«Мне бы хотелось сегодня коротко вспомнить — в чем же заключается наша работа. В такой день, как сегодня, снайпер встает в три часа ночи, выходит на снайперский пост — в 4 часа утра. Снайперы обыкновенно сидели в нейтральной зоне, на ничейной земле, последнее боевое охранение позади, впереди гитлеровцы. Вы знаете, что линия ничейной земли в Севастопольском укрепрайоне была узкой, на отдельных участках до 150 метров, но в основном — значительно уже, поэтому очень часто приходилось быть в непосредственной близости от противника. За день можно было сделать 5–10 выстрелов.
Нам противостояли фашистские снайперы. Они имели отличную подготовку, заканчивали военные снайперские школы, учились стрельбе по живым мишеням в концлагерях смерти, а на фронте за каждую сотню убитых русских получали дополнительные награды.
Как-то принято думать, что мы друг друга обманываем веточками. Дело не в веточке. Подумайте: вот вы столкнулись со снайпером на вашем участке фронта. Вам передают, что снайпер мешает, нарушает движение. Тогда дается приказ нашему снайперу снять вражеского снайпера, а для того, чтобы его найти, надо потратить двое — двое с половиной суток. И вот двое с половиной суток снайпер работает один, наблюдатель отходит потому, что лишние люди — лишние жертвы и демаскировка.
Много способов приходилось применять, чтобы вызвать снайпера на огонь. Применяли стекло, жестянки — все, что было под рукой. У нас не было особых приспособлений, а когда обнаружишь снайпера, то начинается так называемая снайперская дуэль. Вы в прицел видите снайпера, его глаза, цвет волос, но и он вас видит. Здесь все решают доли секунды. После такой снайперской дуэли человек на несколько часов выходит из строя. Он настолько устает, что трудно из него что-либо еще выжать.
Мы добились, что гитлеровцы не ходили в дневное время по переднему краю. Гитлеровца надо было искать, надо уничтожать. Каждый убитый фашистский солдат — это психическое воздействие на врага. Значит, надо было перейти к новому виду работы — снайперской засаде, то есть выходить на 500–800 метров к ним в тыл. Идешь ночью, на линии фронта спокойно. Но когда переходишь линию фронта, кожа у тебя деревенеет. В засаду мы ходили только добровольно, зная, что шансов вернуться на свои позиции — не более десяти из ста.
Приходишь в засаду часа в три ночи и до восьми часов утра. Лежат несколько снайперов, ведут наблюдение за врагом. В какой-то момент начинается снайперский налет, а вслед за ним — крик. Гитлеровцы кричат, что напали русские партизаны. У них — паника, а вслед за этим они приходят в себя, и для нас готовится ряд “сюрпризов”. Много бывало случаев, когда снайперы погибали в засаде, но не было случая, чтобы мы оставляли убитого товарища у врага.
Большую роль играли снайперы в бою.
Когда отдается приказ наступать нашей пехоте, то надо перекрыть вражеские пулеметные ДОТы, и на это задание шел наш снайпер. За час или два до наступления снайпер выходит на нейтральную полосу, подбирается к переднему краю врага и берет под огонь его ДОТ, а взять под огонь эту огневую точку — значит залечь прямо перед ДОТом. И мы такие задания выполняли.
При обороне Севастополя командование высоко ценило снайперский труд, это отношение было вполне заслужено нами.
Для того, чтобы стать снайпером, важно не только уметь метко стрелять. Важно другое — отношение к врагу. Это — холодная ненависть, когда все чувства подчинены расчету. И конечно, нужна воля, железная выдержка, умение пристально и терпеливо наблюдать. Наши снайперы не спускали с врага глаз ни днем ни ночью. Часто бывало, что боевой журнал разведки проверялся по снайперским наблюдениям. Каждую кочку, каждый кустик на своем участке снайпер знал наизусть.
Из-за этой тяжелой работы у многих из нас появлялась болезнь — реактивный невроз, и это — совершенно нормально. Сложная обстановка на фронте не позволяла вовремя предоставлять метким стрелкам отдых, и постоянное нечеловеческое напряжение сил выливалось в такую хворь.
Я помню первый слет снайперов в Севастополе, созванный Главнокомандующим Приморской армии генерал-майором Иваном Ефимовичем Петровым. Он первый обратил внимание на трудные условия работы снайперов и приказал давать нам еженедельно сутки отдыха, снабжать снайперов дополнительным сухим пайком на посту, ведь горячий обед на нейтральную полосу не принесешь.
Хочу сказать и о теплом отношении к нам однополчан. Когда уставший снайпер возвращался из леса с “охоты”, то он мог зайти в первый попавшийся блиндаж, и каждый солдат или матрос считал своим долгом освободить ему место и сказать: ложись. Согревали чай на бездымном порохе и давали кружку: выпей, переведи дух, отдохни.
Когда мы получали суточный отпуск, то приезжали в Севастополь, и нас обычно встречала ребятня, расспрашивала об успехах на фронте. Бывало, снайпер ходит-ходит и не имеет ни одного убитого — враг прячется. Командиру можно объяснить, что фрицев нет, а попробуйте это объяснить ребенку. Отвечаешь малышу: знаешь, фашистов не было. И слышишь в ответ: ты плохо меня защищаешь.
Потом, весной 1942 года, севастопольским ребятам стало известно, что у нас плохо с боеприпасами. Я получила в подарок от мальчишек с горы Матюшенко рогатку. Спрашиваю — зачем? А мне говорят: снайперу нужно тренироваться каждый день, а у вас патронов мало, потому не трать их и тренируйся с рогаткой. Это — серьезный момент. Говорит он о том большом единстве, которое существовало у нас в народе в годы борьбы с фашизмом.
Например, когда я приходила в Севастополь, то первая женщина, которая увидит тебя, считала своим долгом отдать свою воду — а в городе ее постоянно не хватало — и постирать тебе все.
Героическая оборона города продолжалась 250 дней. Мы противостояли противнику, имевшему большой численный перевес, перевес в орудиях и боевых самолетах. Это получилось потому, что три силы: народ, армия и флот — слились в одну. Мы, ветераны, очень благодарны севастопольцам, которые сейчас поддерживают нашу былую военную славу. Защитники приходят, защитники уходят, а Севастополь остается навсегда!..»
В этом докладе ничего не сказано о снайперских винтовках, хотя они являлись важнейшим условием успешной работы сверхметкого стрелка. Но надо помнить, что публичные упоминания об оружии в СССР не поощрялись. Эта тема считалась запретной. Вероятно, потому Людмила Михайловна ни единым словом не обмолвилась ни о «трехлинейке» с прицелом «ПЕ», ни о «СВТ-40» с прицелом «ПУ», которые видны на ее фронтовых фотографиях. На самом же деле оружие она очень любила и прекрасно в нем разбиралась.
У нее была собственная коллекция пистолетов и специальное разрешение на их хранение, выданное Управлением МВД по городу Москве.
Как пишет Людмила Михайловна в своих мемуарах, первым она получила пистолет «ТТ» (Тульский, Токарева), присвоенный младшему и среднему командному составу РККА. Этот образец выпущен в 1940 году на Тульском оружейном заводе и имеет номер «ПА 945». Тяжеловатым он казался для женской руки (вес 825 грамм без магазина на восемь патронов), зато калибр имел 7,62 мм и пробивал кирпичную стену толщиной не менее десяти сантиметров. С ним снайпер не расставалась во время обороны Севастополя, всегда носила в кобуре на ремне, перетягивающем гимнастерку.
Видимо, к военным трофеям можно отнести принадлежавший ей пистолет системы «Маузер» С/96 образца 1912 года и калибра 7,63 мм с номером «5198». Это мощное оружие с магазином на десять патронов, с длинным стволом, имевшим внутри шесть нарезов и сверху — секторный прицел с хомутиком. На правой стороне рамки выбита надпись: «WAFFEN-FABRIK MAUSER A.G. OBERNDORF ANECKAR». Кроме «Маузера» немецким оружием в ее коллекции являлся и «Парабеллум» («Люгер»). Впрочем, этот пистолет калибра 9 мм командование Российской императорской армии еще в 1906 году рекомендовало офицерам «для ношения в строю», который они могли приобретать на свои средства.
О поездке в США Людмиле Михайловне напоминали два пистолета: «Браунинг» образца 1930 года калибра 9 мм (№ 838993) и «Кольт» образца 1911 года калибра 11,43 мм (№ С-214969). Последнюю «игрушку» ей подарили от имени Чикагской ассоциации метких стрелков, с членами которой она встречалась и даже провела показательную стрельбу по мишеням в их клубе из американских винтовок «Гаранд M1» и «Спрингфилд М 1903», снабженных оптическим прицелом «Вивер».
Когда советская студенческая делегация побывала в городе Торонто (Канада), то на оружейной фабрике снайперам Павличенко и Пчелинцеву преподнесли сувениры: винтовки «Винчестер» в подарочном исполнении: цевье и приклад из светлого полированного орехового дерева с памятной надписью, все металлические части и ствол улучшенной обработки. Людмиле тогда досталось ружье с номером «35867». (В настоящее время коллекция оружия, принадлежавшая Л.М. Павличенко, находится в Центральном музее Вооруженных Сил РФ. Ф. № 1/2056).
Во второй половине 50-х и начале 60-х годов майор береговой службы в отставке регулярно ездила не только на юг, в Севастополь, но и на восток, в город Ижевск, где находился военный завод № 74, знаменитый «Ижмаш». Там группа конструкторов под руководством Е.Ф. Драгунова трудилась над созданием нового образца самозарядной снайперской винтовки калибра 7,62 мм. Людмила Михайловна консультировала инженеров, принимала участие в полевых и стендовых испытаниях. Пригодился ее бесценный опыт сверхметкого фронтового стрелка, ее глубокое знание устройства ручных «огнестрелов», ее особое «чувство оружия», которое не раз выручало снайпера на переднем крае севастопольской обороны. Однако работа над проектом шла непросто.
Главное ракетно-артиллерийское управление (ГРАУ) Министерства обороны объявило конкурс на создание нового образца в 1958 году. Требования военных, например по кучности стрельбы, показались конструкторам почти невыполнимыми. Однако изготовленный Драгуновым в 1959 году опытный образец ССВ-58 «уложился» в них. Затем его группой был представлен доработанный вариант ССВ-61, который тоже получил ряд замечаний, но было ясно, что конструкторы находятся на правильном пути.