The procession moved on (шествие двигалось дальше), and still on (и еще дальше), through ever-augmenting splendors (через постоянно растущие красоты) and ever-augmenting tempests (и постоянно растущие бури = восклицания) of welcome (приветствия); but to Tom Canty they were (но для Тома Кэнти они были) as if they had not been (как если бы их не было). He neither saw nor heard (он и не видел, и не слышал; to see — видеть; to hear — слышать). Royalty had lost its grace and sweetness (королевское положение утратило свою привлекательность и сладостность); its pomps were become a reproach (его пышность стала упреком). Remorse (угрызения совести) was eating his heart out (выедали его сердце). He said (он сказал), 'Would God I were free (пожелал бы Бог, чтобы я был свободен) of my captivity (от моего пленения)!'
He had unconsciously dropped back (он бессознательно вернулся; to drop back — вернуться: «упасть назад») into the phraseology of the first days of his compulsory greatness (к слогу первых дней своего вынужденного величия).
The shining pageant still went (блистательная процессия все еще шла; to go — идти) winding like a radiant and interminable serpent (извиваясь, как сверкающая и бесконечная змея) down the crooked lanes (вдоль по искривленным улочкам) of the quaint old city (причудливого старого города), and through the huzzaing hosts (и через выкрикивающие приветствия толпы); but still the king rode (но все же король ехал; to ride — ездить верхом) with bowed head and vacant eyes (со склоненной головой и пустыми глазами), seeing only his mother's face (видя только лицо своей матери) and that wounded look in it (и тот уязвленный вид в нем).
'Largess, largess (милостыни, милостыни)!' The cry fell upon an unheeding ear (крик падал на неслышащие уши; to fall — падать).
'Long live Edward of England (да здравствует Эдуард Английский)!' It seemed as if the earth shook (казалось, как будто земля сотряслась; to shake — трястись) with the explosion (от взрыва); but there was no response (но не было ответа) from the king (от короля). He heard it (он слышал это; to hear — слышать) only as one hears (только как кто-то слышит) the thunder of the surf (шум прибоя) when it is blown to the ear (когда он долетает до уха; to blow — дуть) out of a great distance (с большого расстояния), for it was smothered (так как он был заглушен) under another sound (под другим звуком) which was still nearer (который был еще ближе), in his own breast (в его собственной груди), in his accusing conscience (в его обвиняющей совести) — a voice which kept repeating (голос, который постоянно повторял; to keep — держать, хранить; to repeat — повторить) those shameful words (эти постыдные слова), 'I do not know you, woman (я не знаю вас, женщина)!'
The words smote upon the king's soul (эти слова ударяли по душе короля; to smite — бить) as the strokes of a funeral bell (как удары похоронного колокола) smite upon the soul of a surviving friend (бьют по душе оставшегося в живых друга; to survive — выжить, пережить) when they remind him (когда они напоминают ему) of secret treacheries (о тайных вероломствах) suffered at his hands by him (стерпленных из его рук тем) that is gone (кто ушел = умер; to go — идти, уходить).
New glories were unfolded (новые почести раскрывались) at every turning (на каждом повороте); new wonders (новые чудеса), new marvels (новые диковины), sprung into view (оказывались в поле зрения; to spring — прыгать); the pent clamors (потаенные грохотания) of waiting batteries (ждущих батарей) were released (были выпущены); new raptures poured (новые выражения восторга изливались) from the throats of the waiting multitudes (из глоток ожидающих толп); but the king gave no sign (но король не подавал никакого знака; to give — давать), and the accusing voice (и обвиняющий голос) that went moaning (который шел, стеная) through his comfortless breast (через его беспокойную грудь) was all the sound he heard (был всем = единственным звуком, который он слышал; to hear — слышать).
By and by (мало-помалу) the gladness in the faces of the populace (радость на лицах народа; populace — простой народ; массы; толпа; чернь) changed a little (изменилась немного), and became touched (и стала тронутой = в ней появилось) with a something like solicitude or anxiety (чем-то вроде беспокойства или тревоги); an abatement in the volume of applause (снижение громкости аплодисментов) was observable too (было заметно также; to observe — замечать). The Lord Protector was quick to notice (лорд-протектор был быстр, чтобы заметить = быстро заметил) these things (эти вещи); he was as quick to detect the cause (он был так же быстр, чтобы определить причину). He spurred to the king's side (он поспешил к королю; side — сторона, бок), bent low in his saddle (склонился низко в своем седле; to bend — гнуться), uncovered (снял шляпу; to cover — покрывать; to uncover — снимать), and said (и сказал):
'My liege (мой господин), it is an ill time (это плохое = неподходящее время) for dreaming (для мечтаний). The people observe thy downcast head (люди видят твою опущенную голову), thy clouded mien (твое затуманенное выражение лица), and they take it for an omen (и они принимают это за /дурное/ предзнаменование). Be advised (будь посоветован = прими совет); unveil the sun of royalty (сними покров с солнца королевской особы; veil — покров, завеса), and let it shine (и дай ему воссиять) upon these boding vapors (на эти зловещие туманы), and disperse them (и рассеять их). Lift up thy face (подними вверх твое лицо), and smile upon the people (и улыбнись людям).'
So saying (так говоря), the duke scattered (герцог разбросал) a handful of coins to right and left (пригорошню монет направо и налево), then retired to his place (затем вернулся на свое место). The mock king did mechanically (потешный король сделал механически) as he had been bidden (так, как его просили: «как он был попрошен»; to bid — просить). His smile had no heart in it (его улыбка не имела сердца в себе = была фальшивой), but few eyes were near enough (но немногие глаза были близкими достаточно) or sharp enough (или острыми достаточно) to detect that (чтобы заметить это). The noddings (кивки) of his plumed head (его украшенной перьями головы) as he saluted his subjects (когда он приветствовал своих подданных) were full of grace and graciousness (были полны изящества и благосклонности); the largess which he delivered from his hand (подаяние, которое он раздавал из своей руки) was royally liberal (было по-королевски цедрым); so the people's anxiety vanished (так что беспокойство людей исчезло), and the acclamations burst forth again (и восклицания раздались снова; to burst forth: «прорваться вперед») in as mighty a volume as before (на такой же большой громкости, как прежде).
Still once more (все же еще раз), a little before (немного = незадолго до того, как) the progress was ended (шествие было окончено), the duke was obliged (герцог был вынужден) to ride forward (проехать вперед), and make remonstrance (чтобы совершить увещевание). He whispered (он прошептал):
'O dread sovereign (о грозный суверен)! shake off these fatal humors (стряхни прочь эти гибельные настроения); the eyes of the world are upon thee (глаза мира на тебе = направлены на тебя).' Then he added with sharp annoyance (затем он добавил с резким раздражением), 'Perdition catch that crazy pauper (гибель пусть схватит = черт побрал бы эту сумасшедшую нищенку)! 'twas she (это была она; ‘twas = it was) that hath disturbed your Highness (которая расстроила ваше высочество).'
The gorgeous figure (великолепная фигура) turned a lusterless eye (повернула тусклый глаз = взгляд) upon the duke (на герцога), and said in a dead voice (и сказала мертвенным голосом):
'She was my mother (это была моя мать)!'
'My God (Боже мой)!' groaned the Protector (простонал протектор) as he reined his horse backward to his post (когда он направлял своего коня назад к своему месту), 'the omen was pregnant with prophecy (знамение было чревато пророчеством = этот знак предрекал будущее). He is gone mad again (он стал сумасшедшим снова)!'.
populace [`pOpjulqs], explosion [ıks`plquZ(ə)n], anxiety [æŋ`zaıətı], figure [`fıgə]
The procession moved on, and still on, through ever-augmenting splendors and ever-augmenting tempests of welcome; but to Tom Canty they were as if they had not been. He neither saw nor heard. Royalty had lost its grace and sweetness; its pomps were become a reproach. Remorse was eating his heart out. He said, 'Would God I were free of my captivity!'
He had unconsciously dropped back into the phraseology of the first days of his compulsory greatness.
The shining pageant still went winding like a radiant and interminable serpent down the crooked lanes of the quaint old city, and through the huzzaing hosts; but still the king rode with bowed head and vacant eyes, seeing only his mother's face and that wounded look in it.
'Largess, largess!' The cry fell upon an unheeding ear.
'Long live Edward of England!' It seemed as if the earth shook with the explosion; but there was no response from the king. He heard it only as one hears the thunder of the surf when it is blown to the ear out of a great distance, for it was smothered under another sound which was still nearer, in his own breast, in his accusing conscience — a voice which kept repeating those shameful words, 'I do not know you, woman!'
The words smote upon the king's soul as the strokes of a funeral bell smite upon the soul of a surviving friend when they remind him of secret treacheries suffered at his hands by him that is gone.
New glories were unfolded at every turning; new wonders, new marvels, sprung into view; the pent clamors of waiting batteries were released; new raptures poured from the throats of the waiting multitudes; but the king gave no sign, and the accusing voice that went moaning through his comfortless breast was all the sound he heard.