Кстати, о двориках. Великим достижением лондонского dwelling является почти повсеместное наличие двориков. У частных домов они частные, а у многоквартирных – общие на квартал (прямо как в моем детстве в Измайлово) – те самые communal gardens.
Частные дворики обращены «внутрь» лондонской махалли, составленной чаще всего из домов террасных: они режут ломтями шириной в дом и длиной от 5–6 до (иногда если повезет) 30–40 метров внутренности квартала, разделяясь между собой, как правило, старыми грязными покосившимися кирпичными заборами высотой метр-полтора. Небо над двориками обычно исчерчено проводами, которые изобильно развешаны внутри кварталов – так удобнее соединять разные дома, а о красоте никто не беспокоится. Чтобы провода не провисали, их то там, то тут поддерживают старые покосившиеся деревянные столбы. Внутри дворик может быть очень ухоженным – с английским газоном и богатством цветущих кустарников (мы видели даже дворики с араукариями и один – с высокой пинией), а могут быть заросшими и замусоренными – кому как нравится.
Коммунальные дворики (communal gardens) обычно намного более ухожены; чаще всего это – сплошной газон с редкими цветковыми деревьями, обеспечивающими разноцветье почти круглый год. В этих дворах гуляют дети, жарятся шашлыки, ведутся беседы за пивом – все как у нас в России. Входы в коммунальные дворы есть из подъездов, а есть и прямо с улицы, но на калитках замки, а ключи розданы жильцам, и это коренное отличие от бывших московских, совершенно проходных, дворов.
В пандемию наличие хорошего дворика у дома подняло цену объекта процентов на 30–40; наличие коммунального двора у частных домов (такое случается, если частные дома в квартале давно в основном приспособлены под квартиры, но среди них остается еще несколько «целых») считается теперь особым шиком и стоит еще дороже.
Вернемся в лондонский дом. Еще одно разительное отличие от дома русского мы увидим прямо на пороге. В российской квартире или доме, входя, вы попадаете в прихожую – солидное место, в котором обязательно находятся вешалка для верхней одежды, место для обуви, зеркало и часто платяные шкафы (я видел, как в прихожих стояли даже велосипеды). В лондонском доме прихожих нет. Это не фигура речи – их, правда, нет (почти нигде). Ты входишь в дом и попадаешь в предбанник 1х1 метр в лучшем случае – направо комната, прямо лестница. За полгода в Лондоне я не встретил ни одной квартиры или дома с вешалкой при входе. Каждый раз приходя, я спрашиваю: «А куда положить куртку?» Хозяева-британцы каждый раз искренне удивляются, что я в куртке и хочу ее куда-то положить (это, как если бы я пришел в гости в Москве с живым крокодилом и просил показать мне, где ванна, чтобы пустить его поплавать), и в итоге моя куртка оказывается либо в спальне на кровати, либо в гостиной на кресле. Не лучше обстоит дело с местом для обуви – его нет, и не просто так: лондонцы в гостях просто не снимают уличную обувь, хозяева же дома ходят в домашней, но хранят уличную где угодно, только не близко к двери. Уходя, они идут надевать ее в это неожиданное место (часто – в спальню), потом проходят через всю квартиру. Обратный процесс аналогичен – с улицы в грязной обуви в спальню. Впрочем, делается это далеко не всегда сразу, в грязной обуви можно походить по квартире, пока жизнь сама не приведет тебя к шкафу в спальне за чем-нибудь другим; вот тут-то можно и обувь поменять. Говорят, в старину в прихожих все же были вешалки – для шляп. Знаменитая математическая загадка о бесконечном количестве гостей и воре (пришло бесконечно много гостей, все сняли шляпы, пока они были в гостях, вор одну шляпу украл, как быть?[7]) придумана именно в Лондоне. Но теперь шляп нет, и вешалок тоже.
Прихожих в лондонских домах нет, но зато есть совершенно особая комната, называемая utility room. Это постирочная, кладовая и бойлерная в одном лице. Средняя ширина такой комнаты – 1,5 метра, длина – 3–4 метра. Тут, а не в санузлах или кухнях, англичане ставят стиральные машины, сушилки, хранят химию и лекарства. Также здесь стоят котлы и бойлеры.
Экономия места в лондонском доме не могла обойти стороной лестницу. Если помните, лондонский дом – это 4–5 этажей, на которых не вполне равномерно умещается 100–300 квадратных метров площади. Лестница – это передовой край экономии, место, которое (вслед за прихожей) можно сократить до предела, а уж потом очередь доходит до спальни.
По нормальной лондонской лестнице невозможно занести не то что рояль – пианино небольшого размера, даже книжный шкаф. Мы, собственно, пианино сразу не стали никуда заносить и поставили на ground floor в столовую. Но и книжный шкаф (мы, как старые интеллигенты, вывезли большую часть нашей библиотеки из России), который мы купили онлайн, решительно отказался проходить в наш лестничный проем. Со шкафом приехали два поляка-грузчика, копии главного героя прекрасного польского фильма «Знахарь». Вслед за профессором Преображенским я решил, что скорее Исидора Дункан будет резать кроликов в ванной, чем я поставлю книжный шкаф в столовой, и спросил у бородатых польских великанов, что делать. «Пану можно занести шкаф через окно, но нужно специальное оборудование», – сказал старший великан. «Могут ли панове это сделать?» «Да, но только послезавтра. Надо взять оборудование и пригласить товарищей. Это будет стоить пану 250 фунтов».
Послезавтра вечером действительно приехали три пана, двоих я уже видел, третий был еще больше тех двоих. Теперь, когда нам в телевизоре показывают метание ядра, в котором побеждают поляки, я смотрю на них в надежде узнать кого-то из своих помощников по заносу шкафа. Оборудование, которое они использовали, состояло из грубого дощатого настила и нескольких очень старых одеял класса «солдатское». Внос шкафа в окно второго этажа занял примерно 15 минут и более всего напоминал предполагаемый процесс строительства пирамиды древними египтянами. Еще час Янек (главный метатель ядра) рассказывал мне как они «w tym mieście» «впроваджач жечи до домов». Если бы у меня было время и место, я бы написал книжку «Записки польского грузчика», была бы интереснее этой.
Глава 14Сделать сделку
«Человек как никто из живых существ любит себе создавать дополнительные трудности. Именно этим объясняется желание иметь собственный автомобиль», – говорит закадровый голос в фильме «Берегись автомобиля». Без сомнения, верность этой крылатой фразы сохранится, если «собственный автомобиль» заменить в ней на «собственный дом в Лондоне».
Все жители Лондона делятся на две неравные категории: те, кто живет в недвижимости, которой владеет, и те, кто ее арендует. Тех, кто владеет, можно разделить еще на две части – на владельцев freehold (или share of freehold) и владельцев leasehold. С фрихолдерами все понятно – они просто владельцы и ныне и присно. Лизхолдеры – владельцы на время: их нельзя выселить, нельзя прервать с ними договор, они могут продать свое право пользования, но всему этому когда-то наступает конец и их права заканчиваются. Квартира или дом (в 99 % случаев квартира, домов в лизхолде практически нет) возвращаются к таинственному (его можно даже не знать) лендлорду. Хорошая новость состоит в том, что doomsday наступает не скоро – в основном ждать от 200 до 1000 лет. Если срок лизхолда меньше, квартира начинает падать в цене и в интересах лизхолдера договориться о продлении срока, заплатив за это дополнительные деньги, и у них есть такое право.
Британцы – люди обстоятельные. Чтобы доплатить лендлорду за продление лизхолда, надо посчитать требуемую сумму. Чтобы ее посчитать, надо нанять двух оценщиков, по одному с каждой стороны, чтобы они сделали оценку, а потом договорились между собой о том, чтобы она была одинаковой. Не могу привести статистику как часто это удается, но на рынке много квартир с коротким лизхолдом – видимо продлевать его не так просто, владельцы предпочитают продать дешевле и переложить бремя переговоров на плечи покупателей.
Британцы действительно люди обстоятельные. Изучая рынок недвижимости Лондона, я перечитал множество судебных решений по оценке того или иного строения. В случае несогласия сторон, связанных какими-либо отношениями относительно стоимости недвижимости, в дело вступает суд. Так вот, в Лондоне суд делает примерно то, что в России может делать лицензированный оценщик: решение суда выглядит прямо как отчет об оценке, с учетом прецедентов и их квалификации, рыночных цен и специфики объекта. Основные стороны таких разбирательств – долгосрочные арендаторы, у которых есть по договору право выкупа объекта в собственность, и Church Commissioners, все еще владеющий множеством домов в Лондоне; похоже, что без суда церковь вообще не готова договориться об оценке.
Church Commissioners – интересная организация, функционирующая совершенно в британском стиле. Это благотворительный фонд, созданный на основе очень древней пенсионной системы английского духовенства. В 1704 году королева Анна формализовала и усовершенствовала порядок, введенный еще Генрихом VIII (более известным конечно своими шестью браками) в начале XVI века: согласно этому порядку налоги на доходы священников (100 % доходов первого года назначения в приход и 10 % в последующие годы) не растворялись в казне, а учитывались отдельно и расходовались на финансовую помощь малоимущим священникам и выплату им пенсий по старости. Согласно Queen Anne’s bounty получаемые налоги стали расходоваться на покупку земли для малоимущих священников, которая (как «приусадебное хозяйство») должна была их кормить.
Однако покупка небольших участков земли священникам быстро сменилась более эффективной схемой: большинство священников просили организацию не передавать им землю, а управлять ей отдельно, выплачивая самим священникам справедливую арендную плату. Уже в середине XVIII века Bounty полностью превратилось в земельный банк, бенефициары которого (бедные священники) получали ренту.
Став земельным банком, Bounty делает следующий логичный шаг: от скупки земли под огороды организация переходит к скупке участков под застройку и собственно застройке земель в городах. Строятся кварталы многоквартирных домов (в том числе и много – домов с очень маленькими квартирками, под аренду малоимущими – церковь умеет заставлять их платить арендную плату) и кварталы особняков, арендуемых долгосрочно обеспеченными горожанами: так появляются, например, красного кирпича корпуса длиной в 300–400 метров в сердце Мейда-Вейл и параллельно – белые (стакко) террасные особняки Маленькой Венеции. Bounty становится крупным лендлордом Великобритании.