рыба и который замерзал в декабре, скрип решеток, увитых розами. Брала мою руку за запястье, там, где сливаются вены, и подносила к впадинке у основания шеи.
Март 1937 года, Увейнат. Мэдокса раздражает разреженный воздух. Всего четыреста метров над уровнем моря, но и эта минимальная высота раздражает его. Для того чтобы посвятить себя пустыне, он оставил родную деревушку Марстон Магна в Сомерсете[65], нарушил традиции и привычки, поэтому имел право на близость к уровню моря – так же, как на постоянную жару пустыни.
– Мэдокс, как называется впадинка у основания женской шеи? Спереди. Вот здесь. Есть у нее название? Впадинка размером с подушечку большого пальца?
Мэдокс какое-то мгновение смотрит на меня в ярком свете полудня.
– Веди себя серьезней, – бормочет он.
– Я расскажу тебе одну историю, – говорит Караваджо Хане. – Жил-был венгр по имени Алмаши, который работал на немцев во время войны. Некоторое время летал в Африканском корпусе, но считался более ценным кадром. В тридцатые годы был одним из самых известных исследователей пустыни – знал каждый колодец и составил карту Песчаного Моря. Он знал о пустыне все, различал диалекты племен, живущих там. Тебе это никого не напоминает? В период между войнами почти все время находился в экспедициях за пределами Каира. Нужно было найти Зерзуру – затерянный оазис. Потом, когда началась эта война, стал работать на немцев. В сорок первом взялся водить тайных агентов через пустыню в Каир. К чему я это говорю? А вот к чему: я думаю, что английский пациент – не англичанин.
– Да нет же, англичанин, иначе – откуда воспоминания о цветочных клумбах в Глостершире?
– Вот именно. Это все – отлично продуманная легенда. А помнишь, когда два дня назад мы обсуждали кличку для собаки? Помнишь?
– Да.
– Что он предложил?
– Он вел себя как-то странно.
– Странно, потому что я дал ему большую дозу морфия. Помнишь, какие имена он называл? Восемь, не так ли? Пять из них были явно шутливыми, а вот три… Цицерон[66]. Зерзура. Далила[67].
– Ну и что из этого?
– А то, что Цицероном звали одного из тайных агентов. Англичане раскрыли его. Двойной, потом тройной агент. Он улизнул. С Зерзурой мне разобраться сложнее.
– Я слышала о Зерзуре. Он рассказывал о ней. А еще говорил что-то насчет садов.
– Но сейчас в основном о пустыне. А легенда с упоминанием английских садов звучит не очень убедительно. Он умирает. Я думаю, у нас наверху тот самый проводник тайных немецких агентов Алмаши.
Они сидят на старых плетеных корзинах для белья, глядя друг на друга. Караваджо пожимает плечами:
– Ей-богу, вполне возможно.
– А я думаю, он англичанин, – говорит она, втягивая щеки, как всегда, когда о чем-то размышляет.
– Я знаю, ты его любишь, но он не англичанин. В начале войны я работал на оси Каир – Триполи[68]. Тайный агент Роммеля[69] Ребекка…
– Что ты имеешь в виду, говоря «тайный агент Ребекка»?
– В сорок втором немцы забросили в Каир тайного агента по имени Эпплер, еще до битвы при Эль-Аламейне[70]. Он использовал книгу Дафны Дюморье «Ребекка» как шифр при передаче сообщений Роммелю о передвижении войск. И знаешь, книга стала бестселлером среди английских разведчиков. Даже я читал ее.
– Ты читал книгу?
– Спасибо. Человек, который провел Эпплера через пустыню в Каир по личному приказу Роммеля – от Триполи до самого Каира – граф Ладислав Алмаши. Никто, кроме него, не мог знать этого пути. Между двумя войнами у Алмаши завелись друзья среди англичан. Великие исследователи. Но когда разразилась война, он стал работать на немцев. Роммель попросил доставить Эпплера через пустыню в Каир, потому что планер или парашют – это было нереально. Он провел парня через пустыню и расстался с ним в дельте Нила.
– Откуда ты так хорошо знаешь об этом?
– У нас была база в Каире. Мы шли по их следу. Из Джиало он повел в пустыню группу из восьми человек пешим ходом – для начала, а потом они должны были выкопать грузовики из песчаных холмов. Шли к Увейнату и гранитному плато, туда, где была вода, а также пещеры для укрытия. Это примерно середина маршрута. В тридцатые годы он нашел там пещеры с наскальными рисунками. Но плато кишело союзниками, и невозможно было использовать тамошние колодцы. Тогда эти «боши» опять отправились в пески. Совершили налет на британские склады горючего, чтобы заполнить баки. В оазисе Харга переоделись в английскую военную форму и повесили на машины номерные знаки британской армии. Когда их обнаружили с воздуха, сумели скрыться в сухих руслах рек и просидели в этом лабиринте три дня, сгорая от жары в песке.
Понадобилось три недели, чтобы добраться до Каира. Алмаши пожал Эпплеру руку и ушел. Здесь мы его потеряли – просто развернулся и ушел в пустыню один. Мы думали, он снова обнаружит себя в Триполи, но ошиблись. С тех пор его никто не видел. Вскоре англичане взяли Эпплера и использовали код «Ребекки», чтобы снабжать Роммеля дезинформацией накануне Эль-Аламейна.
– Мне все еще не верится в это, Дэвид.
– Человека, который принимал участие в захвате Эпплера в Каире, звали Сэнсом.
– Далила.
– Вот именно.
– Может быть, он – Сэнсом?
– Я тоже сначала так думал. Тот был очень похож на Алмаши. Тоже фанат пустыни. Провел детство в Леванте[71] и знал бедуинов. Но Алмаши, в отличие от него, умел водить самолет. Мы ведь говорим о человеке, который потерпел авиакатастрофу и, обгоревший до неузнаваемости, попал в руки англичан в Пизе. Ну и что? Он вполне свободно говорит по-английски, чтобы избежать любопытства контрразведчиков. Алмаши ведь учился в школе в Англии. В Каире его называли английским шпионом.
Хана сидела на корзине, посматривая на Караваджо:
– Мне кажется, не надо его мучить. Не имеет теперь значения, на какой он был стороне, разве не так?
Караваджо ответил:
– Мне бы хотелось еще с ним поговорить. Дать еще разок сверхдозу морфия, чтобы он разговорился. Нам обоим это необходимо. Понимаешь? Далила. Зерзура. Ты должна ввести ему усиленную дозу.
– Нет, Дэвид. Ты слишком… одержим. Я считаю, что совсем не важно, кто он. Война ведь уже закончилась.
– Тогда я сам сделаю это. Приготовлю «Бромптонский коктейль». Морфий и алкоголь. Его изобрели в Бромптонской больнице в Лондоне для раковых больных. Не волнуйся, это не смертельно. Он быстро всасывается в организм. Я могу смешать, а ты дашь ему выпить. А потом введешь еще морфий в вену.
Он сидел на корзине, глядя на девушку ясными глазами, с улыбкой на губах. За последнее время Караваджо стал одним из многочисленных специалистов по краже морфия. Прибыв на виллу, сразу вынюхал, где хранятся медикаменты, и сейчас не мыслил себе жизни без маленьких ампул с морфием. Впервые увидев эти ампулы, Хана подумала, что они похожи на маленькие тюбики с зубной пастой для кукол. У Караваджо всегда были две-три в кармане, и он делал сам себе укол за уколом в течение дня. Однажды она наткнулась на него в одном из темных уголков виллы; он согнулся и дрожал от передозировки. Его рвало, он смотрел на Хану и не узнавал. Девушка попыталась заговорить, но он смотрел в пространство. Затем нашел ее металлический стерилизатор. Бог знает, откуда взялась сила, чтобы открыть его.
Однажды, когда сапер порезал ладонь о железные ворота, Караваджо зубами откусил от ампулы стеклянный кончик, высосал морфий и прыснул изо рта на смуглую ладонь еще до того, как Кип догадался, что это. Тот оттолкнул его и сверкнул глазами в ярости.
– Не трогай его, Караваджо. Он мой пациент.
– Да ничего я ему не сделаю. Морфий и алкоголь еще и облегчат боль.
(3 кубических сантиметра «Бромптонского коктейля», 3 часа дня.)
Караваджо вытягивает книгу из обгоревших рук.
– Когда вы потерпели авиакатастрофу в пустыне, откуда вы летели?
– Я вылетел из района плато Гильф-эль-Кебира. Нужно было забрать одного человека оттуда. В конце августа 1942 года.
– Во время войны? Но к тому времени все экспедиции уже покинули этот район.
– Да. Оставались только военные.
– Гильф-эль-Кебир?
– Да.
– Где это находится?
– Дайте мне книгу Киплинга… Вот здесь.
На титульном листе романа «Ким» была карта с точечной линией, обозначающей путь мальчика и святого старца. Можно видеть часть Индии, заштрихованный темными полосками Афганистан и Кашмир в окружении гор.
Он проводит рукой вдоль реки Нуми до того места, где она впадает в море, на широте 23°30ʹ. Продолжая движение на запад, указательный палец переползает со страницы на грудь и дотрагивается до ребра.
– Вот здесь. Гильф-эль-Кебир, к северу от Тропика Рака[72]. На египетско-ливийской границе.
– Что случилось в 1942 году?
– Я совершил путешествие в Каир и возвращался оттуда. Удавалось незаметно ускользнуть от врагов – по старым картам, находя довоенные запасы горючего и воды. Я ехал по направлению к Увейнату. Одному было намного легче. На расстоянии нескольких километров от Гильф-эль-Кебира под грузовиком что-то взорвалось, и меня выбросило из кабины. Инстинктивно покатился по песку, чтобы сбить искры. В пустыне всегда боятся пожаров.
Грузовик от взрыва опрокинулся… Возможно, это была диверсия. Шпионов вербовали и среди бедуинов, а их караваны продолжали бороздить пустыню, перевозя из города в город не только пряности или специи, но и государственных советников. Во время войны среди бедуинов всегда можно было найти англичан или немцев.
Оставив грузовик, я пошел к Увейнату, где знал место… спрятанного самолета.