— Она казалась грустной? Измученной?
— Да нет, не сказал бы.
Поскольку речь по-прежнему шла все о том же убийстве — само собой, о чем же нам еще было говорить, прикидывали, сколько поездов проходит каждую ночь через виадук, сколько раз приходилось ходить туда убийце, — она вдруг оборачивается к Альфонсо и спрашивает: «А что, неужели никто ни разу так и не встретил кого-нибудь ночью у виадука?» Альфонсо отвечает: «Во всяком случае, никто об этом не заявлял». Тогда Пьер оборачивается к Альфонсо и так долго-долго, пристально на него смотрит. Потом спрашивает: «А правда, Альфонсо, вот ты, к примеру, неужели ты ни разу не встречал никого ночью у виадука?»
Альфонсо как-то нетерпеливо передернул плечами, сказал, что нет, не встречал и вообще хватит об этом.
С этого момента между нами возникла какая-то неловкость, это точно, тут уж мне не ошибиться. От настойчивости, с какой Пьер и Клер расспрашивали Альфонсо, не встречал ли он убийцу — особенно в присутствии того незнакомого человека, — всем сразу стало как-то не по себе.
Вот в таком смущении мы и продолжаем разговор про убийство.
Говорим, что по домам ходят полицейские. Вчера, к примеру, были у Альфонсо, сегодня утром у меня.
Клер интересуется, а чего они вынюхивают, эти полицейские. Я отвечаю: сперва спрашивают удостоверение личности, а потом требуют объяснить, где находятся члены семьи, которых в тот момент не оказалось дома.
Альфонсо добавляет, что отряд полицейских с собакой с утра разыскивает голову жертвы. «Где?» — спрашивает Клер. «Да там, в лесу», — отвечает Альфонсо.
Потом мужчины еще некоторое время толкуют про это убийство… Не берусь сказать, как долго это продолжалось. Может, с полчаса. Когда мы взглянули на площадь, там уже было совсем темно.
Я говорю, что полиция попросила меня не закрывать кафе и что у нас в Виорне кафе, открытое до полуночи в пустынном, безлюдном городе, — это, должно быть, занятное зрелище. Девица поинтересовалась, а почему полиция попросила не закрывать кафе. Я ответил: «Да из-за этого вечного правила, якобы убийца всегда возвращается на место преступления». — «Что ж, в таком случае, стоит подождать», — заметила девица.
Вот о чем мы толковали в тот вечер.
Ах да, чуть не забыл, был еще момент, когда Клер с Альфонсо разговаривали о чем-то между собой — совсем недолго, всего две-три фразы. Мне удалось уловить слова: страх в Виорне — это сказал Альфонсо. Потом Альфонсо улыбнулся.
Через некоторое время девица подходит к Клер и спрашивает: «А как насчет вашего поезда, мадам, вы не опоздаете?» Клер вздрагивает от неожиданности и недоумевает: «Какого еще поезда?» Но тут же берет себя в руки и — как сейчас помню — отвечает, что поезд на Кагор отправляется с Аустерлицкого вокзала в семь тринадцать утра.
Девица смеется. Мы тоже, через силу.
Девица не отстает, говорит Клер, что та что-то уж чересчур рано собралась в путь. Клер не отвечает.
Потом девица еще спрашивает, красивый ли город Кагор. А Клер по-прежнему молчит, точно в рот воды набрала.
Всем жутко не по себе. Никто не знает, что сказать.
И вот тут вдруг поднимается с места тот мужчина. Подходит к стойке и этак вежливо спрашивает, не откажемся ли мы выпить с ним по стаканчику, он угощает. Я нелюбезно заметил что-то вроде: «Если вы надеетесь что-нибудь из нас вытянуть, то зря теряете время и деньги». Ясное дело, он ничуть не обиделся, даже и внимания-то не обратил.
Пьем. Мне невтерпеж узнать, правда ли, он из полиции. Спрашиваю: «А что, наши почтенные гости тоже из департамента Сены и Уазы?» Девица отвечает, что она лично парижанка, приехала сюда взглянуть на место преступления, случайно встретила этого господина, и он пригласил ее пропустить стаканчик. А тот улыбнулся и ответил шуткой, от которой никому не стало смешно. Ответил: «Нет, что касается меня, то я не из департамента Сены и Уазы, а просто с набережной Сены».
С этого момента мы уже не сомневались, что имеем дело с легавым. И все-таки никто не уходил. Все сидели и чего-то ждали. Должно быть, каких-нибудь новых подробностей насчет убийства, чего же еще.
— А что Клер, она так ничего и не сказала?
— Ах да, чуть не забыл. Она не поняла, что означал ответ полицейского. И спросила у Пьера: «А что это он имел в виду?» — а Пьер ответил, шепотом, но я-то смог услышать, стало быть, и полицейский тоже, такая стояла тишина: «Это легавый».
Так что теперь всем все стало ясно. Всем противно, всем не по себе. Но никто не двигается с места. Все сидят, чего-то ждут…
…Что-то я не припомню, на чем остановился.
— Полицейский предложил угостить всех присутствующих.
— Да-да, теперь вспомнил. А Клер, что же она делает? Погодите-ка минутку. Встает? Нет. Засовывает под стул свой чемоданчик с черной сумочкой и ждет — знаете, немного как в театре. Даже передвигается вместе со стулом, чтобы сидеть лицом к стойке бара.
Кто-то спрашивает полицейского, что он думает об этом убийстве. Тот отвечает, что, по его мнению, убийца живет в Виорне. Вот так все и началось.
Мы все с ним вместе как бы придумываем это преступление. Это то же самое убийство, которое только что произошло в Виорне. Но мы его не узнаем. Он заставляет нас говорить — мы рассказываем все, чего он от нас хочет, детально, не пропуская ни одной подробности, восстанавливаем, как произошло виорнское убийство. Мы ничего не замечаем.
Думаю, теперь уже можно было бы включить магнитофон.
— Мы сейчас послушаем пленку с того места, где вы прервали свой рассказ. Полицейский говорит, что убийца из Виорна.
— А где был магнитофон?
— На полу, в портфеле.
— И с какого момента началась запись?
— Его включили, когда вошел Пьер.
— Ага, теперь мне все понятно. Вот почему он все время говорил так громко и так быстро.
— Когда он поднялся с места, в его распоряжении была только одна кассета, примерно на час.
Теперь я одновременно включаю два магнитофона. Первый будет воспроизводить все, что было записано в тот вечер. Я буду останавливать его всякий раз, когда вы сочтете уместным сделать какие-нибудь комментарии. Второй будет работать без остановки. Он будет записывать все разговоры того вечера вместе с вашими комментариями.
Когда заговорит Клер, дайте знать об этом читателям.
Вот то место, где вы остановились.
— …имел в виду?
— Это легавый.
— Пусть так, и что же вы об этом думаете?
— Я думаю, что убийца — житель Виорна. И по одной простой причине: иначе зачем бы ему три ночи кряду таскаться на один и тот же виадук. Выбери он три разных виадука, а здесь в округе их вполне хватает, его было бы куда трудней найти, я бы даже сказал, почти невозможно.
— Стало быть, это кто-то из наших, из виорнцев…
— Да, четыре шанса из пяти, что он здешний.
— Выходит, он сейчас где-то здесь, среди нас, в Виорне, так, что ли?
— Да, по-моему, в этом не может быть никакого сомнения.
— Ну, а жертва?
— Скорее всего, ее убили тоже в Виорне, и причина все та же — близость виадука. Будь она убита где-нибудь еще, с чего бы тогда, спрашивается, преступнику избавляться от трупа именно здесь, в Виорне? Нет, что ни говорите, а убийство произошло именно здесь, в Виорне, и все эти три ночи он просто физически не имел никакой возможности выбраться из городка.
Улавливаете, какой отсюда следует вывод?
— Что это человек, у которого нет автомобиля, так, что ли?
— Угадали, именно так оно и есть.
— И даже велосипеда? Ничего, кроме пары ног?
— Точно. Можно сказать, что личность убийцы просматривается уже на характере самого преступления.
— Не думаю, чтобы он заранее знал об этом самом пересечении железнодорожных путей… Во всяком случае, об этом нигде не писали.
— Настоящий, завзятый уголовник, так сказать, профессионал, тот бы наверняка подумал об этом. Вот видите, теперь мы с вами даже знаем, к какой категории никак не может принадлежать наш убийца: он не профессиональный убийца, не уголовник, не киллер, в общем…
— Но ведь такое решение — бросить разрубленную на куски жертву в девять разных поездов, уже само по себе предполагает какой-то заранее продуманный план, определенную находчивость, разве не так?
— Поскольку этого потребовали обстоятельства, то да, в этом ему не откажешь.
— И кто же тогда остается, кроме профессионалов?
— Остаются те, у кого хватило сообразительности додуматься до разных поездов, но кто не мог заглянуть дальше, предусмотреть последствия такого решения. И еще те, кто вообще ни о чем не думал, ничего не рассчитывал заранее, ни расписаний, ни количества поездов, а просто случайно, наугад попадал на разные поезда.
— По-вашему, выходит, это мог быть любой, под это описание подпадают большинство людей, так ведь?
— Именно так. Случай имел здесь не меньше шансов на успех, чем заранее продуманный план.
— А что еще можно утверждать наверняка, кроме этого?
— Это Клер.
— Что это человек слабый, я имею в виду, физически. Понимаете, будь он посильней, ему не пришлось бы столько раз ходить к виадуку и возвращаться обратно.
— Да, это тоже верно. Может, просто пожилой?
— Или немощный?
— Или больной?
— Все возможно. Мы могли бы пойти в наших рассуждениях еще дальше, если, конечно, вам не наскучило…
— Да нет, что вы! Совсем наоборот.
— Так вот, возможно и то, что мы имеем дело с человеком методичным, аккуратным, я бы даже сказал, серьезным.
— Он что сказал, религиозным, да?
— Это Клер.
— Да.
— Что ж, может, и религиозным. Пожалуй, вы правы, мадам, это слово здесь даже уместней. Из-за головы, которую так и не удалось обнаружить.
— Вот тут я что-то не совсем уловил.
— Если убийца не выбросил голову вместе со всем остальным, то на первый взгляд может показаться, будто он поступил так только ради того, чтобы исключить опознание жертвы, не так ли?