, муку, чеснок, капусту и пр. Питье послу на один день поставили в следующем количестве: 5 чарок вина, горячего двойного, несколько кружек рома, меда вишневого, малинового, полведра меда паточного, ведро меду княжеского, ведро пива. Предусмотрели также пряности: шафран, гвоздику, имбирь, корицу, перец. Позаботились о дровах: «в избы и в поварню по 5 возов дров на день»[184]. Как видно, Годунов очень старался обустроить быт английского посольства как можно комфортнее.
Между тем, подобный прием не распространялся на всех англичан, прибывавших в Московское государство. К примеру, доктор Виллис приехал в Россию в августе 1599 г. с письмами к государю от королевы и надеялся, что ему окажут достойный прием. Между тем, этого не случилось. «Лишь через шесть часов мне позволили войти в небольшой дом, и была уже ночь, когда я его занял вместе с приставом (присланным) для наблюдения за мною. На ужин мне дали кусок холодного мяса, и я пробыл в этом доме 5 дней. На обед я получал только кусок старой вареной, а к ужину жареной говядины, а дом мой постоянно был полон пьяных русских. Получив разрешение и лошадей, оттуда (т. е. из Ивангорода), я выехал 4 сентября около 9 часов утра… и все мое путешествие не стоило каких-либо расходов для Великого князя, кроме прогонов для лошадей. Подъехав к воротам столицы, — продолжал свое повествование Виллис, — пристав отвел мне длинное низкое помещение, а сам отправился к канцлеру вместе с письмами к нему от Ивангородского воеводы… Тем временем, будучи голодным от продолжительного поста, усталым от непрерывного путешествия, я не мог получить ни еды, ни питья и даже какого-нибудь другого места для отдыха, ибо скамейка в дымной комнате была полна нищих и усеяна мухами. Наконец, я получил хороший обед, который принесли мне английские купцы, едва получившие позволение от канцлера посетить меня». И только благодаря вмешательству соотечественников, Виллис наконец-то с трудом получил у посольского дьяка согласие на то, чтобы въехать в Москву и остановиться в английском доме (на Варварке в Китай-городе), так как по словам дьяка Щелкалова, «во всем городе не было другого подходящего для меня дома, хотя этот город также велик, как Париж во Франции»[185].
Покровительственное отношение Годунова к англичанам продолжалось и после смерти королевы Елизаветы и вступлении на престол короля Якова I Стюарта в 1603 г. С известием о свершившемся событии в Москву в 1604 г. прибыло посольство Томаса Смита. Как свидетельствовал один из членов посольства известный своим сотрудничеством с У. Шекспиром английский драматург Уилкинс Джорж, посла и его свиту встречали тысячи москвичей, а по обеим сторонам пути «выстроились несколько сотен молодых бояр, дворян и богатых купцов, верхом на нарядно убранных конях»[186]. Подобно своим предшественникам, посланник и члены его свиты были поражены пышностью и торжественностью царского церемониала в Кремле. Их поразил также вид «могущественного царя», который «восседал на золотом троне, обитом дорогою тафтой, в правой руке он держал золотой скипетр, а на голове имел корону из чистого золота; на шее у него было надето ожерелье из драгоценных камней и жемчуга; его верхняя одежда была сделана из малинового бархата, красиво вышита золотом и изукрашена драгоценными камнями». Не отставали в богатстве нарядов от царя и его ближайшие придворные: члены царской Думы и бояре «в одежде из золотой парчи и тафты, в высоких шапках из черно-бурых лисиц». Джорж насчитал таких разодетых придворных до двухсот человек[187].
Желая добиться подтверждения от русского царя прежних привилегий для своих купцов, присовокупив к ним еще и просьбу о транзитной торговле с Персией и восточной Индией, Яков I передал с посольством Смита богатые дары для Годунова. Среди них преобладали серебряная посуда (блюда, кувшин, кубки, фляги, высокие кружки с крышками) и ткани. Сыну Годунова царевичу Федору был поднесен отрез бархата малинового цвета и два пистолета. Самому царю подарили нить жемчуга в две тысячи зерен и нарядно украшенную карету. Этот экипаж произвел сильное впечатление на обитателей Кремля, а также на москвичей, когда запряженный двумя парадными лошадьми он перемещался по городу[188].
Надо признать, что Борис Годунов чествовал не одних только англичан. По утверждению историка Н. И. Костомарова, «никто из прежних московских царей не отличался такой благосклонностью к иностранцам, как Борис». Он пригласил на царскую службу «ливонских немцев», предоставив им льготы от податей и повинностей, позволил построить в Немецкой слободе протестантскую церковь. Приезжавшие из Германии, Швеции, Франции врачи, аптекари, ученые и военные люди встречали при дворе самый радушный прием[189].
При Годунове заметно увеличилось число иностранцев в войске. Если при Грозном среди воинов чаще всего можно было видеть черемисов, мордву и татар, то теперь в войске Годунова насчитывалось до полутора тысяч иноземцев — немцев, поляков, литовцев, греков, шотландцев, датчан, шведов. «Давно уже московские государи начали принимать в службу иностранцев, немцев, — отмечал С. М. Соловьев, — но никогда еще эти иностранцы не пользовались таким почетом и такими выгодами, как при Борисе». И далее историк разъяснял причины подобной «любезности» Годунова в отношении к иностранным военным специалистам. Это, во-первых, желание царя приласкать ливонцев, во-вторых, явное преимущество иностранных ратников перед русскими, и, наконец, в-третьих, «подозрительность Бориса, который не доверял своим русским, хотел окружить себя иностранцами, вполне ему преданными». Принимая к себе на военную службу иностранцев, царь Борис обещал дворян сделать князьями, а «меньших людей» — боярами. «Мы дадим вам землю, людей и слуг, — заверял их Годунов, — будем водить вас в шелку и золоте, кошельки ваши наполним деньгами». От иностранцев же требовалось лишь служить «верой и правдой» самому царю и его наследнику, и «ни в какие другие государства» не отъезжать[190].
При Годунове возросло в стране и число иностранных купцов, прибывавших из Англии, Голландии, Германии, Франции. Все они были обласканы царем. К примеру, купцы ливонские, вывезенные в Москву еще при Грозном, получили из царской казны по 300–400 рублей взаймы на бессрочное время и без процентов «под условием не выезжать из России без позволения и не распускать за границей дурных слухов о государе». Двум из них Борис предоставил жалованные грамоты на звание «московских лучших торговых людей» с правом беспошлинной торговли с иностранными государствами, а также с освобождением их дворов от всяких податей и повинностей. Очевидно, что подобные условия, создаваемые царем для иностранных специалистов, и заставили русского историка XIX в. А. В. Арсеньева признать: «Царствование Бориса Годунова было праздником для всех иностранцев, как живших в России, так и имевших торговые сношения с нею. Он, предтеча Петра Великого, ласкал и ублажал их, призывал на службу и щедро одаривал»[191].
Откровенно прозападные симпатии Годунова проявились также в его матримониальных планах. Подобно Грозному, он тоже решил породниться с иностранными аристократами, хотя и не сам лично, а через своих детей — дочь Ксению и сына Федора. Заметим, что проблема сватовства детей Годунова в свое время подробно изучалась в XIX в. ученым Д. Цветаевым. Не обошли ее своим вниманием и западные ученые[192].
По мнению Цветаева, Годунов пытался породниться с европейскими аристократами не только в «чисто государственных целях», но и чтобы облагородить свой не слишком знатный род[193]. Началось все с поисков жениха для дочери Годунова Ксении. Согласно русским летописям, Ксения представляла собой «лучший образец тогдашней боярышни». Среднего роста, «телом изобильна», белолицая и румяная, с большими выразительными черными глазами, густыми волосами дочь Годунова отличалась благонравием, здравомыслием, была «навычная в книгах, любительница духовного пения». Она любила вышивать и заниматься иконописью. Знала грамоту, а, возможно, и какой-то иностранный язык. В 1598 г., когда Ксении пошел семнадцатый год, Борис надумал выдать ее замуж за шведского принца Густава. Его отец король Эрих XIV был к тому времени низложен, а потому сын скитался по Европе. И вот, этого-то «скитальца» царь решил сосватать за свою дочь с тем, чтобы через него подчинить себе Ливонию. К Густаву отправили послов. 19 августа 1599 г. его уже торжественно встречали в Московском государстве. Царь пожаловал жениху в удел Калугу и 10 тыс. рублей. Однако Густав предпочел задержаться в Москве. Выписав к себе из Данцига приятелей, а также давнюю возлюбленную Екатерину Катер, он начал «сумасбродствовать». Московские власти стали внушать «жениху», что если он желает заручиться поддержкой Годунова в получении Ливонии и шведской короны, то должен просить руки Ксении и принять православие. Однако «разгульный, своенравный принц», даже не предприняв попытки взглянуть на свою невесту, продолжал развлекаться со своими приятелями и любимой «пассией». Когда же Густав пожелал уехать «в отпуск» на родину, и ему в том было отказано, жених пригрозил, что сожжет Москву. Царь Борис пришел к выводу, что такой зять ему не подойдет, и Густав, лишенный Калуги, в 1601 г. был выслан на житье в Углич.
Между тем, англичане стали опасаться, как бы русский царь не породнился с Австрийским домом. Королева Елизавета, отправляя в Россию посланника Ричарда Ли, наказывала ему всячески препятствовать подобным планам Годунова. Со своей стороны, Елизавета предлагала в невесты царевичу Федору дочь английского графа Дэрби. Однако, поскольку «невеста» оказалась намного старше царевича Федора, ее кандидатуру в Москве отклонили. Королева не сдавалась и через посла Джона Мерика передала для ознакомления царю целый список своих родственников, из числа которых Годунов мог самолично выбрать подходящие партии для своих детей. Между тем, на этот раз англичане со своими предложениями припозднились: в Москве уже ожидали нового жениха для Ксении — принца Иоанна, младшего брата датского короля Христиана IV. По свидетельствам Дж. Горсея, «жених был доблестным, умным, подающим надежды молодым принцем; с помощью его и его союзников царь надеялся совершить чудеса»