Но в полной мере воздает певец
Искусством за искусство-то порой,
Как бы колеблясь, долго тянет свой
Напев нехитрый, как витую нить
Из горла влажного, то оживить
Пытаясь песню, ищет, где бы в ней
Акцент поставить нежного нежней,
И, трелями короткими дробя
Ее на части равные, себя
Перебивает. Удивясь, как мог
Столь малый шлюз вместить столь мощный ток
Мелодий, чьи напевы и стройны,
И безыскусной прелести полны,
Лютнист в ответ движением одним
Рассорил струны (что дышали с ним
Единым вздохом): хриплые басы
Хулят ворчливо дискантов красы,
А те честят их с чистой высоты,
Частя, пока посредники — персты
Не гасят перепалку эту вмиг,
И хрип, и звон сплетая в трубный клик,
Зовущий Марса на поля смертей
Для новой страшной жатвы. Соловей
Удар и этот возвратить спешит,
Трепещет грудь его, и клюв дрожит,
И рвется ввысь, сверкая и дробясь,
Внезапных трелей правильная вязь —
Осмысленный ликующий трезвон!
То вдруг, рыдая, задохнется он
В коротких, частых всхлипах — словно град,
Несется этих звуков водопад
Чрез горло его влажное, спеша
Из той груди излиться, где душа
Певца — родник ее вечноживой —
Омыта в струях музыки самой.
Гармоний золотых счастливый край,
Где зреет лучших песен урожай,
Где каплющие сладостью плоды —
Награда садоводу за труды
На этой щедрой ниве! Горний хор,
Во славу Феба певший с давних пор,
Звенящий серебром с той высоты,
Где музы на заре полощут рты
Росою Геликона[594] и людским
Ушам даруют свой рассветный гимн,
Как бы моля: пусть спит усталый люд,
Пока они заутрени поют,
Своим небесным щебетом храня
Его покой от рдеющего дня!
Так Соловей, дыханье горяча,
Поет, и льется песнь его, журча
Ручьем искрящимся. И он кладет
В основу новой песни прежний ход
Мелодии, покуда вихрь сильней
Вздымает грудь его, рождая в ней
Как бы землетрясенье, и тогда
Напев окрепший прянет из гнезда,
И к небу, лепеча, взовьется он,
Самим собой, как эхо, окрылен.
Открыв блаженству шлюзы, Соловей
Дает свободно музыке своей
Скользить по волнам, что и вверх, и вниз
Раскачивают гордый вокализ.
То чередой пронзительных рулад
Зальется он, то вдруг умерить рад
Их пыл усердный вставками басов,
То медных труб военных хриплый зов
Издаст. Экстазом певческим полна
Его душа, и так легко она
Излита, что вознесся над самим
Собою он, той песней одержим.
Стыдом и гневом поражен вдвойне
Лютнист: «Что ж, госпожа, придется мне
Сыграть еще — пой, лютня, так, чтоб мой
Избыть позор, иль стань навек немой.
Иль песнь победы выстрадай в борьбе,
Иль плач надгробный по самой себе!»
Так он сказал и, пламенем объят,
И яростно, и робко тронул лад,
И задрожал в смятенье нежный хор
Испуганных и трепетных сестер —
Как будто пряди Феба самого
Волнуются и вьются под его
Дыханьем буйным, что меж сфер поет,
И шире раздвигают небосвод.
Порхая по струнам то вверх, то вниз,
Биенье ритма чувствует Лютнист
В своей крови, а пальцы бой ведут
В тенетах Феба с ратью звонких пут,
По их ручьям впадая в океан
Гармонии. Напев Лютниста пьян
Таким нектаром сладостным, что с ним
Кипящий в кубке Гебы[595] — несравним.
И каждый взмах перстов рождает свой
Мгновенный отклик — струн певучих строй
Порой жужжит назойливо и зло,
Порой щебечет звонко и светло;
И каждый штрих, и каждый оборот
Лучится новым счастьем и цветет
Иной красою. Так по гребням волн
(Неистовством столь гармоничным поли)
Вихрь вдохновенья гонит пред собой
Рапсодий нарастающих прибой.
И этот росчерк царственных причуд
Пронзает воздух, и то там, то тут
Мелькает в гордых тактах, и затем
Теряется, не узнанный никем;
Их голос робкий мечется меж нот,
Твердя им о тщете своих забот:
Ведь тайны, что хранит высокий дух
Искусства, он назвать не смеет вслух,
А только шепчет. Так на всякий лад
Трепещут струны, будто бы хотят
Лютниста душу провести по всем
Надмирным сферам музыки — в Эдем
Гармоний и средь горней высоты
Поднять на трон нетленной красоты.
И наконец (венчая долгий спор
Певучих струн, рождавших до сих пор
Блаженный разнобой под властью рук,
Чьей волей описало полный круг
Подъемов и падений колесо)
В сладчайшем полнозвучье тонет все.
Лютнист окончил и спокойно ждет,
Чем Соловей ответствует, и тот,
Хоть прошлый труд его чрезмерен был,
Все ж рвется в битву из последних сил.
Увы, напрасно! Многозвучный звон
Искусных струн лишь миг пытался он
Унять в порыве горестном одним
Простым и чистым голосом своим.
И не сумел, и в скорби опочил,
И смертью пораженье искупил,
И пал на лютню, о достойный, чтоб
(Столь звучно певший!) лечь в столь звучный гроб!
ПЛАЧУЩАЯ[596]
О сестры — две струи,
Серебристо-быстрый бег воды,
Вечные ручьи,
С гор потоки! Тающие льды!
Источник слез неутолимый —
Твои глаза, о Магдалина![597]
Глаза твои — звездный свод,
Нескончаемый звездопад,
Звездный сев идет —
Да будет урожай богат,
Чтоб свет небесного чела
Земля сторицей отдала!
Да то не звезды все ж,
Звезды незыблемо верны,
Их паденье — ложь,[598]
Ими небеса полны,
А у земли и власти нет
Вместить столь совершенный свет!
Твой плач — струится вверх,
И пьют его небес уста,
Как волны млечных рек.
И, словно сливки, высь густа.
Бурлит хрустальный океан —
Сам небосвод от взглядов пьян!
Под утро Херувим
Спешит сюда глоток испить,
Чтобы напитком сим
Уста святые усладить.
И песнь его весь день сладка:
В ней привкус этого глотка…
А если новый гость вступил
В круг звезд и путь свой завершил,
Готовит небо пир:
Наполнит ангел свой кувшин
Из глаз твоих, черпнув сполна
Из них господнего вина…
Нет, не на бархате ланит
У розы — прикорнет роса,
Ее лилея не сманит,
Не в ней она смежит глаза:
Цветы покинет, задрожит,
Твоей слезою побежит!..
Янтарь прозрачно-золотой,
Катясь слезами со ствола,
Рожден печалью той,
Которая в тебе взошла:
Алмазы скорби в сих ларцах —
Ключи небесного дворца!
Когда, в величии представ,
Скорбь мощи царственной полна
(У скорби — царский нрав),
Она, как ты, облачена,
И носит жемчуг свой, горда,
Она из слез твоих тогда!..
Когда, как плач, закат
На нас прольется с высоты,
Твой облик отразят
Его печальные черты…
О ты, чья сладость на века
Печальна, а печаль — сладка!..
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ГИМН[599]
Хор. Воспойте, пастыри! Для нас
Заря любви в ночи зажглась.
Пусть к небу пенье вознесется —
Уж слишком долго дремлет солнце!
Для спящего блаженства нет,
Ему не думалось досель,
Что мы узрим небесный свет,
Царя целуя колыбель.
Скажите, солнце торопя:
«Теперь светло и без тебя».
Ему мы явим чудеса,
Каких не видело оно,
Не созерцали небеса:
Без солнца — все озарено!
Где был ты, Титир, объяви,
Что видел, Тирсис, назови!
Титир. Я видел: лежа в темноте,
Взглянул младенец чудно так,
Что в небывалой красоте
День воссиял, рассеяв мрак.
Не на востоке занялась
Заря, о нет, взошла из глаз!
Хор. Не на востоке занялась…
Тирсис. Выла вьюга, пел мороз —
То злой Борей летел на брань,
Но вдруг забылся — и принес
Нам ароматы вместо ран:
Куда упал сладчайший взгляд —
Там вместо льда цветы пестрят.
Хор. Куда упал сладчайший взгляд…
Оба вместе. Ты в нежном гнездышке лежал,
Рассвет, несущий вечный день!
С востока взгляд твой воспылал —
И прочь бежала страха тень.
Тебя в сиянии твоем
Узрев, мы зренью гимн поем.
Хор. Тебя в сиянии твоем…
Титир. Сей бедный мир — я произнес —
Приюта лучшего не даст ли
Пришельцу, что светлее звезд,
Чем грязные, сырые ясли?
Отыщем в небе, на земле ль
Сему младенцу колыбель?
Xор. Отыщем в небе, на земле ль…