Степан не возражал.
Все получилось так естественно, без какой-либо неловкости, что Галя даже не подумала о том, что только что сама пригласила в гости мужчину. Она не волновалась, не задумывалась ни о чем. Степан странным образом развеял ее гнетущие мысли. И на сердце ее стало также легко и радостно, как после той маленькой рюмочки одуванчикового вина, сделанного по рецепту американского писателя и попробованного в детстве. Он и сам походил на это вино. Степан был таким же лучистым, свежим, мягким, спокойным, как летний день в самом начале июня, когда ток жизни в природе ощущается сильнее всего. Такому дню хочется раскрыть навстречу руки, почувствовать на лице ласку ветерка, услышать журчащий голос ручья в траве…
Она взглянула на него и улыбнулась.
— Ну, как, готов мой шарж?
Он покраснел и закрыл тетрадь.
— Может, в следующий раз…
— Ну уж нет! Раз обещал, показывай.
Степан протянул ей тетрадь.
Она раскрыла на нужной странице и прыснула в кулак.
Шарж действительно изображал ее. Галя узнала себя в виде шаловливого ангела. На голове ангела вместо нимба был венок из одуванчиков. Черты лица чуть мягче, с детской пухлостью. Ангел потешно подпирал рукой щеку.
— Какая прелесть! — восхитилась она.
— Тебе точно нравится? — не поверил он.
— Еще как! Никогда в жизни не получала подарка приятнее. Покажу дома бабушке. Вот она обхохочется! — предположила Галя, совершенно забыв, что бабушка не разговаривала с ней уже несколько дней. — Так ты придешь к нам? Скажем, в эти выходные, ладно?
— Обязательно, — кивнул Степан с энтузиазмом.
Он поехал. Поехал без чьей-либо посторонней помощи. Страх перед ходьбой на протезе давно прошел, но культи все равно ныли. Впрочем, на это Степан почти не обращал внимания. Он ехал в гости к Гале. Ехал через весь город, в котором он еще ни разу не был.
От Бурденко Степан доехал до станции метро «Парк культуры», спустился на Сокольническую линию. Народ в метро хмуро взирал на неподвижные пальцы протеза его левой руки. Но это любопытство не смущало Степана. Он просто ехал в гости к самой замечательной девушке, которую он только знал. Безмозглая Леночка, фанатевшая теперь по Рикки Мартину и Земфире, никак не могла сравниться с этой девушкой. Степан мысленно повторял: «Га-ля, Га-ля», и два слога ее имени складывались в странную музыку, приятно звучавшую под аккомпанемент завывания и постукивания вагонов подземки.
Так как надо было доехать до конечной станции «Улица Подбельского», он, чтобы никому не мешать, примостился в уголке, вглядываясь в свое призрачное отражение в окне вагона. И тут же возник тревожный вопрос: «Почему я? Может, пожалела увечного?» Что такого она нашла в этой лысой голове, в этих чуть оттопыренных ушах, в этом подбородке и в этих глазах? А может, дело вовсе не в этом? Просто ей захотелось пообщаться с интересным человеком. Почему нет?»
«Я интересный человек, — сказал он себе и улыбнулся призрачному Степану в окне. — Я просто интересный человек. И она интересный человек. Мы такие интересные люди».
Ему захотелось рассмеяться, но он, конечно же, сдержался. Только чуть опустил голову и тихонько откашлялся.
— Ты кого-то ждешь? — впервые за последние несколько дней заговорила с ней бабушка. Видимо, не выдержала, наблюдая возню Гали на кухне с самого утра. Та, подхватившись ни свет ни заря, принялась печь, варить, тушить и жарить.
— Да, бабуля, у нас сегодня гости, — подтвердила Галя, заглядывая в окошко духовки, где подходил пирог.
— Гости? Что же ты весь день молчала? — проговорила с тревогой Зоя Даниловна и заглянула в ближайшее зеркало. — Господи, краше в гроб кладут! — потом она настороженно обернулась к внучке. — А кто должен прийти?
— Один молодой человек.
— Ага!
— Ничего не «ага!». Он мой пациент. Воевал в Чечне. Потерял руку и ногу. Очень интересный человек.
— Вот как.
— Бабуля, я тебя умоляю, только не надо вот этих твоих восклицаний, полных глубокого смысла!
— Я ничего такого и не хотела сказать, — пожала плечами Зоя Даниловна, которая начала наполняться лукаво-игривым настроением. — А он красив?
— Бабушка!
— Боже мой, что за странная реакция на такой простой вопрос? Я ведь просто спросила, без всякой задней мысли.
— Ты никогда просто так не спрашиваешь.
— По-моему, ты нервничаешь, — заметила Зоя Даниловна.
— Чем доставать меня своими глупостями, лучше помоги мне.
— Нет, ты точно нервничаешь, — уверенно кивнула Зоя Даниловна, принимаясь резать огурцы. — Интересно, с каких это пор медработники стали приглашать своих пациентов к себе в гости?
— Во-первых, он выздоравливающий. А во-вторых, это частный случай. Исключение из правила.
— Ах, вот оно что! Ну что ж, если это частный случай, тогда понятно. Как его зовут?
— Степан.
— Что ж, очень красивое мужское имя. Сколько ему лет?
— Около двадцати.
— Ой, совсем мальчик. Нет, нет! — поспешила добавить Зоя Даниловна, видя нахмуренные Галины брови. — Я ничего не имею против. Просто…
— Что просто?
— Мне всегда казалось, что тебе нравятся мужчины более… солидного возраста.
Галя рассмеялась.
— Дело не в возрасте, а в том, что из себя представляет человек.
— Ну, деточка, опытность тоже многое значит. Опытный мужчина, это как умелый капитан в бурном море.
— Да, держит штурвал и отдает распоряжения. А я, как матрос, буду натягивать паруса, взбираться на реи, бегать по палубе со шваброй и отвечать: «Есть, мой капитан!».
— Дурочка ты. Я имела в виду уверенность женщины в своем мужчине.
— Мне кажется, он именно из тех мужчин… — сказала Галя и покраснела. — Из тех, в ком чувствуется уверенность.
— Скажите пожалуйста! Чем дальше, тем больше мне хочется посмотреть на этого молодого человека. Моя Галя хоть раз сказала о мужчине что-то хорошее.
— А я никогда и не говорила о мужчинах плохо, не выдумывай, — возразила Галя и отвернулась к плите, чтобы скрыть смущение.
— Да, не говорила, но думала. Со сколькими молодыми людьми я тебя пыталась познакомить, и всякий раз на твоем лице появлялось этакое равнодушно-презрительное выражение.
— Неправда!
— Мне же виднее со стороны.
— У меня сейчас из-за тебя все сгорит на плите! — воскликнула Галя.
— Сделай огонь поменьше. И вообще, что ты мечешься?
— Он приедет к обеду. Минут через сорок.
— Боже! А я похожа на то пугало из рекламы! — в ужасе вскричала Зоя Даниловна. — Только противогаза не хватает!
— Можно подумать, что он к тебе в гости приезжает, а не ко мне, — пожала плечами Галя.
— Женщина всегда должна оставаться женщиной, моя дорогая. Независимо от обстоятельств.
— Может, тебя еще и представить не как бабушку, а как мою подружку?
— Нет, с бабушкой придется смириться. Тут уж ничего не поделаешь. Но постарайся называть меня так не слишком часто.
И Зоя Даниловна легкой проказницей умчалась вглубь квартиры.
Галя вдруг ощутила прилив благодарности к Степану, визит которого помог хоть немного растопить тот лед, установившийся между ней и бабушкой несколько дней назад. Они и сами стали тяготиться этим недовольным молчанием. Просто нужен был повод, чтобы заговорить друг с другом. И хотя тема Галиных родителей стала страшным табу в этой квартире, надо было как-то наладить отношения. Галя чувствовала, что задыхается в этом эмоциональном вакууме. Даже обида на бабушку не казалась уже такой большой перед перспективой дальнейшего обоюдного молчания.
И она действительно волновалась. Такое чувство Галя испытывала только тогда, когда пригласила в пятом классе одного очень понравившегося ей мальчика на свой день рождения. Она хотела, чтобы он пришел, и вместе с тем испытывала ужасное волнение из-за этого. Вот и сейчас Галя не могла определить, найти корень этих волнений. Возможно, тут был страх перед неестественностью и неловкостью, которые всегда преследовали ее при подобных обстоятельствах. Да и бабушка со своими изречениями добавляла забот.
«Все, хватит! — оборвала она себя, вытаскивая из духовки пирог. — Что за дурацкая привычка додумывать ситуацию, выстраивать в голове диалоги, придумывать ответы на незаданные еще вопросы! Будь что будет! В конце концов, это же не экзамен!»
Про свое «предэкзаменационное» настроение Галя забыла почти сразу после прихода Степана. Каким-то чудесным способом он снова развеял ее тревогу.
Бабушка уже через пять минут хохотала (а не хихикала вежливо, как всегда) над рассказом Степана о том, как в метро к нему пристала старушка «божий одуванчик» с вопросом о том, откуда он приехал такой покалеченный. «Небось, с Афганистану?» — передразнил он дребезжащий старушечий фальцет.
— Бабуля, спрашиваю у нее, я что, пошел воевать в десятилетнем возрасте? — смеялся Степан.
Благодаря Степану за столом не было неловких пауз, нарушаемых только стуком приборов, и которых так боялась Галя. В основном говорила Зоя Даниловна, которую с появлением гостя как будто прорвало.
— Однажды мне заказала вечернее платье одна наша знаменитая балерина. Я называла ее Очаровательная Сплетница. Господи, вы бы слышали, что она говорила на примерках! Худрук — художественный руководитель, — свинья, выстраивает спектакли так, чтобы она не попала на гастроли за границу. Режиссер — мерзавец и садист. Труппа — сборище бездарей и интриганов. Декораторы в сговоре с костюмерами, и все ради того, чтобы вышвырнуть из театра ее, Великую и Неповторимую. Она несла весь этот вздор совершенно не задумываясь и не испытывая к тем, кого она поносила, ровным счетом никакой ненависти, словно у нее в голове стоял маленький магнитофон, на который все это уже было кем-то заранее записано, а она только открывала рот. Был еще писатель. Вы его не знаете, так как он писал пропагандистскую ерунду про строителей и колхозниц, которую никто и тогда не читал. Он шил у меня костюм. В нем он должен был ехать получать в Кремль какую-то премию. Он мне делал такие намеки, я вам скажу! Такого похабника я еще не встречала. Дворник, наверное, выражался намного культурнее.