— Предлагаете остаться? Любоваться луной до утра?
— Светло, маркиз. Ах, как светло! В театрах Эскалоны жгут свечи, в театрах Рипража — газовые рожки. На просвещенной родине мадмуазель — солнышки с регулируемым спектром. Отчего бы нам с вами не воспользоваться услугами луны?
И спустя две с половиной секунды после того, как Джессика все поняла, прочитала в книге под названием «Полковник Дюбуа», полковник небрежно заметил:
— У вас десять спутников. У меня — тоже. Не скрестить ли нам шпаги, маркиз? Уверяю вас, об этой дуэли напишут поэмы.
— Вы же и напишете?
Дон Фернан не скрывал сарказма.
— Я? Ни в коем случае. У меня другой интерес, сугубо практический.
— Шпаги, полковник? Может, лучше стреляться?
— Вы меня разочаровываете, маркиз. Я был лучшего мнения о ваших стратегических талантах. Начни мы стрельбу, и сюда сломя голову примчатся желающие принять участие в спектакле. Караулы поднимут тревогу, начнется свалка, резня. Подключится артиллерия… Благородный эпизод? Грязь и дичь. Он превратится в заурядность.
— Звон клинков?
— Чепуха. Звон клинков слишком тих. Он никого не привлечет в Сан-Бернардино.
Дон Фернан откинулся на заднюю луку седла:
— Святой Господь! Полковник, вы романтик!
— Ошибаетесь. Я практик, человек дела. Во мне нет ни капли романтичности, и мадмуазель наверняка уже сообразила, к чему я клоню. Вы же гематрийка, мадмуазель? Или меня ввели в заблуждение насчет фантастической расчетливости гематров?
— Слишком мало данных, — сказала Джессика. — Вас отзывают в штаб?
— Браво!
Дюбуа захлопал в ладоши:
— Да, меня отзывают в штаб. Зачем?
— Вас хотят снять с командования полком.
— Почему?
— Сражаетесь вы, как я понимаю, достойно. Чрезмерная самостоятельность? Конфликт с начальством? Политические разногласия?
— Все сразу, мадмуазель. Я имел несчастье заявить вслух, что мы не возьмем Бравильянку. А если возьмем, то цена победы будет равна поражению. Генерал Лефевр недоволен. Генерал утверждает, что я подрываю боевой дух. Я — паникер, мадмуазель! Я, самый молодой из полковников императора! Меня сошлют командовать гарнизоном инвалидов в глушь, в провинцию у моря. Там я сопьюсь и умру от тоски. Вы сочувствуете мне, мадмуазель?
— Предпочитаете умереть на дуэли? — настал черед смеяться дону Фернану. Смех гранда Эскалоны звучал тихо, холодно, страшно. — Мне нравится такой подход к делу. Право, барон, я почти готов принять участие в вашей судьбе.
Барон, отметила Джессика. Он впервые обратился к Дюбуа по титулу, не по званию. Дюбуа с самого начала зовет его маркизом. Шаг за шагом, полковник ведет его на бойню, как бычка на веревке.
— В моей? — удивился Дюбуа. — Разве что опосредовано, маркиз. Я не знаю, насколько хорошо вы владеете клинком. Но в любом случае, я не собирался драться с вами. Повторяю, романтизм мне чужд. Для вас я припас капитана Роше, а если милашка Альбер оплошает, его сменит капитан дю Рамбуе. Их я видел, им доверяю. Кстати, мадмуазель, вы обратили внимание, что я не взял с собой лейтенанта де Фрасси? Мальчишка — забияка, но его гонор не подкреплен твердой рукой. Вы имели удовольствие убедиться в этом лично.
— Вы дрались с де Фрасси? — ахнул Пшедерецкий. — Без нейтрализатора?! Джессика, вы сошли с ума! Завтра же вы отправитесь в космопорт!
— Пешком? — съязвила Джессика. — Верхом?
— Мой «Кримильдо» ждет в Сан-Федрате, на стоянке. Мой личный кучер, — чемпиона сменил аристократ, утративший всю манерность, злой как сатана, — человек отчаянной храбрости. Запрет на полеты? Лига? Ему плевать на все, кроме моего приказа. Один звонок, и он пригонит «Кримильдо». Пушки? Осада? Если понадобится, он сядет на маковое зернышко! Лётные права пилота первого класса — вам это о чем-нибудь говорит? Завтра?! Нет, сегодня! Я немедленно…
В течение этого монолога Антон Пшедерецкий и дон Фернан толкались локтями, менялись местами, без очереди вырывались на первый план, забыв о правилах общежития — так они были взбешены, а скорее, испуганы безответственным поведением Джессики Штильнер.
— Вернемся к дуэли, — мягко перебил его Дюбуа, не заметив, что перебивает двоих. — Вы заняты, маркиз, заняты делом чести. Слово «немедленно» для вас сейчас может относиться лишь к одному, очень важному делу.
— Дуэль? Убирайтесь к дьяволу!
— Браво! Оскорбляйте меня, мы на верном пути.
— Никаких дуэлей!
— Ошибаетесь. У вас нет выбора.
— Мы уезжаем, — дон Фернан кончиками пальцев коснулся шляпы. — Ваш покорный слуга, барон!
— Разумеется, — согласился Дюбуа. — Мой покорный слуга.
И привстав на стременах, точно так же, как вставал получасом раньше, желая разглядеть в сумерках отряд дона Фернана, полковник громко закричал, обращаясь к эскорту губернатора упрямой Бравильянки. Он сменил унилингву на эскалонский, Джессика не поняла ни слова. Да и зачем? Гематрийская логика, умножить на представление о нравах варварской знати, плюс знание мужчин в целом, коэффициент поправки «три Г» — гордость, горячность, глупость…
Взрыв ликования подтвердил ее расчет.
Пожалуй, комедиограф Луис Пераль, прежде чем оформить черновик благородными стихами, изобразил бы этот диалог так:
Сцена затемнена. Движение теней.
Гул голосов, звяканье вилок. Булькает, льется в стаканы йа-донг — травяная настойка, самое приличное пойло из той дряни, что продается в поселке. Вокруг стола идет призрак со свечой — служитель сцены. Для зрителей его нет, он — ходячий канделябр. Дрожащий огонек выхватывает из груды закусок, громоздящихся на столе, собранном из пяти столиков поменьше, то одно блюдо, то другое. Рис с карри, мидиями, креветками. Обжаренная лапша. Рыбные салаты. Огненно-острый пхрик с чесноком. В бесчисленных плошках — соусы всех цветов радуги.
Проявляются люди: не полностью, фрагментами. Лица раскраснелись, блестят от пота. Рты жуют. Рты говорят, плюются непрожеванным. Кто-то отчаянно жестикулирует. Яблоку негде упасть: три колланта втиснулись в буфет, гордо именуемый банкетной залой «Королевского приюта».
Диего: Прошу меня извинить, сеньоры. Честь имею.
Резкий поклон: словно голубь склюнул зерно. Голубь? Ворон. Диего Пераль, весь в черном, покидает шумную компанию. Вослед несется:
— Наливай!
— За него!
— За них!
— Чтобы все срослось!
— До дна!
— …кто она вообще такая?!
— А вам Яффе не сказал?
— Что не сказал?
— Ха! Ничего не сказал!
— Ты думаешь, мы даром по космосу мотаемся?
— Приказали, вот и мотаетесь. Не даром, за бабки. А мы — за вами.
— Спасаем вас, бездельников!
— Бездельников?! Ты маэстро видел?
— Ну, видел. Я их таких тыщу видел.
— Маэстро он, понял? Мастер! Невесту свою с того света вытаскивает!
— Из-под шелухи, что ли?
— Сам ты шелуха! Кони она двинула, понял?
— Куда двинула?
— В ящик сыграла! В натуральный ящик!
— А он тянет! Надрывается! И мы за компанию…
— Врешь!
— Я?!
— Ты!
Два невропаста. Рыжий скандалист и черный мачо. Оба пьяней пьяного. Кричат, орут, силятся переорать весь мир.
— Ты такой любви сроду не видел! И не увидишь!
— А ты видел?!
— Я видел!
— Где?
— Я каждый день вижу! Понял?!
В перепалку вплетаются голоса коллантариев:
— …насчет бездельников я бы попросил!..
— Это вы за нами хвостом таскаетесь…
— Мы хвостом?!
— Вы хвостом!
— Кто вас от фагов спас?!
— …спасибочки, по гроб жизни…
— …любовь! Я думала, ее нет уже…
Шум нарастает. Все тонет в какофонии. Хмельная похвальба. Хмельная обида. Хмельная зависть: у них — да! А у нас…
Служитель уходит. Свет гаснет.
Темнота. Тишина.
Когда свечи зажигают вновь, вдоль всей рампы, зритель видит апартаменты профессора Штильнера. Мар Фриш выключает коммуникатор, лежащий на столе.
Пробус: Гиль, ты монстр! Как ты все это записал?
Фриш (скромно): Привычка. Профессиональное.
Пробус: Ты знал?! Знал, что мы разосремся?
Фриш: Предполагал.
Пробус (внезапно мрачнеет): И часто ты нас пишешь?!
Фриш: Иногда.
Штильнер: Вернемся к коллантам, друзья мои! Итак, ссора. Вы похвастались, они позавидовали. Что дальше?
Пробус: Рыжий кричит: пусть рой нам помогает! Что это, мол, за контакт? Болтается в стороне, как дерьмо в проруби! Мы жилы рвем, а он и в ус не дует!
Штильнер: Грандиозно! Как быстро люди привыкают к чудесам! Давно ли вы роя, как огня, боялись? Продолжайте, я весь внимание!
Пробус: Короче, он хочет затащить рой в наш коллант. Пусть участвует, гадюка! Но для этого нужны два других колланта. Вот утром наши и пойдут мириться.
Штильнер: Боже правый, зачем вам еще два колланта?!
Пробус (с возмущением): Как это зачем? Рой загонять! Вроде охоты: они — загонщики, а мы — эти… Копы, да? Они рой на нас выгонят, а мы его примем, как родного! Будет помогать, никуда не денется. Ну, в смысле, это рыжий так считает, и Анджали…
Штильнер: Восторг! Действительно, бесконечны две вещи: Вселенная и человеческая глупость. Впрочем, насчет Вселенной я не уверен. Нет, идея флуктуации, как участника колланта, блестяща! (Профессор срывает с головы воображаемую шляпу, раскланивается.) Но все остальное! Методика, если здесь применимо это слово… Контакта вам, значит, мало? Рой, значит, бездельничает?
Пробус: Мне? При чем тут я?!
Он открещивается столь рьяно, что у профессора возникает серьезное подозрение насчет авторства идеи охоты на рой. Принуждение к дружбе, загонщики и копы — тут попахивает умом острым и парадоксальным.
Пробус: Но они-то правы, профессор! Разве это контакт?
Штильнер: Вы кто по образованию, голубчик?
Пробус: Я? Наладчик навигационных систем. Инжертех на Квинтилисе…
Штильнер (в ужасе): Кто?!
Пробус: Не кто, а что. Инженерно-технический, имени Тита Суллы.