ДЖОН ДИКСОН КАРРРыжий парик
Обычно газету отправляли в печать в два часа. В тот день Макграту, редактору раздела новостей, нездоровилось (празднование Рождества прошло не без последствий), и он, оставив дела на юного Паттерсона, ушел домой пораньше — отлеживаться. Макграт спал тяжелым сном, когда у его кровати зазвонил телефон.
Макграт, издавая потусторонние звуки, как разбуженный до полуночи призрак, все же снял трубку.
— Хейзел Лоринг? — повторил он. — И что с ней?
— Она умерла, — ответил Паттерсон. — Вернее, ее убили. Вы знаете площадь Виктории?
— Нет.
— Это маленькая тихая площадь в Бейсуотере. Хейзел Лоринг жила там. Посреди площади — небольшой парк для прогулок, и вот примерно в одиннадцать часов патрульный полицейский нашел в этом саду Хейзел Лоринг, она была мертва и практически раздета.
— Что? — вскричал Макграт, и сон в одно мгновение выветрился из его головы.
— Ну, на ней были только бюстгальтер и нижняя рубашка. Она сидела на скамейке, мертвая, как Клеопатра, а остальная ее одежда лежала рядом с ней, аккуратно сложенная.
— В такую погоду?
— Да. Полицейский за час до этого видел, как она шла в парк. Причина смерти — несколько ударов по голове тростью со свинцовым набалдашником. За скамейкой остались следы борьбы.
— Да! — загорелся Макграт. — Ставь это на первую полосу. Каждая женщина в стране захочет узнать, что случилось с Хейзел Лоринг.
Все знали имя Хейзел Лоринг, лицо Хейзел Лоринг и взгляды Хейзел Лоринг. «Улыбайся и здоровей» — так называлась еженедельная колонка, которую она вела в газете «Дейли бэннер», злейшем конкуренте «Дейли рекорд» Макграта. «Улыбайся и здоровей» назывались и печатавшиеся тысячными тиражами буклеты, в которых она объясняла домохозяйкам, как можно без особых усилий поддерживать хорошую фигуру. И в них она не призывала питаться одними галетами и любить это.
«Я разработала эти упражнения по совету врача, — писала она. Всего лишь три минуты утром, и больше можете ни о чем не задумываться. Если вы любите шоколад, ешьте его на здоровье. Просто не забывайте выполнять упражнение и ешьте, что хотите».
Ее простой, искренний стиль растопил сердца женщин. И вскоре она уже давала советы не только о здоровье, но и о любви, о шляпках и о мужьях. Все видели фотографии красивого уверенного лица с угловатыми скулами, белозубой улыбкой и ямочками на щеках. У нее была прекрасная фигура, она была худа и очень энергична. Одевалась она со вкусом, но не броско. Серьезные карие глаза, волосы, собранные в аккуратный пучок, — ей могло быть тридцать пять. Тысячи чувствовали себя так, будто были знакомы с ней лично, и не стеснялись писать ей об этом.
Но кто-то ее убил, полураздетую, в общественном парке холодной декабрьской ночью.
По правде говоря, даже Макграт, многое повидавший на своем веку, услышав о том, что произошло, испытал жалость. Его жена не сдерживала своих чувств.
— Бедная женщина! — воскликнула она с соседней кровати. — Бедная женщина!
— О, тебя это так поразило? — спросил Макграт, у которого тут же проснулось редакторское чутье.
— Господи, конечно! Подумать только, что за жестокое, бессмысленное…
— Значит, так мы и представим эту историю. Кажется, на меня нашло вдохновение… Но Хейзел Лоринг! Кто мог подумать…
На следующее утро плоды своего вдохновения он представил Хаустону, ответственному редактору.
Офисы «Дейли рекорд» занимают модернистское здание, больше всего напоминающее заключенный в хромированную клеть гигантский шарообразный аквариум. О ночном происшествии уже знали все, и Флит-стрит гудела от слухов. Убийство Хейзел Лоринг — хотя никто еще не располагал доказательствами, что это было именно убийство, — посчитали таким важным событием, что в кабинете ответственного редактора было проведено собрание. В этом оформленном в кубистском стиле помещении с яркими шторами царственный Хаустон восседал за большим столом из черного стекла. У него был мученический вид.
— Это невозможно, — сказал он. — Мы не можем на такое пойти. Мы потеряем лицо.
— Хорошо. Оставайтесь при лице, — горячо ответил Макграт, — но не упускайте такой шанс. Вот смотрите: это женское преступление, оно просто сочится интересом для женщин. Оно подходит для серии репортажей, что-нибудь вроде «Наш корреспондент следит за расследованием» или «Развитие событий, день за днем». И вот, когда половина женщин Англии с замиранием сердца ждет новостей, что делаем мы? А вот что: мы поручаем освещать это дело женщине.
Хаустон провел рукой по узкому высокому лбу.
— Женщина будет писать о работе полиции?
— Почему нет? Ничто не мешает ей не потерять лицо, верно? Она будет женственной и доброй, добавит немного грусти, и готово! Все читатели будут наши.
Хаустон опустил плечи.
— Но тут нужна хватка, — заметил он. — Одно дело — писать о войне, и совсем другое об убийстве. Даже не знаю, кого бы я мог на это поставить.
— А как насчет той француженки? Жаклин Дюбуа. Она у нас только неделю, но я вот что вам скажу: ее считают самой пробивной журналисткой в Париже, Ришар из «Лои» отзывался о ней в восторженных выражениях, и я думаю, что ему можно верить.
— Она говорит по-английски?
— Она наполовину англичанка. Ее мать родом из Лондона, так что она прекрасно говорит по-английски.
— И она… м-м… не потеряет лицо?
— Нет. Это я вам гарантирую.
— Найдите ее, — коротко произнес Хаустон.
И все же он не чувствовал себя спокойно до тех пор, пока не увидел Жаклин Дюбуа воочию. После этого он облегченно и даже почти радостно вздохнул.
Макграт же, напротив, приуныл. Рекомендовал он эту девушку понаслышке, кроме отзывов Ришара, он о ней почти ничего не знал, и при первой встрече с Жаклин его охватило паническое чувство, будто он стал жертвой какого-то особенного французского чувства юмора.
Жаклин вошла в кабинет так несмело, что Хаустон даже встал, чтобы подвинуть ей стул. Это была блондинка, маленькая, в теле, с золотистыми волосами, светлой кожей, которая, как правило, очень легко вспыхивает, и большими темно-голубыми глазами, которые обычно бывают либо широко распахнуты, либо скромно потуплены. Ее поджатые губы свидетельствовали о смущении и о желании угодить. Она была в добротной, но скромной меховой шубе, и во всем, от простого серого платья до коричневых чулок и туфлей, чувствовались аккуратность и скромность. Девушка не сводила огромных глаз с Хаустона, но только когда он не смотрел прямо на нее. Приятным мягким голосом она, нерешительно и несколько путаясь в словах неродного языка, спросила, зачем ее вызвали.
Пока Макграт стоял, в отчаянии кусая губы, Хаустон сказал:
— Идея следующая: мы хотим, чтобы вы…
— Сели на хвост полиции, — пробормотал Макграт.
— Добывали новости, — строгим тоном продолжил Хаустон, — которые могут быть интересны нашим читателям. Возьметесь?
Жаклин подняла прозрачные голубые глаза.
— Возьмусь ли я? — выдохнула она и вдруг воскликнула: — Черт меня дери, да я зубами вцеплюсь!
Хаустон так и сел. Было видно, что в девушке чувство благодарности вступило в борьбу со скромностью и, похоже, одержало победу.
— Я благодарить вас на коленях! — продолжила она, молитвенно сложив ладони. — Мисс Лоринг, бедная женщина, Богу душу отдала. Честное слово, я мечтала написать об этом, но даже не надеялась, что мне так повезет. О, вы такой милый. Хотите я вас поцелую?
— Боже правый, нет! — воскликнул Хаустон.
Но Жаклин не слушала его. Она уже полностью ушла в себя. Носком туфли она постучала по ковру. На лбу ее пролегла сосредоточенная складка, и, видимо, приняв какое-то решение, она кивнула.
— Я неполноценная, — призналась она. — Я недавно в Англии и пока еще не знаю тут все входы-выходы. Но ничего, я вам накопаю материальчик — пальчики оближете. Кто у вас самый главный начальник всего полицейского департамента?
— Заместитель комиссара Управления уголовных расследований.
— Хорошо! — живо откликнулась Жаклин. — Я буду с ним делать любовь.
У Хаустона глаза полезли на лоб.
— Нет, нет, нет, — произнес он.
— Да, да, да! — возразила Жаклин, энергично кивая головой.
— Вы этого не сделаете, мисс Дюбуа!
— Ничего не понимаю, — пожаловалась Жаклин. Изумленный и нерешительный взгляд ее опустился на ковер. — Вы не хотеть, чтобы я это сделала? Но почему?
— Это слишком долго объяснять, мисс Дюбуа. Если в общем, то могу сказать, что подобное не совсем согласовывается с политикой нашей газеты. Кроме того, есть некоторые… так сказать, практические соображения. Во-первых, вам к нему не прорваться. Во-вторых, если даже вам это удастся, от него вы ничего не узнаете.
Прозрачные глаза Жаклин заблестели.
— Ха, ха, ха! — сказала она. — То же самое мне говорили, когда я делала глазки Морнэю, juge d’instruction.[46] У него вот такие баки. — Она жестом показала бороду внушительных размеров. — А я все равно заполучила официальные фотографии перестрелки жандармов на рю Жан Гужон. Вот было шуму!.. Но если вы не хотите…
— Нет, мы такого определенно не хотим.
Жаклин разочарованно вздохнула, но тут же снова воспрянула духом.
— Хорошо, тогда я должна узнать имя полицейского, занимающегося этим расследованием, и делать любовь с ним. И еще, пожалуйста, со мной всегда должен быть редакционный фотограф.
— Фотограф? Зачем?
— Во-первых, это удобно. Работая в «Лои», я много раз делала отличные снимки. Однажды мне удалось фотографировать, как графиня де ля Тур Сен-Сюльпис она клепто-маньяк — ворует ожерелье из магазина Полье на рю де ля Пэ.
— В самом деле?
— О-ля-ля, это была сенсация! — довольно промурлыкала она. — Еще это полезно тем, что можно сфотографировать полицейского, который занимается чем-то нехорошим. Тогда надо ему пригрозить опубликовать фотографии, если он не расскажет то, что тебе нужно.