доне, пройдитесь по улице, даже и не в самом центре, не спеша, просто чтобы поглазеть на представителей местной высшей фауны. Вот французская пара громко разговаривает, уверенная что никто ее не понимает, скорее всего, это сотрудники международной корпорации, работающие в Лондоне, но может быть (и я встречал их довольно много) – французские евреи, уехавшие в страну, где существенно меньше антисемитизма и основные институты занимают хотя бы нейтральную позицию в ближневосточном конфликте. Вот – шотландского вида папа везет коляску, а рядом идет китайская мама. Таких пар очень много (мамы не реже бывают японскими), поговаривают, что английские мужчины намного галантнее, не стремятся доминировать и ценят в женщинах самостоятельность и инициативу, а китайские и японские женщины существенно мягче и гибче и ценят семью больше, чем самореализацию. А вот – шикарный африканец с мышцами боксера и лицом Боба Марли ведет под руку полную белокожую красавицу с волосами цвета спелого ячменя, оба совершенно счастливы. Это тоже довольно распространенный тип союза: мускулы в черном и полнота в белом являются его неотъемлемыми составными частями.
В Лондоне, конечно, очень много смешанных пар, в которых один партнер европеец, а второй имеет индийские корни. Да и индусов в Лондоне много, много больших индийских семей на улицах, в кафе сидят сразу три-четыре поколения, старшие в основном в национальной одежде, мужчины в чалмах. Исторически полная независимость Индии является следствием случайности: в момент кульминации национального движения в Индии Национальный конгресс, представленный Ганди с соратниками, вовсе не стремился к независимости – они требовали автономии доминиона, по образцу Австралии. Либеральное правительство Соединенного Королевства подготовило тогда большой пакет реформ индийской политической структуры, полностью одобренный ИНК. Еще немного и Индия стала бы демократической автономной частью империи, но расстрел безоружных демонстрантов (ну, они были не вполне демонстранты, даже скорее не демонстранты, а немного погромщики, но сейчас не принято так говорить) в Амритсаре в апреле 1919 года по приказу хоть и стоявшего во главе индийских солдат, но англичанина Дайера, привел к резкой смене настроений в ИНК, отказу от реформ и переходу к борьбе за полную независимость. К моменту отделения Индии от империи, в Великобритании проживало множество индусов (как приехавших в поисках работы или в качестве слуг, так и богатых представителей высших каст, перебравшихся подальше от местных междоусобиц); отделение сопровождалось (так же, как и отделение Гонконга совсем недавно) предоставлением гражданства многим местным жителям и массовым возвращением англичан, живших в Индии, в том числе состоявших в смешанных браках – естественно с супругами.
Еще одна большая группа жителей Лондона – арабы. Арабы в Лондоне живут как бы на архипелаге, образующем в совокупности целое арабское сообщество: ни одна группа или сословие не пропущены. Острова архипелага имеют в среднем километр в длину и 100 метров в ширину и ошибочно считаются просто улицами (видимо, потому что посередине такого острова всегда идет дорога, по которой остров можно переехать вдоль и поехать дальше). Чтобы от моего дома попасть в Марилебон, надо проехать через арабский остров Эджвар-роуд, тянущийся от канала до Марбл Арч, это один из самых крупных арабских островов города. Чтобы от моего дома попасть в Ноттинг-Хилл, надо пересечь поперек другой такой остров, называемый Херроу-роуд. Острова представляют собой террасы сравнительно давно не ремонтировавшихся домов с ритейлом на первом этаже. Магазинчики торгуют всем, что только существует в остальном мире, плюс – кальянами и табаком, сладостями, золотыми украшениями, благовониями, тканями с Ближнего Востока. В кофейнях сидят арабы и турки (в фесках или куфиях, многие в длинных белых одеждах) – ты можешь идти «туда», запомнить посетителей такого кафе, дойти «туда», провести «там» часа два-три, и проходя «обратно» увидеть, что состав посетителей никак не изменился.
Вне арабского архипелага арабы ничем не отличаются от других лондонцев, кроме, разумеется, их восточной внешности и хиджабов (а иногда и паранджи), которые носит на вскидку примерно 30–40 % арабских женщин. Парадоксально, но смуглые девушки в хиджабах активно покупают серьги, а женщины в парандже проводят много времени в «Хэрродсе» и «Селфриджес» за выбором одежды. Я подозреваю, что в глубине островов арабского архипелага, за грязным кирпичом террас, за магазинчиками и чайными, там, где у лондонских домов расположены communal gardens, на самом деле есть портал в потайной арабский мир; там – зона идеальной чистоты, садов и фонтанов; там – страна диванов и сералей, там заседают секретные арабские мудрецы, а женщины, гуляющие в паранджах по «Хэрродсу», носят там купленные ими за десятки тысяч фунтов платья без стеснения, и исполняют танец живота под звуки пения райских птиц. По крайней мере у меня нет других объяснений их покупкам.
Кстати, я еще в молодости заметил, что поведение представителей разных наций крайне мало отличается, если конечно социальные условия одинаковы. Со мной в МГУ, в те самые поздние 80-е, учился ливиец Хасан, называвший себя арабом и немного даже потомком халифов (это цитата, он так и говорил: «немного потомок»). На вопрос о происхождении он отвечал: «Мой отец – крестьянин». На вопрос – откуда у сына ливийского крестьянина такая одежда, звуковая аппаратура и деньги на ночные клубы (у нас, детей российской профессуры, не было денег даже на пиво, только на водку), он пояснял: «Мой отец крестьянин, у него земля, в этой земле – нефть». Так вот, Хасан ничем не отличался от нас, разве что постоянно платил за всех, но мы бы тоже так делали, было бы чем…
Периодически по улицам Лондона проносятся «ламборгини» золотого цвета, у которых вместо номерного знака табличка с перекрещенными саблями и пальмой. И мне хочется думать, что в одном из них едет Хасан, потомок халифов (я знаю, что сабли – символ Саудовской Аравии, но вряд ли ливийский крестьянин с сыном задержался в Ливии после того, что там случилось, и как потомки халифов они могли осесть в СА).
Для равновесия необходимо, конечно, упомянуть и лондонских евреев. Северо-запад Лондона считается еврейским районом: синагоги стоят через каждый километр, на домах памятные бляшки в честь великих политиков Израиля, еврейских ученых, музыкантов, художников. Каждый раз, идя в сторону канала, я прохожу мимо дома, в котором жил Бен-Гурион, по дороге к метро – дом Жаботинского.
Голдерс-Грин – район для евреев попроще и религиознее; Мейда-Вейл – для евреев с претензией (хотя – бывают ли евреи без претензии?). Евреи Лондона, как водится, контролируют традиционные сферы бизнеса. В прошлый Йом-Киппур мне нужно было посмотреть один дом на продажу в Сент-Джонс-Вуде. Оказалось, что найти агента не еврея в крупном агентстве невозможно – на весь район нашелся один агент «от соседей», готовый не исполнять предписания традиции.
Однако сегодняшние евреи Лондона по большей части не носят традиционной одежды, и потому совершенно растворяются в потоке смуглых европейцев – итальянцев, испанцев, французов. На улице вы часто встретите еврейское лицо, но 100 %-ной уверенности, что перед вами не выходец из другого района средиземноморья или даже другой пустыни Ближнего Востока, у вас не будет. Религиозные же евреи парадоксальным образом шесть дней недели встречаются крайне редко, и лишь по субботам наши районы наполняются гуляющими семьями (отец в шляпе, пара подростков в кипах и с пейсами, заправленными за уши, мать в парике с коляской, пара девочек в длинных платьях) и парами-тройками молодых мужчин в черно-белом, уверенным шагом идущими к синагоге или от нее.
Разумеется, Лондон в последние тридцать лет стал и русским городом. По слухам здесь живет около 500 000 русскоязычных (по слухам, у всех данные разные, но точно намного больше государственных оценок в 50–60 тыс.). Включаются ли в это число представители союзных республик, сказать сложно, все зависит от того, как считать. Если бы русский Лондон располагался в России, он был бы 36-м городом страны по населению: рядом с Пензой, чуть больше Балашихи, два Таганрога, три Петропавловска-Камчатских, пять Ханты-Мансийсков.
Мне нравится сравнение с Пензой не только по размеру – через Лондон течет река Темза, фонетическое созвучие, конечно, случайно (а через Пензу течет река Сура, что почти что Surrey, графство к югу от Лондона), но покойный Задорнов мог бы усмотреть в этом далеко идущие в прошлое русские корни Лондона. К тому же лондонские удобства (скорость Интернета, эффективность сантехников, качество бюрократии), ширина улиц, высота домов в спальных районах и степень их соответствия современным стандартам, лондонская приверженность местным новостям и историям и даже наличие узкого круга местной русскоязычной элиты – все напоминает мне Пензу (какой она должна быть в моих представлениях, я никогда в Пензе не был) значительно больше, чем столицу империи, над которой никогда не заходит солнце.
В Лондоне есть русские на любой вкус, даже на самый извращенный и самый изысканный.
Где-то за пределами моего радара за высоченными стеклами домов Белгравии и Мейфэйра обитают беглые банкиры и чиновники из России. Обвинения в коррупции в адрес россиян вылетают из стен лондонских официальных учреждений с такой силой и скоростью, что долетают аккуратно до московского Кремля, не задев тех, кто в самой России признан вором или коррупционером и осел под боком Даунинг-стрит; напротив, российские следственные органы, привыкшие к тому, что обвинение должно строиться не на доказательствах, а на уверенности вышестоящего начальства, не в состоянии добиться экстрадиции ни одного человека из Лондона. Местный суд хочет, чтобы его убедили в виновности подозреваемого и из Кремля ему не позвонишь.
Видимым отражением этих невидимых русских в Лондоне являются дамы с накачанными силиконом губами и бюстами, в леопардовых леггинсах, с баулами «Луи Виттон», периодически выгружающиеся из «бентли» в районе «Хэрродса» или пьющие шампанское в восемь утра в отеле «Риц». Говорят они всегда громко и возбужденно и всегда по-русски. Местные жители думают, конечно, что так и надо – они про все так думают.