Однако Амалии как раз это было очень интересно.
– Эмили, – спросила она, стараясь говорить спокойно, – а что еще вы знаете о викарии?
Эмили пожала плечами.
– Ничего особенного. Кажется, он не из наших мест. Он сирота, ему покровительствовала леди Эверилл. С ее помощью он четыре года назад получил этот приход… А, вот и ты, дорогой!
К ним подошли великий князь Владимир Львович и Арчи.
– Здравствуйте, – застенчиво сказал герцог Амалии.
– Здравствуйте, – как ни в чем не бывало отозвалась она.
Эмили тотчас же вцепилась в своего жениха.
– О, милый, ты обещал познакомить меня с синьорой Боргезе. Смотри, она как раз свободна!
И девушка в розовом решительно увела герцога Олдкасла. – А он все оборачивался на Амалию, одетую в изумрудно-зеленое платье, и Эмили, видя это, сердилась и кусала себе губы…
Викарий Моррис перестал читать и зажег лампу. Стемнело. Он налил себе чаю и, мельком взглянув на стенные часы, вышел в сад, позвать пестрого кота, бродившего где-то по соседству. Кот был единственным существом, которое викарий терпел возле себя. Сколько он себя помнил, он никогда не любил собак, развязных, нечистоплотных животных, которые совокупляются у всех на виду. В кошках же ему чудилось нечто бунтарское, необъяснимое. Кто знает, о чем думает кот, глядя на языки огня в камине?
Вернувшись в дом с котом на руках, викарий сразу же ощутил опасность. Он отпустил Сэнди, и тот, мяукнув, скользнул по коридору в гостиную.
Поколебавшись, викарий с сильно бьющимся сердцем последовал за котом. Ладони у него вспотели, и он нервно вытер их об одежду.
Она сидела в плетеном кресле у камина, и из-под шляпки с облаком перьев он хорошо видел ее сверкающие золотистые глаза. Сэнди, смущенный вторжением постороннего в свое царство, забился в угол.
– Кто вы, мистер Моррис? – спросила она.
Викарий нервно сглотнул.
– Миледи! Как я… Какая честь… – Слова булькали в горле, не желая выходить наружу. – Снова в наших краях?
– Я задала вам вопрос, – спокойно повторила она. – Кто вы, Роберт Моррис?
– Я? Я викарий. – Он наконец-то смог улыбнуться. – Может быть, чаю? Я не привык…
Амалия не сказала ни слова. Он ловко достал вторую чашку, налил в нее чаю.
– Признаться, я привык один… Сахару?
– Да. Ну так кто же вы, сэр?
Викарий сел и сложил руки перед собой кончиками пальцев. Такая поза вскоре показалась ему утомительной, и он опустил руки.
– Что есть человек? – Он чувствовал себя все увереннее. – Древние не раз пытались ответить на этот вопрос. Квинтилиан…
– Не пытайтесь увиливать. Старый герцог Олдкасл – ваш отец?
У викария вдруг напряглись все мускулы на лице.
– С чего вы взяли?
– С того, что больше всего на свете вы ненавидите его семью.
У него забегали глаза. Это было неприятно. Она поднялась с места и подошла к нему. Медленно, очень медленно, – и он стиснул руками подлокотники, борясь с желанием вскочить и убежать прочь.
– Ну так как? – спросила она, останавливаясь перед ним и глядя на него сверху вниз с безграничной гадливостью.
Моррис почти решился. Он уже сознавал, что выдал себя, но не мог вот так просто прекратить сопротивляться.
– Я не понимаю…
– Нет, вы все понимаете.
Она метнула взгляд на Сэнди, притаившегося под комодом, и не спеша вернулась на свое место.
– Вы незаконнорожденный. Кто была ваша мать, я не знаю. Вероятно, одна из служанок в Олдкасле. Герцог был не слишком разборчив в своих связях. Ваша мать умерла. Вас воспитали чужие люди, и от них вы узнали, кто ваш отец. Вы были нищим, жалким, отверженным. Он был богат и знатен, его дети учились в лучших школах и имели все, а главное – они не были незаконнорожденными. Когда вы возненавидели его и их? Тогда, в детстве, или позже? Вы стали священником и втерлись в доверие к леди Эверилл. Вы добились назначения в этот приход, лелея в душе план мести. Не так ли?
Слабый румянец выступил на щеках викария.
– Даже если так, что из того?
– И вы начали мстить. Герцогиня Олдкасл умерла еще до вашего приезда от чахотки. Наверное, вы очень страдали, что не успели с ней разделаться, но перед вами был другой слабый член семьи – Джорджина. Это вы подыскали ей любовника, который встречался с ней в заброшенной хижине?
– Вы и это знаете? – удивился викарий. – Поразительно!
– А потом не вы ли нашептали ей на ухо спасительную мысль о самоубийстве?
Викарий взял чашку обеими руками и медленно отпил несколько глотков. Он с удовлетворением отметил, что его руки не дрожат. Амалия, зябко поежившись, последовала его примеру и тоже сделала глоток.
– Я исполнил свой долг, – произнес Роберт Моррис очень спокойно. – Вы хотите знать, было ли мне ее жаль? Нет.
Амалию передернуло.
– В сущности, вы совершили убийство, но ни один суд на земле не смог бы вас наказать за то, что вы сделали. И вы решили, что будете действовать так же и дальше – скрытно, исподтишка, используя обстоятельства. Верно? Так, кто у нас был дальше – старый герцог?
– Он умер от удара, – прозвучал ответ.
– Вы улыбаетесь? Я думаю, что удар приключился при вас, ведь вы были в замке как раз до того, как обнаружили тело. Вы могли бы позвать на помощь, но не сделали этого. Вы просто сидели там… и смотрели, как старый герцог умирал. Потом вы вышли и сказали, что герцог просит не беспокоить его. Кто знает – может, вы и спровоцировали этот удар? Сказали ему что-нибудь про дочь… чего он не мог выдержать.
Викарий улыбнулся:
– Он сильно сдал в последние дни. Я решил, что он созрел, знаете, как спелая груша. Пора было срывать плод: герцог и так слишком задержался в этом мире.
– Понимаю, – сказала Амалия. – Но младшие члены семьи были крепче, к ним труднее было подобраться. И тогда вы стали настраивать против них Невиллов из коттеджа и их друзей. Что вы там нашептывали Брюсу, Мэри, Этель и Генри, а? Что немного яду и смекалки, и богатство у них в кармане? Но Брюс был слишком ленив для такого рода действий, а Мэри – слишком прямодушна, зато Этель и Генри восприняли ваши наставления очень близко к сердцу. Они оба попались на вашу удочку, не зная этого. Мне говорили, что они не такие люди, чтобы пойти на хладнокровное убийство, но я не верила, а ведь мне следовало еще тогда понять, что за ними стоите вы. Викарий – главное лицо в деревне, он в курсе всех дел, с ним все советуются… ему доверяют, как никому другому, потому что он духовное лицо. Как же все просто!
– Да, я негодяй, – спокойно сказал викарий, зевая и прикрывая рот ладонью. – А еще я упросил моего бога наслать бурю на Венецию, когда Сирил и его жена катались на лодке.
– Мне не нравятся ваши шутки, Моррис.
– Я слышал, – лениво произнес викарий, прихлебывая чай, – что Генри Брайс оказался в то время в Венеции, под другим именем. Но я почему-то склонен думать, что это совпадение.
– Значит, он их убил по вашему наущению, – подытожила Амалия. – Черт! Как я рада, что отправила этого мерзавца на тот свет.
– Негоже для христианина таить в голове дурные мысли, – заметил викарий со слабой улыбкой.
– Ваша ненависть к Олдкаслам зашла так далеко, что вы даже притворились, будто заболели, когда надо было венчать Арчи и Эмили. Вы просто не могли видеть их счастья. Зато потом вы отыгрались, нашептывая бедной Эмили гнусности про ее жениха.
– Я просто хотел раскрыть ей глаза. А теперь, с вашего позволения, я бы предпочел остаться один. Все эти разговоры про убийства и заговоры мне порядком надоели. Всего доброго, миледи.
– Не торопитесь, Моррис, – перебила его Амалия. – Дайте мне… – Она запнулась и потерла виски пальцами. – Конечно, с точки зрения закона вы неуязвимы.
– Я надеялся, что вы это поймете, миледи. – Моррис посвободнее сел в кресле и закинул ногу на ногу. – Запомните: что бы вы ни измышляли, вам никогда ничего не доказать. Брайс в земле, Эмили в больнице, старый герцог сдох, его дочь тоже сдохла.
– Да как вы смеете… – вскипела Амалия.
– Смею, – возразил викарий. – О, это было так забавно, дергать за ниточки эти мелкие душонки и потом наблюдать, как они корчатся. А Джорджина… – Моррис улыбнулся. – Ей приглянулся мой помощник, а я… я не стал возражать против их встреч. Бедняжка так верила в любовь и всю эту чепуху из романов, что совершенно потеряла голову. Проблема заключается в том, что жизнь – настоящая жизнь – начинается там, где романы обычно заканчиваются. И когда произошло непоправимое, оставалось только легонечко ее подтолкнуть. Потому что она никогда не посмела бы сказать отцу о том, что с ней произошло.
– Оказывается, вы еще больший негодяй, чем я полагала, – промолвила потрясенная Амалия.
– А, это все слова. Негодяй, праведник… – Моррис демонстративно зевнул. – Вы очень назойливы, миледи. Тем не менее мне даже в какой-то степени приятно, что вы раскусили меня. Утомительно носить все время в себе тяжкий груз своих замыслов. К счастью, ими вы ни с кем не сможете поделиться – иначе вас засмеют. Священник-убийца? Да такого по определению не может быть, а значит, не бывает никогда… Теперь вы все знаете, но ничего не можете доказать.
– Ну, это еще как посмотреть, – задумчиво сказала Амалия. – Любопытно, если поднять труп леди Эверилл…
– Леди Эверилл? – насторожился викарий.
– Да, вашей благодетельницы. Странные они люди, благодетели! Делают добро, но взамен непременно требуют, чтобы им были благодарны всю оставшуюся жизнь. Говорят, леди Эверилл умерла в муках, якобы от приступа острого гастрита. Любопытно, ведь она завещала вам порядочные деньги. И если поднять труп старой леди… Ведь следы яда сохраняются долго, очень долго! Да, наверное, с этого и следует начать.
Викарий, не отрываясь, смотрел в лицо Амалии.
– Вы так не сделаете! – прохрипел он.
– Еще как сделаю, мистер Моррис!
Викарий отвел глаза и, взяв нетвердой рукой молочник, налил себе в чай молока.
– Вы пытаетесь загнать меня в угол, – все так же хрипло промолвил он. – Но у вас ничего не выйдет! – Он прокашлялся и залпом проглотил чай. – Никто не даст вам разрешения копаться на кладбище. Я кое-что знаю о вас, навел справки. Вы – подозрительная особа, миледи, и никто не позволит вам тут распоряжаться. У нас в Англии все просто: человека закопали – и никто его уже не потревожит. Так что забудьте о леди Эверилл. – Он слегка поморщился. – Что-то молоко прокисло… Так что вы зря стараетесь. Я все продумал, прежде чем начать претворять в жизнь свои планы. Колебался, прикидывал так и эдак. Умный человек сначала взвесит все шансы, а потом уже действует. Говорю вам сразу же: виселица меня не прельщает! И я туда не попаду. Так что всего доброго, миледи.