Кладбищ в городе Фредериксбурге оказалось как минимум шесть.
Задав в нашем автомобильном навигаторе цель доехать до ближайшего из них, мы оказались в месте, больше напоминавшем большой неухоженный пустырь чем последний приют допропорядочных американцев. Ни забора, ни оград, ни зданий, ни хоть какой убогой сторожки. Только большие камни тут и там, поросшие мхами и окруженные разнотравьем и мусором. Навигатор явно завёл нас куда-то не туда, может, это и не кладбище вовсе.
Со следующей целью навигатор не ошибся. Внушительный забор из красного кирпича уходит вдаль. Прямо за воротами посетителей встречает серьёзное кирпичное здание. Туда мы и зашли, уверенные в успехе общения со служителями загробного мира в красивых жилетах.
В окошке за стойкой отдела справок нас приветствовал усатый немолодой дядя в свитере. Он первым делом спросил о годе захоронения. Васильев скончался в 1953-м году. Тогда вам вряд ли сюда, ответил кладбищенский служащий. Быть может, ваш родственник похоронен на Кладбище Конфедератов. А может, на Кладбище Дубовых Холмов. Еще попробуйте Национальное Кладбище.
Наш энтузиазм стал быстро сдуваться. Застревать в этом богом забытом городке на ночевку мы не хотели. Просто не могли – впереди у нас был напряженный автопробег в полторы тысячи километров. Маршрут был расписан по часам, в штате Кентукки в назначенный день нас ждали в гости друзья. А потом надо успеть доехать в срок до Чикаго, чтобы поспеть на авиарейс обратно в Англию.
А где у нас шансы успеть объехать все погосты Фредериксбурга за несколько часов, оставшихся от сегодняшнего дня? Но и отступать так просто мы не были намерены. Потому упрямо продолжили свою затею, несмотря на всё возрастающую очевидность её безнадёжности. И отправились на кладбище конфедератов, ибо согласно навигатору оно оказалось следующим, самым ближайшим на пути.
Прокатившись по тихим окрестным улочкам, мы остановились у серо-голубых ворот. Над ними – высокая арка с надписью «Confederate Cemetery». Табличка на воротах сообщает о том, что здесь находится место вечного упокоения нескольких тысяч воинов-конфедератов («южан»), погибших в 1862-м году в одной из битв Гражданской войны против войск Союза («северян»). Отсюда, стало быть, и название этого старинного погоста, обнесенного невысоким красно-кирпичным забором с проступающими мшистыми зелено-бурыми пятнами времени.
Уверенные, что здесь мы только зря потеряем драгоценное время, мы всё же ступили за ворота. Надписи на ближайших к входу могилах блеснули слабым светом надежды: здесь похоронены не только убиенные воины-конфедераты, но и простые американские граждане, отошедшие в мир иной почти столетие спустя после Гражданской войны, то есть в сороковых и пятидесятых годах двадцатого века. Потенциально могила Александра Александровича Васильева может находиться здесь. Да, но как её найти? Никаких намёков на наличие справочной информации в этом пустынном месте не наблюдается, никаких строений с восседающими внутри служащими. Кругом – ни души, и куда ни кинь взгляд, из земли, едва покрытой только что пробившейся весенней зеленой травкой, торчат могильные памятники в виде серых плит незатейливых геометрических форм.
Очередный проблеск надежды возник от осознания того, что наш дальнозоркий взгляд по кругу все время упирается в стену тянущегося по периметру забора. Площадь сего царства теней не кажется маленькой, но и явно не размера одного из огромных московских кладбищ, заканчивающихся далеко за линией горизонта. А что, если попробовать обойти весь конфедератский майдан, вдруг повезёт? И мы приняли решение разделиться на две маленькие отважные сапёрные группы. Солнцев пойдет по рядам справа от центральной дорожки, ведущей от ворот, а я пойду слева. Встретимся в конце дорожки у противоположной стены забора. Оба понимаем, что шансы почти нулевые, но чувствуем, что уйти отсюда без всякой попытки поиска будет означать полное расставание с надеждой разыскать могилу нашего замечательного родственника. Потому что на объезд остальных кладбищ Фредериксбурга времени уже нет, да и бессмысленное это занятие.
И мы «рассыпались» по сторонам и принялись планомерно прочёсывать могилу за могилой, ряд за рядом, бегло прочитывая надписи на могильных камнях. Благо, в отличие, скажем, от российской традиции, надгробное искусство в англо-американской культуре пребывает в зачаточном состоянии. Фотографий усопших на могилах помещать не принято. Эпитафию, тем более длинную, редко на каком памятнике увидишь. Скромно, просто и строго – имя погребенного и две даты, отмечающие период его существования на этом белом свете.
По ходу дела поглядываю на Солнцева со своей половины поля. Вижу издалека, что вроде обходит он все могилы тщательно, не должен бы пропустить нужную. Но вспоминаю, как дома может подолгу искать какую-нибудь вещь, в упор не видя ее перед своими глазами, и опять думаю о том, что мы зря теряем время.
Нам обоим понадобилось минут сорок, чтобы «прочесать» все ряды и дойти до противоположного края кладбища. Что ж, я и не сомневалась, что ничего у нас не получится… И вдруг взгляд мой падает на невысокий серый гранитный камень прямоугольной формы. У самого кирпичного забора, в самом последнем ряду. На камне – прекрасно сохранившаяся надпись бронзовой краской:
ALEXANDER ALEXANDROVICH VASILIEV
BORN IN SAINT PETERSBURG SEPTEMBER 22, 1867
DIED MAY 30, 1953
Фредериксбург, шт. Вирджиния, 2011 г. Могила двоюродного деда
Произошло чудо: мы смогли найти место упокоения Александра Александровича Васильева и поклониться его праху. По каким-то причинам, его могила – одна из трёх, обнесённых по всему периметру низким гранитным бордюром. Они как-будто в одной ограде, которых на англо-американских кладбищах ставить не принято. В двух других могилах похоронены некто Роберт и Аглая Ван Вальжаны. Роберт умер в 1946-м году, Аглая – в 1970-м. Больше никакой информации на их надгробиях. Мы с Володей предположили, что это супруги голландского происхождения и они были тесно связаны с Александром Александровичем. Но о том, каким именно образом связаны, нам выяснить так и не удалось.
Под впечатлением от встречи с прахом деда-эмигранта, Владимир Солнцев написал стихотворение:
Дед похоронен в городке под Вашингтоном…
На кладбище конфедератов… Бог ты мой!
Как мог он оказаться в месте оном?
И почему не возвратился помирать домой?
Здесь уважают кладбища… На них светло и мило…
Меж воинских могил хоронят горожан…
Но почему, за что могилу деда приютила
Голландская чета супругов Ван Вальжан?
Ответ не даст никто, кого бы ни спросили…
И все ж сужу о деде (да простит мне Бог!):
Он счастлив был, что удалось уехать из России,
И был несчастлив, что вернуться он не мог.
Невероятная гостья «Школы злословия»
По возвращении из США мы написали Марине Сорокиной. Ещё раз поблагодарили за её некрополистический энтузиазм, ведь без него мы даже и мечтать не могли об обнаружении и посещении могилы Васильева в Америке. Госпожа Сорокина что-то кратко нам ответила на бегу, и на этом наше исключительно эпистолярное знакомство с ней завершилось, казалось, навсегда. Никаких отзывов о книге Володи «Сумма путешествий» от Марины Юрьевны не поступило. Скорее всего, она эту книжку так и не изыскала возможности забрать из квартиры наших знакомых в Москве на Тимирязевской.
Прошло более года. Однажды мы с Володей вечеряли в нашем уютном беркширском домике. Смотрели российское телевидение. Переключились на НТВ, по которому началась передача «Школа злословия» с её ироничными ведущими Татьяной Толстой и Дуней Смирновой. Начало передачи заинтриговало: Татьяна Никитична беседовала с Дуней, сидючи в мягких креслах. Она сказала, что ей хочется помянуть тех несчастных учёных, которые попали в лагеря и были сметены с лица земли или по крайней мере временно вычеркнуты из жизни. Тем самым эти учёные зачастую составляют социологию и историю науки, но не саму науку, потому что в их жизни наступил насильственный перерыв. Ходил такой анекдот, продолжила Толстая. Двое зэков в лагере пилят бревно и увлеченно беседуют… «Правильно Вы всё говорите, – говорит первый зэк. – Я только одного учёного знаю, который точно так же думает, профессора Фихтенгольца из Ленинградского университета…». «А я и есть Фихтенгольц», – отвечает второй зэк, продолжая наяривать пилой по бревну.
Непонятно было, к чему Татьяна с Дуней ведут такой разговор, пока они не объявили гостью сегодняшнего выпуска программы. И о сюрприз! Сегодня в гостях у «Школы злословия» кандидат исторических наук, историк науки Марина Сорокина!
На экране появилась наша старая знакомая. Да-да, конечно, это та самая Марина Сорокина, с которой мы так любезно общались давеча – её облик был нам смутно знаком по фотографии на интернет-сайте «Русские могилы». Светловолосая, с короткой стрижкой, полная и круглолицая дама средних лет. В очках, которые еще более подчеркивают её очень учёный вид, Марина Юрьевна слегка похожа на сову из сказки про Винни-Пуха.
Зачем же пригласили госпожу Сорокину в «Школу злословия» и о чём злословили три дамы Таня, Дуня и Марина? Оказывается, когда-то в каких-то СМИ Сорокина публично заявила, что самыми тяжёлыми годами для отечественной науки были не тридцатые, а шестидесятые годы двадцатого столетия. Это заявление явно смутило Таню с Дуней, и им захотелось «разобраться» с Мариной Юрьевной с глазу на глаз.
Толстая однажды посетовала в одном из своих остроумных эссе: «мы уж привыкли, когда надо, вести программу на автомате, делать заинтересованные лица и изображать необыкновенный интерес и пристальное внимание, когда гость попадается бессмысленный и неинтересный, а уже всё, поздняк метаться».
Марина Сорокина не была бессмысленна и неинтересна, напротив – она казалась искл