— И что, думаете, они так ни разу и не говорили об этом?
— Уверен, что нет. А что было у Альфонсо с Марией-Терезой Буске?
— Да ничего такого, разве что переспят когда, вот и все дела. Он не из тех мужчин, у кого могла бы вызвать отвращение немота Марии-Терезы.
— Или безумие Клер?
— Да, или безумие Клер.
— А вам никогда не случалось слышать об одном мужчине, который сыграл важную роль в жизни Клер, когда она была еще молодой, некоем полицейском из Кагора?
— Нет, никогда. А вы, стали бы вы расспрашивать Альфонсо, останься он здесь, в Виорне?
— Нет, не стал бы. Он бы все равно ничего не сказал. Даже на следствии и то от него ничего не удалось добиться, разве что насчет этих ее ночных прогулок.
— Да, что правда, то правда, он все равно бы ничего не сказал. А вы сами, ведь вы-то уверены, что он что-то знал, разве не так?
— Да, уверен. Только не знаю, что именно. А вы что об этом думаете?
— Думаю, он знал что-то очень важное о сути, о причинах случившегося, но не о том, что произошло на самом деле. А рассказать об этом, пусть бы даже он и захотел, — это уже другой вопрос… Вы намерены встречаться с Пьером и Клер?
— Да.
— А у вас лично есть какие-нибудь соображения относительно мотивов этого убийства?
— Издалека всегда что-то видится, да только невозможно сказать, что именно.
— Вы так говорите, будто действительно считаете Клер виновной.
— Да нет, скорее как если бы Клер была виновна в убийстве, которое себе приписывает. Ведь совершила она его на самом деле или просто хочет уверить всех, будто так оно и было, — какая, в сущности, разница… Уверен, мотивы все равно одни и те же — если бы только она была способна объяснить их… Вы не заметили, что мы с вами все время умалчиваем об одном событии того вечера?
— Да, заметил.
— Вы вот тут сказали, что, по-вашему, Пьер должен был весь вечер бояться, как бы Клер не заговорила об отъезде Марии-Терезы.
— Да, помнится, так я и говорил.
— «Боялся» — это именно то слово, какое вы имели в виду?
— Не знаю.
— Если предположить, что кто-то отдал Клер в руки полиции, то кто это? Пьер или Альфонсо?
— Если бы я не знал, то подумал бы, что это скорее Пьер.
— А зная?
— А зная, могу сказать, что в тот вечер у него было такое настроение, что он мог швырнуть в лапы полиции всех обитателей Виорна без остатка…
— А как вы думаете, кого убил бы Пьер Ланн с помощью той адской машины, о которой тогда говорил?
— Себя самого.
— А если мое мнение насчет настроения Пьера Ланна в тот вечер не совпадает с вашим, хотелось бы вам узнать, что я об этом думаю?
— Нет.
II
— Я пригласил вас, чтобы задать несколько вопросов о вашей жене, Клер Ланн.
— Зачем?
— Я собираюсь написать книгу об убийстве, которое совершено недавно в Виорне.
— И как же вы намерены это сделать?
— С помощью магнитофона. Он сейчас включен. Я уже говорил с Робером Лами. Вы можете отвечать на мои вопросы или нет, выбор за вами.
— Я согласен.
— В таком случае, соблаговолите представиться.
— Меня зовут Пьер Ланн. Родом из Кагора. Мне пятьдесят семь лет. Служу в министерстве финансов.
— Вы поселились в Виорне в сорок четвертом, иначе говоря, живете там уже двадцать два года, не так ли?
— Да, это так. Кроме двух лет, проведенных после свадьбы в Париже, мы все время жили здесь.
— Вы женились на Клер Буске в Кагоре в сорок втором году?
— Да.
— Вам, вероятно, известно из материалов следствия, что она показала, будто действовала в одиночку и вы ничего не знали о преступлении.
— Это чистая правда.
— Вы узнали обо всем одновременно с полицией?
— Да, я узнал обо всем, когда она сама призналась вечером тринадцатого апреля в кафе «Балто».
— И что же, неужели до того вечера, целых пять дней после убийства, у вас ни разу не возникло ни малейшего подозрения?
— Нет. Ни малейшего.
— Повторите, пожалуйста, что она говорила вам, объясняя отсутствие своей кузины Марии-Терезы Буске.
— Она сказала: «Представляешь, сегодня рано утром Мария-Тереза вдруг взяла и уехала в Кагор». Было часов семь утра, я как раз только что встал.
— И вы поверили?
— Не то чтобы поверил, будто она сказала мне всю правду, но подумал, что в этом была хотя бы доля правды. Мне и в голову не пришло, что она солгала.
— Вы всегда верили тому, что она вам говорила?
— Да, верил. Ей верили все, кто знал ее. Мне казалось, что если когда-то она и солгала мне насчет кое-каких фактов своего прошлого, то с тех пор уже больше никогда не говорила мне неправды.
— О каком прошлом?
— Да еще до того, как мы с ней познакомились. Это было давным-давно и не имеет никакого отношения к убийству.
— А вас не удивил внезапный отъезд кузины?
— Еще бы, удивил, конечно. Но, признаться, прежде всего я подумал о доме, во что он превратится, пока она будет в отъезде, это был бы полный кошмар. Я попытался расспросить ее поподробней. Она рассказала мне историю, которая звучала вполне правдоподобно, будто Мария-Тереза поехала повидаться с отцом, захотелось увидеть его перед смертью, и вернется через пару дней.
— А когда миновала эта пара дней, неужели вы так ни разу и не заговорили об этом снова, не напомнили ей, что она вам тогда сказала?
— Само собой. Но на это она ответила: «Знаешь, нам так хорошо без нее, я написала, чтобы она больше не возвращалась». И я промолчал.
— Вы все еще ей верили?
— У меня было такое ощущение, будто она чего-то недоговаривает, но мне не показалось, будто она лжет, тогда еще нет. Впрочем, я не особенно-то и пытался докопаться до истины. Отъезд Марии-Терезы Буске и так совсем выбил меня из колеи.
— Но ведь были же у вас хоть какие-то предположения?
— Конечно, были. Единственное, что осталось у меня в памяти, это что Мария-Тереза уехала, потому что ей вдруг стало невмоготу, просто устала от всего — от нас, от Виорна, от дома, но не решилась сказать нам это прямо в лицо. И желание повидаться перед смертью со своим отцом показалось мне просто деликатным предлогом, чтобы дать нам понять, что она покидает нас навсегда.
— А какие еще предположения могли у вас возникнуть, вы ведь так хорошо знали Марию-Терезу?
— Что она могла сбежать с каким-нибудь мужчиной, с одним из португальцев — ведь португальцам наплевать, что она глухонемая, они все равно не говорят по-французски.
— А с Альфонсо, как, по-вашему, могла она уехать с Альфонсо?
— Ну, нет, это бы мне даже в голову не пришло, между Марией-Терезой и Альфонсо никогда не было никаких сантиментов. Просто обоим было удобно, и больше ничего, вы ведь понимаете, что я имею в виду, не так ли… Вот чего у меня даже и в мыслях не было, так это чтобы они, эти две женщины, могли перессориться между собой.
— И что же вы собирались предпринять?
— Я собирался устроить Клер в какой-нибудь дом отдыха, а уж потом отправиться в Кагор за Марией-Терезой. Тогда мне было бы легче убедить Марию-Терезу вернуться, я смог бы сказать ей, что теперь я один и у нее будет меньше хлопот по дому.
— Иными словами, ее отъезд оказался для вас удобным поводом расстаться с Клер, я прав?
— Да, пожалуй. Весьма прискорбным, но, вероятно, именно поводом. Я бы даже сказал, неожиданным предлогом, о котором я и мечтать-то не смел.
— А если бы Мария-Тереза Буске заупрямилась и не согласилась вернуться, даже несмотря на то, что в доме уже не было бы Клер? Об этом вы подумали?
— Да, подумал. В таком случае, пришлось бы нанять кого-нибудь другого. У меня не было другого выхода. Сами посудите, не мог же я поддерживать порядок в доме без посторонней помощи.
— Но независимо от того, удалось ли бы вам уговорить Марию-Терезу или пришлось бы нанять другую женщину — все это при одном условии, избавившись от Клер, не так ли?
— Да, и даже, если можно так сказать, во втором случае у меня было бы еще больше оснований избавиться от Клер, ведь новому человеку вообще бы ни за что не выдержать присутствия Клер в доме.
— Вот почему вы и не настаивали, не попытались узнать поподробней насчет отъезда Марии-Терезы, ведь так?
— Возможно… Но не только. Дело в том, что все эти пять дней я ее почти не видел. Погода стояла прекрасная, и она целыми днями сидела в саду. Это я по пути с работы заходил в магазины и делал все покупки по хозяйству.
— А что, разве она ничего не ела?
— Нет, ей не хотелось. Думаю, она ела по ночам. Ведь должна же она была хоть чем-то питаться. Однажды утром я заметил, что хлеба стало меньше, чем накануне.
— Скажите, все эти пять дней она выглядела очень подавленной?
— Когда я уходил на работу, она была уже в саду. Когда возвращался, она все еще была там. Я почти ее не видел. Но не думаю, чтобы она была так уж подавлена. Я имею в виду те пять дней после убийства. Я немного теряюсь в датах. Так вот, в один из тех пяти дней, сразу после убийства или около этого, я как-то застал ее спящей в саду, на лавочке, вид у нее был совсем измученный. На другой день она ездила в Париж. Я увидел ее часа в два дня, она уже была совсем одета, в порядке… Сказала, что едет в Париж. Вернулась поздно, часам к десяти. Похоже, это было с неделю назад, дней за пять до того вечера в «Балто», в субботу.
— Иными словами, накануне последней ночи, что она провела в погребе?
— Если мне не изменяет память, да, так оно и есть.
— Она ведь нечасто ездила в Париж?
— Да, последние годы довольно редко. Если не считать этой поездки в Париж, в день убийства или сразу после него, насколько мне известно, все остальное время она провела в саду.
— Но, похоже, она и раньше проводила много времени в саду. Что же, в таком случае, изменилось?