Английский пациент — страница 11 из 47

[29] на потолке, солдаты видели у персонажей лица обыкновенных людей: царица Савская, беседующая с царем Соломоном, а рядом – мертвый Адам с веточкой древа познания Добра и Зла во рту. Через много лет царица поймет, что мост через Силоам был выстроен из ветвей этого священного дерева. Постоянно шли дожди, было холодно. Во всем царил хаос, и только на этих полотнах все подчинялось вечным правилам: наказание, послушание и жертвоприношение. Восьмая армия форсировала реки, где были разрушены мосты. Впереди шли саперы, которые под непрерывным огнем противника спускались по веревочным лестницам к воде и переплывали реки или переходили вброд. Бывало, что еду и палатки смывало водой, а кто-то рядом, обвязанный проводами, вдруг исчезал в брызгах от взрыва. Однажды, переплыв реку, они пытались выбраться из воды.

Вцепившись руками в вязкую илистую стену скалистого берега, повисли, желая лишь одного – чтобы ил затвердел и удержал их.

Прислонившись щекой к грязному илу, молодой сапер-сикх вспоминал лицо царицы Савской и представлял, что прикасается сейчас к ее нежной щеке. Только такое желание могло согреть его в холодной воде. Он снял бы вуаль с ее волос и положил руку ей на грудь. Ему тоже было тяжело и грустно, как мудрому царю и провинившейся царице, которых он видел на фресках в Ареццо две недели назад.

Солдат висел над водой, вцепившись пальцами в грязный илистый берег. За дни и ночи войны, пока выполняли приказы, они потеряли свою индивидуальность; это тонкое понятие осталось жить только в книгах или на фресках. И неизвестно, кому было тяжелее под куполом той церкви. Солдат потянулся вперед, чтобы прикоснуться к ее хрупкой шее. Он влюбился в ее потупленный взгляд – взгляд женщины, которая однажды познает святость мостов.

По ночам, лежа в гамаке, он протягивает руки, не ожидая обещаний или решений, но заключая временный договор с царицей, чье лицо было изображено на фреске и которое он не может забыть. А она забудет и никогда не вспомнит о его существовании. Кто он для нее? Какой-то сикх, прилепившийся к веревочной лестнице и мокнущий под дождем, возводя мост, по которому пройдут войска. Но он запомнил фреску и ее лицо. И когда через месяц, вынеся все тяготы боев и оставшись в живых, батальоны вышли к Адриатическому морю, заняв прибрежный городок Каттолика, инженерные подразделения очистили полоску берега от мин, и солдаты смогли раздеться и выкупаться в море, сикх разыскал профессора, специалиста по истории Средних веков, который когда-то дружески отнесся к нему – просто поговорил и поделился американскими консервами – и в ответ на его доброту пообещал показать нечто интересное.

Сапер выкатил трофейный мотоцикл и надел на руку повязку темно-малинового цвета. Старик сел сзади, крепко обхватив его за плечи, и они поехали в обратном направлении – через города Урбино и Анжиари, которые казались сейчас мирными и спокойными. Двигались вдоль извилистого гребня горы, которая проходила по Италии с севера на юг, затем спустились по ее западному склону до Ареццо. Площадь ночью была пуста. Сапер поставил мотоцикл перед церковью. Помог профессору слезть, собрал свое оборудование, и они вошли в церковь. Здесь было темно и холодно. Звук шагов гулко отдавался в просторном зале. Он снова вдохнул запах камня и дерева, зажег осветительный патрон и подвесил блоки тали к колоннам над нефом, затем выстрелом вогнал рым с продетой в него веревкой в деревянную балку под потолком. Профессор с удивлением наблюдал, время от времени вглядываясь вверх, в темноту. Молодой сапер обошел вокруг старика, обвязал его веревкой вокруг талии и по плечам, приладил к груди маленький зажженный патрон, а сам, грохоча ботинками, побежал по ступенькам наверх, где был другой конец веревки. Схватившись за нее, спрыгнул вниз, в темноту, при этом старик взлетел вверх. Сапер, коснувшись пола, начал медленно натягивать веревку, так что профессор смог рассматривать фрески с расстояния менее метра. Осветительный патрон создавал вокруг его головы сияние, подобное нимбу. Все еще держа и натягивая веревку, сапер медленно шел вперед, пока ученый не оказался перед фреской «Бегство императора Максентия».

Через пять минут он опустил профессора, потом зажег еще один патрон и сам поднялся вверх, под купол, к синеве нарисованного неба и золотым звездам, которые запомнил раз и навсегда с того момента, когда увидел их в полевой бинокль. Взглянув вниз, увидел усталого профессора на скамье. Сейчас он ощутил не высоту, а глубину церковного здания, ее прозрачность, пустоту и темноту колодца. Осветительный патрон брызгал искрами, словно волшебная палочка.


Сикх устанавливает палатку в глубине сада – на том месте, где, по твердому убеждению Ханы, когда-то росла лаванда. Она нашла там сухие листья, растерла их в ладонях и определила по запаху, что это лаванда. Иногда после дождя она слышит слабый аромат лаванды, исходящий от земли.

Сначала солдат совсем не бывает в доме, лишь проходит мимо, отправляясь по своим делам: на обезвреживание очередной бомбы или минного поля. Всегда вежлив. Легкий кивок головы. Хана смотрит, как он моется над тазиком с дождевой водой, аккуратно поставленным на солнечные часы. Водопровод, который в мирное время использовался для полива грядок с рассадой, не работает. Она видит обнаженное коричневое тело, когда он льет на себя воду. Днем ей заметны только руки в армейской рубашке с короткими рукавами и автомат, с которым он не расстается даже сейчас, когда военные действия для них уже, кажется, закончились.

Иногда принимает различные позы с автоматом, явно любуясь собой: то немного опустит его, то повернет локтем, повесив на плечи. Почувствовав, что девушка наблюдает, сикх-сапер резко оборачивается. Он еще не избавился от своей настороженности, останавливается перед всем, что кажется подозрительным.

Его самоуверенность действует успокаивающе не только на нее, но и на всех в этом доме – даже на Караваджо, хотя дядюшка Дэвид часто ворчит по поводу того, что сапер постоянно напевает американские песенки из вестернов, которые выучил за три года войны. Другой сапер, который появился вместе с ним, Харди, расквартирован ближе к городу, но она видела, что работают они вместе, иногда заходя в сад с миноискателями.

Собака привязалась к Караваджо. Молодой сапер иногда бегает с ней по аллее, но дальше этого его вежливость не идет. Он не кормит собаку, будучи убежденным, что она сама должна найти пропитание. Ночью иногда спит у парапета, выходящего на долину, заползая в палатку, только когда идет дождь.

Он, в свою очередь, видит, как Караваджо бродит по ночам, и пару раз идет за ним на расстоянии. Но однажды Караваджо останавливает его и говорит: «Не следи за мной». Сикх начинает отрицать это, но пожилой мужчина успокаивает его, приложив руку к его губам; солдат понимает, что Караваджо видел его и в позапрошлую ночь. В любом случае слежка была просто остатком привычек, которым научила война, – таким же, как желание метко пальнуть из автомата по цели. Время от времени он целится в нос скульптуры в саду или в одного из коричневых ястребов, парящих в небе над долиной.

В душе он все еще мальчишка: с жадностью набрасывается на еду, потом так же порывисто вскакивает, чтобы почистить и убрать тарелку, позволяя себе только полчаса на ланч.

Она наблюдала его за работой в саду, когда он шел с миноискателем между деревьями – осторожно и медленно, словно кот, подбирающийся к добыче. Когда он пьет чай, сидя напротив за столом, девушка обращает внимание на загорелую кожу его запястья, на котором позвякивает тонкий браслет – «кара».

Он никогда не рассказывает об опасности, которая подстерегает на каждом шагу. Время от времени, услышав грохот взрыва, они с Караваджо выскакивают из дома, при этом сердце замирает от страха. Иногда она подбегает к окну, замечает, что Караваджо уже на улице, и вместе они видят сапера, который работает на террасе, увитой зеленью. Он слишком занят, чтобы повернуться к ним, но, зная, что они видят его, просто машет рукой в знак того, что с ним все в порядке.

Однажды Караваджо зашел в библиотеку и увидел солдата под потолком, где в углу над бордюром тот обнаружил ловко устроенную очередную мину-ловушку и уже перерезал проволочку взрывателя. У Караваджо была профессиональная привычка сразу охватывать взглядом всю комнату, от пола до потолка; молодой сапер, не сводя взгляда со взрывного устройства, вытянул ладонь и щелкнул пальцами, останавливая человека, предупреждая об опасности и давая знак выйти из комнаты.

Он все время что-то мурлычет или насвистывает, особенно когда лежит на парапете, глядя в небо на проплывающие облака. «Кто это свистит?» – как-то спрашивает английский пациент. Он еще не знает, что у них появился еще один житель, не видел его.

Сикх всегда шумно входит на кажущуюся пустой виллу. Только он один из ее обитателей носит военную форму. Рано утром появляется из палатки: опрятный, ботинки начищены до блеска, тюрбан симметрично сидит на голове, пуговицы и пряжки блестят – и отправляется на работу. Когда миноискатель обнаруживает монету, молодой сапер забывает об опасностях и громко хохочет. Кажется, бессознательно любуется своим телом, когда наклоняется, чтобы поднять упавший кусок хлеба, проводя по траве костяшками пальцев, или когда рассеянно вертит автоматом, словно огромной булавой, шагая в деревню по дороге, обсаженной кипарисами, чтобы встретиться с другими саперами.

В компании, собравшейся на вилле, он кажется временным гостем, словно оторвавшаяся звезда на краю Галактики. Для него это похоже на отпуск после войны, грязи, рек и мостов. Заходит в дом, только если его приглашают, чувствуя себя здесь случайным гостем – как в ту ночь, когда, услышав неуверенные звуки рояля, прошел по аллее под кипарисами и проник в библиотеку.

В ту ночь, когда была страшная гроза, он зашел на виллу не из желания посмотреть, кто играет, а потому что представлял, какая опасность грозит пианисту. При отступлении немцы начиняли все вокруг взрывчаткой, и музыкальные инструменты были излюбленным местом, где ставились так называемые карандашные мины. Возвратившаяся домой и ничего не подозревающая хозяйка открывала пианино, и ей отрывало кисти рук. Или пытались заводить дедушкины высокие напольные часы – и неожиданная вспышка с грохотом разворачивала полстены и убивала всех, кто стоял рядом.