В 2002 году Диана была признана одним из самых влиятельных людей в истории своей страны, заняв третье место в проведенном Би-би-си общенациональном опросе «100 величайших британцев», опередив Шекспира, Ньютона, Кромвеля и многих других. (На первом оказался сэр Уинстон Черчилль, с которым Диана состояла в дальнем родстве. На втором — уже упоминавшийся гениальный инженер Изамбард Кингдом Брюнель.)
Третья строчка в подобном списке, на мой взгляд, это все же перебор, некое эмоциональное преувеличение, дань магическому обаянию этой женщины (про которое мне кое-что известно не понаслышке) и трагическим обстоятельствам ее жизни и гибели. Тем не менее я уверен: сама того не подозревая и вовсе не ставя перед собой такую цель, и вопреки упорному и упрямому сопротивлению самой королевской семьи, принцесса Диана спасла британскую монархию. Или, по крайней мере, помогла ей в очередной раз изобрести себя заново.
Ведь подобное уже бывало не раз: при всей своей удивительной гибкости, своем умении приспосабливаться, время от времени даже королевская семья проходит через кризисы. Отрывается от времени, от людских настроений, и начинается опасное, чреватое потрясениями отчуждение. Кризис в итоге обязательно удается преодолеть. Но не всегда это происходит безболезненно.
И вот как раз очередной такой, очень даже болезненный, момент настал в девяностые. Диана стала для августейшей семьи великим раздражителем, но в то же время катализатором, инструментом перемен.
Изнутри дворца это выглядело примерно так. Дочь лорда Спенсера, отпрыск одного из самых знатных английских родов, оказалась на поверку взбалмошной девчонкой, не очень хорошо образованной, толком не умеющей себя вести. С этой своей школьной непосредственностью и вульгарными вкусами, она не знала своего места, не понимала, какая невероятная честь ей оказана, какую огромную ответственность приняла она на себя, вступив в священный институт. Ведь это ей не детский сад, в котором она когда-то работала нянечкой. Своими дурацкими выходками конфузила семью и монархию на каждом шагу.
Разумеется, в такой оценке, нигде публично не высказывавшейся, но просачивавшейся в прессу, была доля истины.
Однако с точки зрения самой Дианы, все обстояло иначе.
Неожиданно и непонятно по какой причине она оказалась выбранной на роль жены наследного принца и будущей королевы. Чарльз был на тринадцать лет старше нее, некрасив. Не остряк и не душа компании; наоборот, он слыл человеком основательным, но несколько занудным и медлительным, тяжелым на подъем.
Куда же, скажете вы, она смотрела? А куда могут смотреть двадцатилетние девушки, если вдруг, как гром среди ясного неба, в их жизни случается подобное событие: им предлагают руку и сердце наследные принцы? Многие ли из них смогут в такой ситуации не принять сильнейшее волнение за большую любовь? И откуда тем, кто не вырос при дворе, знать, каково это — «служить принцессой», а потом еще, может быть, и королевой. Какой это тяжелейший груз, сколь многим надо будет ради этого в жизни пожертвовать.
Крайне редко случалось, чтобы и более зрелые женщины находили в себе силы отказаться от столь лестного предложения. Известен только один случай: в 1761 году двадцатитрехлетний король Георг III по уши влюбился в красавицу леди Сару Леннокс. И сделал ей предложение — через посредника. Видно, не хотел рисковать, вдруг его унизят отказом? Но избранница молчала. Наконец король не выдержал, добился личной встречи и попросил прямо дать ему ответ, сказав, что от этого зависит «счастье его жизни!». «Мне нечего ответить вам, ваше величество», — сказала, потупившись, Сара.
Как потом выяснилось, леди Сара отказалась прежде всего потому, что могущественные придворные плели против нее интриги, и девушка понимала, что с ними не совладать ни ей, ни юному наивному королю. Но одновременно испытала и облегчение, поскольку монарх был ей не мил, она любила другого. И все-таки она, наверное, не выдержала бы соблазна троном, если бы столь влиятельные силы не препятствовали браку. Король же расстроился, сильно горевал, но в конце концов утешился, а женившись на Шарлотте Мекленбург-Стрелецкой, был ей примерным мужем, и та родила ему пятнадцать детей.
«Все же не так глупо было устроено, когда мы должны были жениться только на своих — на тех, кто с детства знал, что такое жизнь монарха и его окружения», — грустно заметил один близкий королеве человек.
Совсем неглупо и сказано, но, увы, жизнь не стоит на месте, и королевская семья больше уже не имела возможности действовать безопасно и наверняка. Приходилось рисковать. И риск иногда оборачивался серьезными осложнениями, которые Виндзоры, разумеется, должны выносить стоически, все терпеть, не подавать виду на публике.
Но Диана совершенно не готова была терпеть безрадостное, вымученное, тусклое существование с нелюбимым и не любящим ее человеком, неодолимое презрение семьи, которая в ее глазах выглядела нафталиненной командой ничего не знающих о реальной жизни, живущих в искусственном, фальшивом мире снобов.
Суждение это было несправедливо и поверхностно, но и у нее тоже была своя правда — правда обычного, нормального, теплокровного человека, сильной, страстной и темпераментной натуры, которой было невыносимо тесно и тоскливо в золотых оковах королевского двора. Равно как страшной правдой было и то, что в этой семье ей не от кого было ждать поддержки и слов приободрения, где для нее не нашлось ни грамма, ни фунта, ни унции любви и тепла.
Некоторое время Чарльз снисходительно прощал жене faux pas, ее промахи, «неправильное поведение», но довольно быстро роль ментора его утомила. Диана, эта ничего не понимающая в королевских традициях «глупая девчонка», стала его раздражать, и он присоединился к мнению семьи. К тому же выяснилось, что принц, выражаясь по-простому, любит другую.
Взломав устои ценой своей жизни, Диана освободила и Чарльза. Освободила и от нелюбимой жены, и от неодолимых вековых условностей. После такой трагедии старшее поколение уже не смогло возражать против его женитьбы на Камилле, а юристы, хорошенько поломав головы, нашли-таки аргументы и прецеденты, почему-то не находившиеся во времена Эдуарда VIII. Кроме того, Диана успела произвести на свет замечательных наследников-мальчиков, и потому можно было не беспокоиться о династических осложнениях. Условие было вроде бы выдвинуто такое: Камилла не сможет при этом именоваться принцессой Уэльской и не станет называться королевой, когда (и если) ее муж взойдет на престол. (Но в последнее время упорно говорят, что и этот, последний запрет вроде бы может быть отменен.)
Сама же Диана, конечно, не погибла, а, симулировав свою смерть, убежала, спряталась где-то за рубежами Британии и от королевской семьи, и от доставшей ее бульварной прессы и папарацци. Вот во что хочется верить наиболее радикальным поклонникам «народной принцессы». Эту идею подхватила модная британская писательница Моника Али, выпустившая роман под названием «Нерассказанная история».
В этом романе Диана выжила в катастрофе, сделала пластическую операцию, изменив внешность, и тайно уехала в США, где поселилась в заштатном городке Кенсингтон под русским именем Лидия. Но и тут ее, к несчастью, случайно узнает заезжий журналист — ведь никакая косметическая хирургия не могла скрыть ее «магнетически красивых глаз» (ага!).
Мнения критиков в оценке произведения разделились: одни сочли, что получился неплохой развлекательный триллер, другие объявили сюжет невыносимой глупостью, третьи — несмешным фарсом. И все, как один удивились: не ожидали ничего подобного от лауреата Букеровской премии. Но видно, и Монике Али не дают покоя история Дианы и ее прекрасные глаза.
Быль про прекрасную Золушку
Две трагические фигурки подростков-принцев, бредущих за гробом Дианы, сдавленных горем, с неподвижными, напряженными лицами (на публике заплакать нельзя, надо это все как-то выдержать) — эта картинка навсегда вошла в национальную память. Уильям был человеком, объединявшим Диану и с Чарльзом, и с бабушкой-королевой. Всеобщий любимец в семье, он стал и любимцем публики.
Уильям вырос, и оказалось, что он не только физически похож на мать, но и сочетает в себе унаследованные от Дианы обаяние, искренность, отвращение к позе с естественным королевским достоинством и выдержкой, которых матери при всех ее талантах все-таки не хватало. И — так кажется множеству англичан — с глубоко запрятанной, но всегда присутствующей в глубине глаз пожизненной грустью. Трагедия стала для него школой. Не суровой, а просто жестокой, но многому раз и навсегда научившей.
Уильям вдруг показался англичанам воплощением достоинств обоих несовместимых, казалось бы, начал, взяв лучшее от каждого из родителей. Выяснилось, что он и пару подобрал себе под стать, что Кейт Миддлтон обладает каким-то фантастическим врожденным умением держать себя с людьми, чем-то напоминая и Диану, и молодую королеву Елизавету одновременно. Подкупала и ее великолепная, теплая, совсем не державная улыбка. И тут стало ясно, что монархия вышла из кризиса в хорошей форме. Показалось: у нее снова появилось радужное будущее.
Кейт, конечно, перевернула страницу.
Два с лишним миллиарда жителей Земли смотрели свадьбу по телевизору, наблюдая в прямом эфире, как сказка становится былью — прекрасный принц женится на прекрасной простолюдинке, почти Золушке, пусть и из семьи миллионеров.
А каждый из счастливчиков-гостей (а их было тысяча девятьсот человек) на всю жизнь и на гордость внукам сохранит как сувенир картонную карточку с золотым тиснением: «По велению Ее Величества лорд-камергер приглашает Вас…»
Как дико, как архаично и как красиво звучит. Почему бодрая восьмидесятипятилетняя старушка, пусть как угодно замечательно воспитанная, ухоженная и элегантно одетая, может повелевать всякими такими лордами, камергерами и прочими, почему перед ней склоняются толпы? И не только толпы простых людей, но и великие мира сего: мужчины, будто простые смертные перед лицом высшего существа, отвешивают поклоны, а женщины и того пуще — делают книксен…