Он смел мелкую пыль с крышки, на которой они лежали.
Шесть черных проводков… Когда он был маленьким, отец, собирая его пальцы в свой кулак и показывая только кончики, заставлял угадать, какой из них самый длинный. Своим маленьким пальчиком ребенок дотрагивался до того, который считал самым длинным, а отец, разжимая кулак, радостно показывал его ошибку… Конечно, можно было провод с отрицательным потенциалом оставить красным. Но его оппонент не только забетонировал мину, но и замазал все проводки черным. Кип пустился в размышления о психологии врага и начал мало-помалу соскабливать краску ножом, обнаруживая красный, синий, зеленый. А что, если его оппонент еще и соединил их по-другому? Тогда придется устанавливать перемычку своим черным проводком вслепую, а затем проверять петлю на положительный и отрицательный заряды. Потом надо, конечно, проверить ее на затухающее напряжение, чтобы точно узнать, где находится опасность.
Хана несла перед собой большое зеркало по коридору. На минуту остановилась, чтобы передохнуть, потом пошла дальше; в зеркале отражался темно-розовый цвет стен.
Англичанин захотел посмотреть на себя. Прежде чем войти в комнату, она перевернула зеркало к себе, чтобы свет от окна сразу не ударил ему в лицо.
Он лежал весь темный, обгоревший. Единственным светлым пятном был слуховой аппарат в ухе, а подушка, казалось, сияла белизной. Хана помогла ему стянуть простыни вниз, к основанию кровати. Потом встала на стул и медленно наклонила зеркало к пациенту. Стояла так, удерживая зеркало вытянутыми руками, когда услышала слабые крики из глубины сада.
Сначала она не обратила на них внимания. В доме всегда были слышны шумы из долины. Доносящиеся крики саперов в мегафоны, наоборот, успокаивали, когда они жили на вилле вдвоем.
– Пожалуйста, держите зеркало ровнее, – попросил он.
– Кажется, кто-то кричит. Вы слышите?
Левой рукой он подкрутил слуховой аппарат.
– Это сапер. Вам лучше пойти и узнать, в чем дело.
Она прислонила зеркало к стене и бросилась из комнаты по коридору. Выскочив из дома, немного постояла, но, услышав еще один крик, побежала через сад дальше, на верхнее поле.
Он стоял с поднятыми над головой руками, словно держал гигантскую паутину, и тряс головой, пытаясь сбросить наушники. Когда Хана устремилась к нему, он крикнул, чтобы она приняла влево. Вокруг были минные провода. Девушка застыла на месте. Она ходила здесь много раз, не подозревая об опасности. Приподняв юбку и внимательно глядя под ноги, пошла вперед, осторожно ступая в высокую траву.
Сапер так и стоял с поднятыми вверх руками. Он был в ловушке, держа два «живых» провода, которые не мог опустить без ущерба для собственной безопасности. Требовался помощник, чтобы взять хотя бы один из них и позволить Кипу вернуться к боеголовке. Он осторожно передал ей провода и опустил затекшие руки, слегка потряхивая их.
– Я заберу их через минуту.
– Не волнуйся. Я в порядке.
– Стой спокойно, не двигайся.
Он достал из мешка счетчик Гейгера[47] и магнит, затем провел диском счетчика вверх по проводам, которые держала Хана. Нет отклонения стрелки, показывающей наличие потенциала. Значит, нет и ключа к разгадке. Ничего нет. Он отступил назад, размышляя, в чем же секрет.
– Давай я подвяжу их к дереву, и ты сможешь уйти.
– Нет, они не достанут до дерева. Я подержу.
– Тебе лучше уйти.
– Кип, я останусь здесь.
– Мы в тупике. Кто-то хитро подшутил над нами. Я не знаю, что делать. Не понимаю, насколько сложна эта ловушка.
Оставив ее, побежал к тому месту, где первый раз увидел провод. Снова поднял его и пошел вдоль всей длины, на этот раз со счетчиком Гейгера. Потом присел метрах в десяти, размышляя, время от времени поднимая голову и глядя мимо Ханы – видя только два проволочных отвода от схемы, которые она держала в руках.
– Я не знаю, – сказал он громко, медленно выговаривая каждое слово. – Не знаю. Думаю, мне придется перерезать провод, который держишь в левой руке, и ты должна уйти.
Он снова натянул на голову наушники, чтобы звук проник в него, возвращая ясность мысли. Проверил в уме схему соединений всех проводов, ответвлений, витков и узлов, самые неожиданные уголки, запрятанные переключатели, которые превращали потенциалы проводов из положительных в отрицательные. Металлическая коробка. Он вдруг вспомнил собаку, у которой глаза были огромными, как блюдца. Мысль бежала вдоль линий воображаемого чертежа наперегонки с музыкой, и все это время он не сводил глаз с рук девушки, которая все еще держала провода.
– Тебе лучше уйти.
– Ты же сказал, что нужна помощь, чтобы отрезать один провод.
– Я привяжу его к дереву.
– Я останусь и буду держать.
Он подхватил провод, словно тонкую гадюку, из ее левой руки. Потом взял другой. Девушка не уходила. Кип ничего не сказал ей, нужно было максимально сосредоточиться – так, как он мог, когда был один. Хана подошла к нему и снова взяла один из проводов, но он даже не заметил этого, погрузившись в себя. Опять прошел мысленно по всем каналам взрывателя, воображая, что сам устанавливал эту мину, пробуя нажимать на все ключевые точки, будто рассматривая рентгенограмму хитрой схемы – и все это под звуки музыки, льющейся из наушников.
Подойдя к девушке, перерезал провод под ее левым кулаком – он упал на землю с таким звуком, словно прокусили что-то зубами. Кип увидел темный отпечаток от складок ее платья на коже вдоль по плечу, у нежной шеи. Мина была мертвой. Бросил кусачки на землю и положил руку Хане на плечо, ибо нужно было почувствовать нечто живое. Она что-то говорила (губы шевелились), но он не слышал, тогда девушка потянулась вперед и сняла с него наушники. И нахлынула тишина. Легкий ветерок. Шелест листвы. Он понял, что щелчок от срезанного провода не был слышен, только почувствовался, словно хруст маленькой косточки кролика. Провел ладонью вдоль и вниз по ее руке и вытащил пятнадцать сантиметров проволоки, которые все еще были зажаты в кулаке.
Она лукаво смотрела на него, ожидая ответа на то, что сказала, но он не слышал. Хана тряхнула головой и села. Он начал собирать свои принадлежности, которые валялись на земле, и складывать в мешок. Она посмотрела вверх на дерево, а потом, когда случайно взглянула вниз и увидела его руки, трясущиеся, напряженные и тяжелые, как у эпилептика, услышала глубокое и частое дыхание, поняла, что за испытание досталось нынче этому парню.
– Ты слышал, что я сказала?
– Нет. А что?
– Я думала, что умру. Я хотела умереть. И подумала: если суждено умереть, хочу умереть вместе с тобой. С таким, как ты, – молодым. За последний год я видела столько смертей, что уже не было страшно. Конечно, сейчас я не была такой смелой. Подумала про себя: у нас есть эта вилла, эта трава, нам надо бы лечь на нее, обнявшись перед смертью. Я хотела дотронуться до твоей ключицы, которая похожа на жесткое крыло под кожей. Хотела прикоснуться к ней пальцами. Мне всегда нравилась смуглая кожа, цветом похожая на реки или горы, или на карие глаза Сюзанны – знаешь такой цветок? Когда-нибудь видел? Кип, я устала и хочу спать. Хочу уснуть под этим деревом, положив голову тебе на плечо, прислонившись к твоей ключице – просто закрыть глаза и не думать ни о ком; хочу забраться на дерево, устроиться в укромном местечке и уснуть. Какой ты умный, Кип! Догадался, какой провод надо перерезать! Как это удалось? Ты все повторял: я не знаю, я не знаю, а ведь догадался. Да? Не дергайся, ты должен быть моей постелью: дай свернуться вокруг тебя, будто ты – мой добрый дедушка; мне нравится это слово «свернуться», такое спокойное слово, оно не спешит…
Он лежал с ней под деревом, почти не шевелясь, глядя вверх на ветку. Девушка прислонилась ртом к его рубашке. Он слышал ее глубокое дыхание. Когда он обнял ее за плечи, она уже почти спала, но ухватилась за его руку. Посмотрев вниз, Кип заметил у нее в руке обрывок провода – должно быть, опять подобрала его.
Ее дыхание было живым, а тело – таким легким, словно она должна была получить всю тяжесть от него. Сколько он сможет так лежать – неподвижно, не имея возможности заняться делом? Но нужно оставаться неподвижным – как тогда, когда он спал у подножия статуй, в те месяцы, когда союзники продвигались по побережью, отвоевывая каждый город-крепость, и все они стали для солдат одинаковыми; везде похожие узкие улочки, которые превратились в сточные канавы для крови, так что он думал: если поскользнется и упадет, его подхватит этим красным потоком и понесет по склону на скалу, а потом – в долину… Каждый вечер он входил в отвоеванную церковь и выбирал статую, которая на эту ночь становилась его ангелом-хранителем. Доверял теперь только этой семье из камней, придвигаясь к ним в темноте как можно ближе, к статуе скорбящего ангела, бедро которого было выточено в совершенстве женских форм и казалось таким мягким. Он клал голову на колени одному из таких созданий и засыпал, забывая о тревогах и страданиях.
Вдруг она пошевелилась и сильнее навалилась на него. Дыхание стало глубже, словно звук виолончели. Он наблюдал за ее спящим лицом. Еще не прошло раздражение из-за того, что девушка осталась, когда он обезвреживал мину, – как будто он был теперь у нее в долгу, и это заставляло чувствовать ответственность за нее, хотя сейчас все уже прошло. Будто то, что Хана осталась, могло повлиять на успешное обезвреживание мины.
Он смотрел на себя как бы со стороны, словно на одну из картин, которую видел где-то в прошлом году. Этакая беззаботная парочка в поле. Сколько раз встречал таких людей, лениво спящих, не думающих о работе и опасностях, которые могут подстерегать в этом мире. Кип заметил еле заметное движение губ Ханы; брови поднялись, как будто она спорит с кем-то во сне. Он отвел взгляд и посмотрел вверх, на дерево и на небо в белых облаках. Ее рука крепко держалась за него – как глина, которая прилипала на берегу реки Моро, когда он вцеплялся в мокрую грязь, чтобы не свалиться в стремительный водный поток.