны сами искать в них глубокий художественный смысл.
В это время они услышали сзади шорох шин. Обернувшись, увидели Степана на коляске. Он ловко крутил колесо одной рукой.
— Здрасьте, Галина Антоновна! Здрасьте, Оксана Романовна!
— Здравствуй, Рогожин. А ты чего один? — нахмурилась Оксана. — Кто тебя вывозил сегодня? Дроздов? Где он?
— Он в курилке, Оксана Романовна. Ничего, я сам его попросил дать мне самому поездить.
— Точно?
— Так точно!
— Ладно, смотри у меня. Галочка, я побегу в дерматологию. Потом встретимся и поговорим.
Галя повернулась к Степану.
— Ну что, давай подкачу тебя немного.
— Я сам.
— Отдохни. Я же вижу, что устал. И как ты только нас догнал?
— Потихоньку, — улыбнулся Степан.
— Как же, потихоньку. Лоб, вон, весь мокрый. Простудишься, опять под капельницы положат.
Она достала марлевую салфетку и стерла пот с его лба. Он не стал возражать, а как-то странно посмотрел на нее.
— Вот так. Уже лучше. Ну, поехали?
— Как скажете, — пожал плечом Степан.
Галя встала позади коляски и осторожно покатила ее по дорожке. Потом спросила:
— Как твоя мама, Степан?
— Уже лучше. Вчера приезжала с дядей Витей. Всех врачей заугощала своими пирожками. Те не знали, куда от нее спрятаться.
— Могу себе представить, — засмеялась Галя. — У нас тут чего только не бывает. Иногда сало и колбасы целыми сумками везут. А помню однажды родственники больного привезли два мешка подсолнечных семечек. Ну, семечки — не сало. Не устояли. Разобрали, кто сколько хотел. А это ж такая зараза! Начнешь семечки эти грызть и остановиться не можешь. Представляешь, весь госпиталь месяц плевался этими семечками, пока начальник госпиталя не издал приказ: как увидит кого с семечками — выговор!
— А у нас однажды было дело! У нашего соседа повадился кто-то из его «жигуленка» бензин по ночам сливать. Сколько б в баке ни было, все до капли сливали. «Ну, все, — говорит, — достали!» Уехал куда-то, а вечером приезжает и ставит «жигуленка», как обычно, у дома. Под утро просыпаемся от диких криков. Короче, живет у нас такой Пашка-Трубач, алкаш, каких поискать. Его и Трубачом прозвали, потому что он пил «чернила» буквально не отходя от кассы в позе пионера-трубача. И вот он перед этим «жигуленком» ползает на карачках, и его вовсю тошнит, чуть ли не выворачивает наизнанку. Оказывается, это он бензин сливал, а потом продавал.
— А что с ним случилось-то? — смеясь, спросила Галя.
— Короче, сосед наш съездил к родителям в деревню и привез оттуда этого… ну, дерьма жидкого из нужника. Потом приспособил в баке длинную такую перчатку, что ветеринары в колхозе используют, и налил туда этой гадости. Пашка ночью сунул в бак шланг и начал отсасывать…
Галя уже не могла спокойно везти коляску. Она остановилась и хохотала так, как никогда еще до этого. Степану даже пришлось поддержать ее.
— Ну, Степа, уморил, — отсмеявшись, сказала Галя. — Отвезу-ка я тебя в отделение, пока ты меня совсем не доконал.
Шины мягко шуршали по дорожке.
Галя поправила завернувшийся на его шее воротник теплого солдатского халата.
— Меня завтра в Химки перевозят, — сказал Степан так тихо, что она еле услышала.
— Жаль уезжать?
— Жаль, — просто признался он. — Ребята тут хорошие. Хотя многие злятся.
— На кого?
— В основном, на самих себя. Некоторые думают: «Если бы я был поосторожнее, со мной бы такого не случилось».
— А ты на себя не злишься?
— Зачем? — пожал он плечами.
Да, зачем ему злиться на себя? К тому же Степан не такой человек, чтобы кого-то в чем-то винить. Она это знала, чувствовала, видела. Добрый он, этот Степан. Добрый и веселый.
Неожиданно она что-то услышала и остановила коляску.
— Ты ничего не слышишь?
Они молча прислушались.
— Да, кажется, вон за теми кустами, — согласился Степан.
Галя покатила коляску быстрее к тому месту, где росли густые кусты, за которыми слышались странные звуки и угадывалось движение.
Она оставила коляску на дорожке и, обойдя голые ветки, с ужасом увидела, как больной из ее отделения дубасит смуглого парня. В смуглом парне она узнала чеченского гантамировца, лечившегося в ожоговом.
— Пушкарев! Прекратите! Немедленно прекратите! Сейчас же! Вы что, с ума сошли?!
Она бросилась к Пушкареву. Хоть у бывшего спецназовца ГРУ отняли руку, но он был силен даже с одной рукой. Вот на этой руке и повисла Галя.
— Суки! Суки! Все вы падаль! Падаль! — орал он чеченцу.
— Ти, ишак! Што я тэбэ сдэлал, а? — отплевывая кровавую слюну, порывался встать перебинтованный чеченец.
— Вас всех мочить надо! Всех до одного!
— Пушкарев! Прекратите!
Оттолкнув Галю, Виктор снова бросился к чеченцу. Но не смог сделать и шага, так как что-то врезалось ему в ноги и опрокинуло на землю. Это был Степан. Не долго думая, Степан вытолкнул свое тело из коляски и прижал собой безрукого спецназовца.
— Витек, не надо. Не трогай его. Так нельзя. Нельзя!
— Пусти, бля! Я его собственными руками…
Галя в это время помогла встать чеченцу.
— Задавлю, падаль! — орал под Степаном спецназовец. — Я вас всех передавлю…
— Ты что?! — заорал ему в лицо Степан. — Что ты делаешь? Когда ты такой, чем ты лучше бандитов в горах? Чем ты их лучше? Давай будем всех мочить! Детей, стариков, больных, раненых! Всех, кто на русского не похож! Так, да? Тогда кто ты такой? Кто?!
Спецназовец Виктор затих и заплакал. Он плакал, уткнувшись в сырую землю, укрытую прошлогодней листвой. Запах земли забивал ему легкие, душил его, отзывался безумной тоской в сердце.
— Я чиго ему сдэлал, а? Набросылса, бит стал, — обиженно причитал чеченец.
— Вы ходить можете? — спросила у него Галя.
— Могу, могу я ходыт! Вот двыну раз этому ишаку и пойду, — с угрозой сделал он шаг, но Галя удержала его.
Она оглянулась, но, как на зло, в парке никого не было.
— Уведите его, Галя, — сказал Степан.
— А как же ты?
— Мы справимся. Справимся… — грустно улыбнулся он и обнял единственной рукой рыдающего спецназовца.
Через несколько минут, после того как Галя добралась до ближайшего корпуса, обоих, и Виктора, и Степана, доставили в хирургическое отделение.
Галя сама обрабатывала ссадину на руке Степана.
— Господи, что с ним такое? — изумлялась она. — Вроде тихий был. Вежливый. Я как увидела его в таком состоянии, прямо испугалась.
— Я бы не сказал, что вы испугались, — усмехнулся Степан.
— Что ты, испугалась! Еще как. Только я еще больше испугалась за того парня, которого он бил. Если бы не мы… Ой, что, больно, да? Я аккуратненько… Если бы не мы, просто не знаю, что бы Виктор с ним сделал. Ну, вот и все. Через пару дней заживет…
И вновь она поймала этот взгляд. Взгляд ей совершенно до этого незнакомый.
— Ты молодчина, Степа. В самом деле молодчина.
— А что будет с Виктором? Он ведь не виноват. Просто в его голове все помутилось. Он не знает, что делать дальше… И вообще ему сейчас тяжело.
«А тебе?» — хотелось ей спросить. И все только для того, чтобы увидеть его глаза, в которых светилась доброта и спокойствие. Но не то спокойствие, которое каждый из нас достигает самовнушением, тщательно выстраивая логические цепочки в сознании, цель которых заключалась бы в неестественной формуле — я должен быть спокоен. Спокойствие этого парня было на уровне бессознательного, как дыхание или сердечный ритм. Вот это в нем и привлекало Галю. Он напоминал ей маленький светлый дом, вокруг которого бушует ледяная метель. Но стоило посмотреть на этот дом, и становилось понятно, что там, внутри, тепло и уютно.