— Случись что со мной — начнется расследование. Скорее всего, полиция ничего не сможет вам предъявить. Но клан примет решение, и Скорпионы выйдут из банки. Если же вы возьметесь за моих близких — я сама перешлю энграмму нашей беседы Скорпионам, не колеблясь ни секунды.
Она замолчала.
— Благодарю вас, — после долгой паузы произнесла доктор Танидзаки прежним мягким тоном. — Мне было приятно освежить это воспоминание. Моей подруге угрожали: давно, очень давно. Все, что вы услышали, она сказала одному бандиту. Позже она поделилась энграммой конфликта со мной. Вам понравилось?
— Я…
В прихожей Крисп обувался дольше обычного. Его качало, он боялся наклониться, боялся перенести вес с ноги на ногу. Пальцы закаменели, сандалия выпала, когда Крисп взял ее с пола. По лицу текли крупные капли пота. В кабинете мурлыкал уником, доктор здоровалась, отвечала кому-то — Крисп не слышал, не разбирал слов.
— Задержитесь! — крикнула Юсико-сан. — Идите сюда!
Крисп вернулся, дрожа всем телом.
— Я передумала, — реплика встретила Криспа на пороге, молотом ударила в переносицу. — Верней, меня хорошо попросили. Скажите спасибо аламу Яффе, моему близкому другу. И еще одно спасибо Диего Пералю, давшему согласие на раскрытие врачебной тайны. Могу ли я, слабая женщина, отказать, когда такие люди просят?
Опустившись на колени, доктор Танидзаки склонилась перед молодым человеком в поклоне. Ее лоб коснулся пола: раз, два, три.
— Вы хотели знать, зачем приходил ко мне господин Пераль? Он просил освежить воспоминания о его покойной жене. Это любовь, господин Вибий. Иногда она нуждается в помощи врачей. Вам известно, что на свете существует любовь?
— Д-да, — пробормотал Крисп. — Я в курсе.
— Я рада. Всего доброго, сеанс закончен.
КонтрапунктИз пьесы Луиса Пераля «Колесницы судьбы»
Кардинал-советник:
Сын мой, я вызвал вас тайно. Считаете, странно?
Вовсе не странно! Как честную Божью овцу,
Зная вас…
Санчо:
Падре, уж лучше скажите «барана» —
Божьим бараном мужчине быть больше к лицу!
Кардинал-советник:
Сын мой, оставим крестьянам пастушьи сравненья!
Вы — горожанин, торговец. Считай, вы — народ!
Санчо (подбоченясь):
Да, я народ! Я — народный народ, без сомненья!
Трижды народный народ!
Кардинал-советник:
И народное мненье
Мне интересно узнать, так сказать, тет-а-тет.
Друг ваш — поэт…
Санчо:
Да, поэт!
Кардинал-советник:
Вы — поэта сосед,
Значит, культурная личность, знаток, театрал….
В курсе ли вы, что есть мнимо счастливый финал?
Санчо:
Ясное дело! Представьте, что вы у ней дома,
Дело дошло… Ну, короче, дошло! Крепче лома
Ваш…
Кардинал-советник:
Да, я понял.
Санчо:
И в самом финальном конце
Вы понимаете: дело не в нем, подлеце,
Дело-то в ней!
Кардинал-советник:
Я не понял.
Санчо:
Она засыпает!
Морщится, кривится, чешется, сладко зевает,
И засыпает! А ты хоть долбись до камней…
Это есть мнимо счастливый финал, как по мне.
Кардинал-советник:
Вы мне открыли глаза на сценический казус!
Поговорим о политике.
Санчо:
Жду лишь приказа!
Кардинал-советник:
В городе зреет побоище, смута дворян
Из-за поэта. Скажите мне, Божий баран,
Если поэта тихонько спровадить в канал…
Санчо (с пониманием):
Будет ли это нам мнимо счастливый финал?
Кардинал-советник:
Слышал, гуляет он вечером возле канала…
Санчо:
Он не гуляет!
Кардинал-советник:
А вы пригласите, каналья!
И незаметно прижмитесь к поэту бочком,
И по-соседски, могучим народным толчком,
Мнимо счастливый финал обеспечьте-ка мне,
Так, чтобы плач на поминках, но счастье в стране.
Я же подброшу редисочки в ваш огород…
Санчо:
Знаете, падре, что скажет на это народ?
С этакой дичью идите к убийцам-ворам,
Я хоть и Божий баран, но совсем не баран!
Глава восьмаяЛожь и правда
— Райгород, — сказал полковник Дюбуа.
— Что? — не поняла Джессика.
В унилингве не существовало такого слова: «райгород». Был рай, был город. Вместе они сочетались разве что в художественных образах, столь ценимых дедушкой Лукой: город, прекрасный как рай… Ничего подобного вокруг не наблюдалось. Деревья и деревья: стволы, ветки, листья.
— Монахи! — полковник сделал широкий жест, словно это все объясняло. — Монахи, мадмуазель! Они такие затейники!
— Вы не могли бы выражаться яснее?
Они ехали по ухоженному саду. Ряды апельсиновых деревьев выстроились солдатами на плацу. На грушах уже завязались плоды, и не дичка, годная лишь на сушку, а сортовые шедевры, формой похожие на разжиревший контрабас. Вишни, яблони, фиги; клумбы с пионами, миндаль… Вечер кутал сад в дымчатую вуаль, мантилью из темного кружева. Еще чуть-чуть, и мантилья станет черной, траурной. Подробности, детали, милые пустяки — все сгинет, утонет в сумерках.
— Сад — подобие рая, мадмуазель. Монастырские сады называют райгородами, — вне сомнений, Дюбуа гордился собой. Вызвать недоумение у инопланетницы, да еще и у гематрийки? Об этом подвиге будут слагать легенды. — Если так, мы слегка подпортили здешние кущи. Тут был бой, мадмуазель, и славный бой, замечу. Мои гвардейцы — ангелы, мадмуазель! Они изгнали отсюда…
Дюбуа задумался. Аллегория завела его в тупик.
— Ангелов, — любезно подсказала Джессика. — Из рая можно изгнать только ангелов.
— Почему не людей?
— Все истории изгнания, о каких я слышала, сходятся в главном: людей в раю было двое. Мужчина и женщина. Ваша крылатая гвардия сражалась с жалкой парой смертных? Если нет, то я вижу лишь один вариант: ангелы сражались с ангелами. Победители изгнали побежденных за пределы сада, во тьму кромешную.
Маэстро, подумала Джессика. Вот кто оценил бы.
— Вы совершенно правы! — полковник хлопнул в ладоши от восторга. — Ангелы изгнали ангелов! В самом деле, не чертей же… Мы их вышвырнули вон, и теперь герильяс — падшие ангелы. Их удел — прозябать во тьме, а мы обустроим в монастыре преотличную казарму. Дня через три, уверяю вас…
— Казарму?
— Монастырь пустует. Часть монахов убита во время боя, часть подалась в горы, в партизанские отряды, остальные сбежали. Горстка стариков? Они не в счет. Им просто некуда идти, да и сил нет. Мы даже не станем их выгонять, пусть живут. Сада жаль — мои ангелы превратят его в дым. Вечера холодные, парни будут греться у костров…
Джессика огляделась повнимательней: груши, яблони, миндаль. Сегодня она настояла на том, чтобы ехать верхом. Было бы нелепо появиться перед доном Фернаном в громоздком рыдване. Дюбуа галантно предложил разделить с ним седло, но это было бы еще нелепей. В итоге Джессике подобрали замечательную лошадку: маленькую, грациозную, с золотым сердцем. Девушке даже показалось, что она умеет ездить верхом. Шагом, разумеется. Рысь, не говоря уже о галопе, выматывала из нее все кишки.
За спиной, в рюкзаке, возилась Юдифь. Кобра не одобряла верховую езду.
— И вы так спокойно говорите об этом, полковник?
— А чего вы ждали, мадмуазель? — Дюбуа улыбнулся. Интерес спутницы нравился ему, вопросы забавляли. — Я солдат императора. Мне не чужда гуманность. Но мои люди нуждаются в крыше над головой, и я поселю их в монастыре. Им надо согреться, и сад пойдет на дрова, а здешняя библиотека — на растопку. Если кто-то расколотит скульптуру или сшибет лепнину с потолка трапезной — я стану разбираться. Случайно? Я закрою на это глаза. Нарочно? Я отмечу, что это произошло случайно. Сержант изобьет болвана в хлам, чтобы в следующий раз не попадался, тем дело и кончится. Да, я превращу сад в дым, а монастырь в казарму. Да, это вряд ли прославит мое имя. Но Бравильянка падет, император одобрит, а я стану генералом. Ваши соотечественники воюют иначе?
Джессика кивнула:
— Иначе.
— Милосердней?
— Рациональней. Вы слышали о шагающих танках? Они не нуждаются в постое и зимних квартирах. Стены Бравильянки пали бы за четырнадцать минут, гарнизон сдался бы через двадцать шесть минут плюс-минус минута. Я бы спрогнозировала более быструю сдачу, учитывая момент устрашения при падении стен. Но примем во внимание человеческий фактор: гарнизоном может командовать герой. Восемь минут я даю на панику, бунт солдат и гибель этого дурака.
— Дурака?
— Командира. В любом случае, жертв было бы меньше.
— Со стороны бравильянцев?
— Со стороны моих соотечественников.
— Танкисты тоже не нуждаются в постое? Они не едят, не спят?
— «Нефилим» полностью автоматизированы. Управление с орбиты, операторами военного корабля. Один оператор на батальон. Многопотоковое мышление позволяет курировать до сорока машин одновременно.