— Я просто не хочу, чтобы она знала, — упрямо повторил он.
— А что будет, если она узнает? Вены себе вскроет? Или отравится? Что? Так вот, милый мой, открою тебе страшную тайну. Ничего этого не будет. Ей твоя личная жизнь до лампочки. К тому же Галочка нашла себе милого молодого человека, с которым любит проводить все свое свободное время.
— Что? — приподнялся Юра на локте.
— Что слышал. Это ее пациентик. С одной ногой и с одной рукой. Страшненький, но молоденький. Солдатик из Чечни.
— Он инвалид?
— Инвалиднее некуда. Пожалела она его, наверное, дурочка. Только мы, русские бабы, так пожалеть можем. Жалость нам вашу любовь заменяет. И это единственное настоящее чувство, которое вам, мужикам, неведомо.
— Я не верю. Ты специально это говоришь.
— Не веришь, и не надо. Можешь сам в Химки съездить и проверить. Она туда и после работы бежит, и в выходные пропадает. Помешанная какая-то. Столько кругом здоровых мужиков, а она…
Юра глубоко затягивался сигаретой, глядя в потолок.
— Слушай, Юрик, — сказала она спустя какое-то время, — возьми меня замуж.
— А как же твой женатик? Что, разводиться с женой не хочет? — спросил он иронично.
— У его жены оказалось полно доброжелателей, вот они и сообщили ей обо мне. Его благоверная приперлась в госпиталь и устроила мне скандал, — засмеялась Оксана. — Господи, как же она визжала! Наверное, придется теперь увольняться. Очень мне интересно у себя за спиной шушуканья слышать. Так как, возьмешь?
— Нет, — покачал Юра головой.
— Почему? — притворно удивилась она, поворачиваясь к нему.
— Не хочу.
— Ну, аппетит, знаешь ли, приходит во время еды. Или ты действительно настолько запал на Галочку, что уже ничего вокруг себя не видишь? Мы же, что называется, два сапога пара, Юрик. Нам не надо притворяться. Ты знаешь все обо мне, я знаю о тебе.
— Ты ничего обо мне не знаешь.
— Знаю, мой хороший, знаю. Как ты порно снимал, знаю. Как кололся, знаю. Как тебя из университета поперли, знаю. Как от армии за границу сбежал, пока папаша твой кому надо в лапу не сунул…
Он схватил ее за подбородок и заглянул в глаза. Оксане показалось, что в его зрачках пылали два уголька.
— Откуда? — прошипел Юра.
— Слухи, Юрочка. Ты не представляешь, сколько всего можно услышать в женском туалете от этих богатеньких стервочек, с которыми ты якшаешься. И именно потому, что для большинства людей ты такой правильный, такой положительный, а на самом деле обычный похотливый самец, я тебя обожаю. Я стану женой, от которой ничего не надо скрывать. Я вся твоя. Как личный дневник. Как друг, которому можно доверить все свои тайны…
Он порывисто встал и начал одеваться.
— Мне пора.
— Мы увидимся? — сладко проворковала она.
— Не знаю… Не думаю.
— А я думаю, что увидимся. Тебе ведь надо кому-то показывать свое истинное лицо. Нам всем это надо. А что тебе даст такая, как Галя? Она зажата, манерна, предосудительна. Тебе что, всю жизнь хочется выслушивать истерические вопросы о том, куда ты ходишь и что делаешь?
— Ксана, заткнись, прошу тебя.
— Твое раздражение означает лишь одно — я права. Но можешь не беспокоиться на мой счет. Бегать за тобой я не собираюсь.
Она подошла к нему, соблазнительно нагая, с откровенно бесстыдной улыбкой, прижалась к его спине, забралась рукой в ширинку брюк, которые он уже успел надеть.
— Может быть, ты сейчас уйдешь, но все равно вернешься.
— И не надейся, — поговорил он, освобождаясь от ее рук и заправляя порванную рубашку.
— Ну и катись! Катись, давай! — с неожиданной злостью воскликнула она, швыряя ему пиджак. — Можешь мотать на все четыре стороны, придурок! Нужен ты мне больно.
В глубине квартиры хлопнула дверь.
Минуту посидев в тишине, Оксана встала, сладко потянулась и подошла к окну.
Москва плавала в сизой, слякотной, простудной дымке, от которой можно было спастись разве что под горячим душем.
Мысль о душе понравилась Оксане. Но перед тем как пойти туда, она сняла телефонную трубку и набрала номер.
— Алло, а Сергей Адамович дома? Кто спрашивает? Его любовница. Скажите ему, Верочка, пусть заберет свои вонючие носки и бритву. Мне чужого не надо… Что? Куда мне пойти? Благодарю, я там уже была. И вам советую.
Она положила со смехом трубку и пошла в ванную.
«Я знаю, где она. Знаю, что с ней. Я знаю о ней все», — звучали в голове Гали слова Николая. И это было несправедливо. Чужой человек знал о ее матери, а она нет.
Сознание этого заставило Галю войти в комнату бабушки. Зоя Даниловна уехала на посиделки к своей подруге на другой конец города и должна была вернуться только вечером, так что неожиданного возвращения опасаться было нечего.
Галя подошла к старому, потемневшему от времени комоду, укрытому кружевной салфеткой и уставленному фарфоровыми безделушками. В детстве Галя что только ни делала, чтобы бабушка дала поиграть с этими крохотными пастушками, лошадками и соблазнительно улыбавшимися кавалерами, обнимавшими барышень-хохотушек. Но бабушка была непреклонна — яркие фарфоровые существа оставались недосягаемыми.
Теперь Гале они были не нужны. Но их вид будил воспоминания детства, что-то далекое и забытое, вызывавшее всякий раз трепет.
Галя осмотрела комод. Все ящики были закрыты, но найти ключ не составило труда. Он лежал в большой шкатулке с нитками. Отперев нижний ящик, она увидела ровные пачки писем и открыток. Бабушка никогда и ничего не выбрасывала. Даже проездные талоны и чеки из магазинов она складывала в какие-то коробки и не позволяла выбрасывать. Каждая бумажная мелочь была для нее как священная реликвия. Возможно, она просто хотела остановить время, сохранить его в каждой мелочи, в каждой незначительной детали.
Благодаря именно этой бабушкиной причуде Галя имела возможность найти старый адрес, по которому они жили.
Пачки конвертов были сложены в известном только бабушке порядке. Тут были письма из Ростова, из Ленинграда, из Ярославля, из Воронежа. Подруг у Зои Даниловны всегда было много. К тому же она до сих пор переписывалась со своими одноклассницами и однокурсницами. Галя даже позавидовала такой верности. Лично она помнила одноклассников, но переписываться ни с кем не переписывалась. Да и на встречи не ходила, после того как года четыре назад побывала на одной такой встрече и обнаружила, что это уже незнакомые ей люди, хваставшие в основном своими достижениями в бизнесе.
Галя просматривала пачку за пачкой, но ей встречался все тот же знакомый адрес. Тогда она открыла следующий ящик. В нем тоже были письма. Спустя полчаса тщательного осмотра нужный адрес был найден. Письмо было отправлено из Кунцево. Улица Молодогвардейская, дом номер 41. Бабушка сама упоминала мимоходом: «А вот когда мы жили в Кунцево…», так что сомнений не оставалось.
В этот момент зазвонил телефон, и Галя вздрогнула.
— Тьфу! Чтоб тебя! — тихонько ругнувшись, она взяла трубку. — Да, слушаю.
— Галя, это вы?
— Да, я, Николай, — ответила она устало. — Что вам надо?
— Вы отлично знаете.
— Вы мне надоели. На-до-е-ли. Понятно вам?
— А вы мне нет, — отозвался он со смехом. — Так как насчет моего предложения?
— Никак. Ваше предложение похоже на шантаж, а с шантажистами обычно разбирается милиция.
— Галя, Галя, побойтесь Бога! Какой шантаж?
— С целью склонить к замужеству.
— Ребята из милиции будут хохотать до слез.
— Возможно. Поэтому я не хочу, чтобы дошло до этого. Оставьте меня в покое.
— Не могу.
— Какой же вы после этого мужчина, если не можете совладать сами с собой? — усмехнулась Галя.
— Просто потому, что я не могу и не хочу.
— Мне вас жаль, Николай. Вы, вероятно, очень одиноки. И очень самонадеянны. Такая смесь ведет к печальным последствиям.
— К каким именно?
— К потере иллюзий. Может оказаться так, что вы вообще никому не будете нужны. И с шантажом, и без шантажа.
— Но вам-то я нужен.
— Ошибаетесь. О матери я все равно узнаю. И без вашей дурно пахнущей помощи. Для этого есть масса способов.
Ее уверенный тон, вероятно, сбил его с толку, так как в трубке надолго воцарилось молчание. Но потом он сказал:
— Не уверен, что вы сможете обойтись без меня. У вас нет никаких ниточек, никаких зацепок.
— И все-таки я постараюсь не утруждать вас. Всего хорошего, Николай.
— Погодите! Галя, я нужен вам. Вы просто этого сейчас не понимаете. Вам необходим мужчина, который вас понимает, с которым вы бы чувствовали себя настоящей женщиной. Я могу вам дать все — любовь, понимание, снисхождение к маленьким слабостям. Я буду вас беречь и лелеять…
— Еще скажите, носить на руках, — перебила она его нетерпеливо.
— Если вы захотите, буду носить и на руках.
— Ладно, я поняла. Хочу только сказать, что вы опоздали.
— Ха! Неужели это вы о том парне с палочкой, с которым вы так часто гуляете по городу? Ну, это же несерьезно!
— Откуда вы знаете? — разозлилась Галя. — Вы что, следите за мной?
— Мы живем в одном городе, Галя. Вы не допускаете мысли, что я мог встретить вас случайно?
— Зная ваши повадки и то, с какой настойчивостью вы в меня вцепились, трудно поверить в случайность.
— Можете не верить, но дело обстоит именно так. Кто он? Ваш пациент? Какой-нибудь паренек из Чечни. Таких, как он, сотни. Матушка-Россия всегда была богата пушечным мясом. Ему, наверное, льстит внимание москвички. Откуда он? Из Тулы, из Воронежа или из Пензы? Вам приятно, что он слушает вас, открыв рот? Надо полагать, вы расстанетесь добрыми друзьями и будете целый год писать друг другу письма, пока не найдете себе новое увлечение.
Галя хотела бросить трубку, но только природная вежливость не давала ей этого сделать.
— Может, вы прекратите нести чушь?
— Разве я не прав?
— Послушайте, что вы ко мне прицепились? — воскликнула с еле скрываемым отчаянием Галя. — Найдите себе такую, которая с радостью согласится выскочить за вас и без этих сложностей. Лично я тысячу раз дала вам понять, что не хочу вас ни видеть, ни слышать. Что вам еще сказать такого, чтобы вы отстали? Послать вас по-матушке?