Кажется, ему нравятся такие устойчивые во времени события, к которым можно привыкнуть. Хана и Караваджо замечают фигуру еще издали, когда он останавливается, чтобы посмотреть на долину и определить, настигнет ли дождь. Они возвращаются в дом. Кип продолжает восхождение по дороге, которая медленно сворачивает направо, потом столь же неторопливо – налево. Слышен хруст ботинок по гравию. Порывы ветра догоняют его и бьют по кипарисам так, что те склоняются, дотрагиваясь веточками до рукавов рубашки.
Следующие десять минут он идет, не будучи уверенным в том, что останется сухим. Услышал дождь до того, как почувствовал на себе влагу, – звук капель, падающих на сухую траву, на листья оливковых деревьев. Но пока дует свежий ветер с холмов, предвестник грозы.
Если дождь обрушивается прежде, чем он дошагает до виллы, Кип продолжает идти с той же скоростью, накрыв себя и свой мешок прорезиненной плащ-накидкой.
Уже очутившись в палатке, слышит раскаты грома. Резкий треск над головой, потом удаляющийся в горы звук, похожий на грохот колес телеги. Внезапно по стенке палатки проскальзывает отблеск молнии, словно полоска солнечного света. Ему всегда кажется, что она ярче солнца, как вспышка фосфора, нечто искусственное, похожее на слово, которое он слышал на занятиях и по радио, – «ядерный». В палатке Кип раскручивает промокший головной убор, сушит волосы и заматывает на голову новый тюрбан.
Гроза идет со стороны Пьемонта[107] к югу и на восток.
Молнии падают на пирамидальные крыши маленьких альпийских часовен, на стенах которых высвечиваются картины, изображающие остановки Христа на крестном пути или таинства молитвы по четкам. В городках Варезе и Варалло фигуры терракотового цвета больше человеческого роста, вырезанные в 1600-е годы, на мгновения оживают, представляя библейские сцены. Связанные руки истерзанного Христа оттянуты назад, плеть опускается на его тело, лает собака; в другой часовне трое римских солдат поднимают распятие выше, к нарисованным облакам.
Вилла Сан-Джироламо, простоявшая там уже не одно столетие, тоже принимает на себя блеск молнии: темные коридоры, комната английского пациента, кухня, где Хана разводит огонь, разрушенная снарядом часовня – все внезапно озаряется, не оставляя теней. Кип уверенно идет под деревьями сада в грозу: опасность быть убитым молнией трогательно мала по сравнению с той, которой он подвергается каждый день. Наивные католические образы из храмов на склонах холмов все еще с ним в полумраке, когда он считает секунды между ударами молнии и грома. Возможно, эта вилла тоже похожа на картину, освещаемую грозовыми вспышками, но это – живая картина: четыре человека в абсолютно разных фазах личных путей от начала к концу земного срока, по прихоти судьбы оказавшиеся вместе, считают эту войну нелепостью.
Перед двенадцатью саперами стояла задача прочесать город. Всю ночь они вламывались в закрытые и открытые подвалы, спускались в канализационные люки в поисках проводов, ведущих к взрывателям, которые могли быть связаны с центральными генераторами. Все двенадцать должны закончить свое дело и уйти в два часа – за час до того, как включат электричество.
Сейчас эта дюжина владеет городом. Каждый – в своем районе. Один – у генератора. Другой – у водохранилища, ныряет раз за разом к плотине: эксперты почти согласились между собой в оценке тяжести разрушений, которые могут быть вызваны внезапным наводнением, если взорвется дамба. Тишина пугала и лишала спокойствия. Из живого мира они слышали лишь лай собак, своевольно оставшихся на улицах и во дворах, да пение птиц, которое доносилось из окон отдельных домов. Когда придет время, Кип войдет в одну из комнат с птицей. Хоть какое-то живое существо в этом вакууме. Он проходит мимо Национального археологического музея, где находятся остатки Помпеи и Геркуланума. Видел там древнюю собаку, замурованную в окаменевшем белом вулканическом пепле.
К левому предплечью привязан саперный фонарь, который включен, и это единственный свет на Страда Карбонара. Он устал от этого ночного поиска, но теперь оставалось немного. У каждого сапера есть радиофон, но они договорились пользоваться им только в экстренных случаях. Больше всего Кипа утомляет тишина в пустых дворах и молчаливые сухие фонтаны.
В час дня направляется к церкви Сан-Джованни, где, как он знает, есть часовня Молитвы по Четкам. Несколько суток назад, когда молнии то и дело наполняли темный город ярким светом, он проходил через нее и видел огромные фигуры, как живые. Ангел и женщина в спальне. После вспышки молнии темнота в очередной раз скрыла эту сцену, Кип посидел на скамье, ожидая нового открытия, но его не последовало.
Сейчас он проникает в тот угол церкви, который ближе к терракотовым фигурам; их лица имеют цвет кожи белого человека. Сцена изображает женщину, беседующую в спальне с ангелом. Из-под просторного голубого чепца выбиваются темные локоны, пальцы левой руки приложены к груди почти под горлом. Приблизившись к фигурам, Кип осознает, что они значительно больше человеческого роста. Головой достает только до плеча женщины, сидящей на кровати. Поднятая рука ангела простирается едва ли не до пятиметровой высоты. И все же это – его компания. Обитаемое помещение, где он вступает в разговор с дивными созданиями, которые представляют сюжет о человечестве и небесах.
Стягивает мешок с плеча и смотрит на кровать. Он бы, право, полежал на ней, но смущает присутствие ангела. Кип обошел тело небесного посланца и заметил пыльные лампочки, прилаженные к его спине под темными крыльями; он знает, что не уснет спокойно в присутствии лампочек. Из-под кровати выглядывают три пары домашних тапочек, что не ускользнуло из замысла автора сцены.
Время около часа сорока минут.
Он расстилает плащ-накидку на полу, под голову кладет мешок, умяв его в форму, близкую к плоской подушке, и ложится на гладкость камня. В детстве в Лахоре всегда спал на коврике на полу спаленки. По правде говоря, и здесь, на Западе, так и не привык спать на кровати. Соломенный тюфяк и надувная подушка – вот постельные принадлежности в палатке на вилле Сан-Джироламо; а в Англии, у лорда Суффолка, он задыхался, утопая в плену мягких матрасов, и не мог заснуть, пока не вылезал оттуда и не ложился на ковре.
Он растягивается вдоль огромной кровати. Туфли тоже большего размера, чем у обычных людей. Такие, должно быть, носили мужеподобные амазонки. Над головой – правая рука женщины. Над ногами ангел. Скоро один из саперов подключит электричество к городской сети, и если Кирпалу Сингху суждено взорваться, он уйдет не один, а в компании женщины и ангела. Или они умрут, или будут жить вечно. Он больше ничего не в силах изменить. Всю ночь искал ящики с динамитом и часовые механизмы взрывателей. Или обломки стен сомкнутся над ним в безобразную пыльную кучу, или он пройдет по улицам города, освещенным электричеством. Как бы то ни было, сапер нашел эти две прекрасные фигуры, сделанные с любовью, навевающие мысль о прародителях, и может отдохнуть под аккомпанемент их безмолвной, беззвучной беседы.
Он заметил в лице ангела жесткость, которой раньше не ощущал. Обманывает белый цветок в руке ангела. На самом деле этот ангел – тоже воин. Подумав так, Кип закрыл глаза и отдался власти сна.
Он спит, развалившись, со спокойной улыбкой на лице, словно поверив наконец, что может позволить себе такую роскошь. Ладонь левой руки лежит на каменном полу. Цвет тюрбана перекликается с цветом белого кружевного воротника на шее Девы Марии.
Маленький сапер-индиец в английской военной форме лежит у ее ног, рядом с тремя парами домашних туфель. Кажется, время здесь остановилось. Каждый выбрал удобную позицию, чтобы забыть о времени. Так другие будут вспоминать нас – улыбающихся, когда доверяем окружению. Две фигуры с Кипом у ног будто обсуждают его судьбу. Терракотовая рука поднята в жесте обещания большого будущего для этого солдата-иностранца, спящего, как ребенок. И все трое почти готовы прийти к решению и согласию.
Под тонким слоем пыли лицо ангела светится радостью. К спине приделаны шесть лампочек, двух из которых уже нет. Но, несмотря на это, происходит чудо: электричество подсвечивает крылья, так что их красный, синий и золотой цвета, словно позаимствованные у горчичных полей, оживают в этот послеполуденный час.
Где бы теперь ни находилась Хана, она чувствует, что Кип уйдет из ее жизни. Постоянно думает об этом.
Дорога, по которой он уходит от нее, началась, когда парень превратился в молчаливый камень. Хана хорошо помнит все детали того августовского дня: каким было небо, предметы, которые лежали на столе перед ней, надвигающаяся гроза.
Она узнает сапера в поле, видит, как он сдавил голову руками, но понимает, что это не от боли, а чтобы плотнее прижать наушники. Он в сотне метров, на нижнем поле, и вот она слышит его громкий крик. Впервые, как и остальные обитатели виллы: ведь до того дня он ни разу не позволил себе повысить голос.
Он падает на колено, словно хочет завязать шнурок. Некоторое время сидит так, потом медленно встает, зигзагами идет к палатке, входит и закрывает полог. Раздается сухой треск грома, и девушка видит, как посинели кисти и предплечья ее рук.
Кип появляется из палатки с автоматом. Решительно идет в здание виллы Сан-Джироламо, проносится мимо Ханы, словно металлический шарик, катящийся в лунку, устремляется в дверь, перепрыгивает через три ступеньки – тяжело дыша, стуча ботинками на лестнице, потом по коридору. Она сидит за столом в кухне, перед ней книга, карандаш – все как бы застыло и потемнело в предгрозовом свете.
Он врывается в спальню пациента и останавливается у его кровати.
– Привет, сапер.
Он держит автомат на груди, ремень натянут через согнутую руку.
– Что там происходит?
Кип смотрит с осуждением, словно отделившись от этого мира; по смуглому лицу катятся слезы. Дернувшись, стреляет в старый фонтан на стене (гипс рассыпается по кровати), затем поворачивается и наводит автомат на англичанина. Начинает дрожать, потом пытается собраться.