[1124]. Эссекс выяснял французскую антитезу между noblesse d’épée (дворянством шпаги) и noblesse de robe (дворянством мантии). Тогда как во Франции именно военное дворянство главенствовало в Королевском совете и управляло провинциями в качестве губернаторов, то в Англии руководили гражданские магистраты. Однако именно французская корона обеспечивала баланс между «шпагами» и «мантиями», и не будет слишком смелым сказать, что конечной целью Эссекса в соперничестве с Сесилами было изменение этого баланса в Англии. Отсюда его повторяющиеся упоминания о правах по «закону природы», под которым он понимал свое убеждение в праве аристократии прибегать к насилию при защите чести и стремлении к «законным» политическим целям. В этом смысле введение постоянной базы системы лейтенантства в 1585 году помогло графу, ему удалось привлечь на свою сторону более 12 заместителей лейтенантов из таких отдаленных графств, как Стаффордшир, Сассекс и Вустершир. Кроме того, он пользовался поддержкой полковников, капитанов и других офицеров, служивших под его началом в сухопутных и морских эспедициях. И наконец, его обожали теряющие доходы семьи древних родов, которые видели, что их освященному временем месту в провинциальной иерархии угрожают семьи парвеню, поднявшиеся на доходах от карьеры в судах, при дворе или в лондонском Сити[1125].
Если в европейском гражданском праве обоснованность «закона природы» признавалась, то английское общее право его не знало. С конца XV века тайные советники избегали «политики принуждения», оставляя ее только для Ирландии. Если бы восстание Эссекса стало успешным, дела могли бы пойти совсем по-другому. Ключевые проблемы взаимоотношений короны с подданными – законность принудительных займов, произвольное налогообложение, расквартирование войск и введение военного положения – могли бы всегда решаться в пользу короны. В случае успеха Эссекс мог бы собрать армию в 1601 году и вычистить своих противников в графствах и при дворе. На самом деле он просил своего преемника в правительстве Ирландии, лорда Маунтджоя, повернуть половину его армии на вторжение в Англию, начав с высадки в Уэльсе. Маунтджой ответил, что, хотя и желает помочь обеспечить скорое восшествие на престол Якова VI Шотландского, но не станет удовлетворять «личные амбиции» Эссекса[1126]. Более того, хотя Эссекс потерпел поражение и Яков I мирно занял престол, главным предметом спора во время правления его сына все равно стали отношения политики и собственности с законом и «шпагой». Если фаворита Карла I, герцога Бекингема, рассматривать как наследника Эссекса, то «сутяжничество» парламентских юристов, которое кажется специально задуманным, чтобы помешать Карлу провести успешную войну в 1620-е годы, становится совершенно понятным.
Эссекс, однако, не смог укрепить свою власть традиционными средствами, не добившись для Фрэнсиса Бэкона ни должности генерального прокурора, ни даже заместителя генерального прокурора. Да, он увеличил свое влияние на Елизавету в 1594 году, раскрыв предполагаемый заговор ее португальского врача доктора Родериго Лопеса с целью отравить королеву. Однако, как и в случае с заговором Перри в 1585 году, в деле возник вопрос, не провокатор ли в конечном счете подтолкнул изменника, поскольку Лопеса долго использовали Уолсингем и Берли для связи с испанскими агентами. По сути, реальное преступление доктора могло состоять только в том, что он вытягивал деньги из Филиппа II, в таком случае Эссекс просто манипулировал врачом, чтобы дискредитировать разведывательную машину Берли и превознести собственную. Так как «заговор» Лопеса также не нашел подтверждений из испанских источников, его долгосрочная значимость ограничилась тем, что, по всей видимости, продемонстрировала Роберту Сесилу полезный прием обнаружения «заговоров» в ключевые политические моменты – эту технику он, судя по всему, применил в 1605 году при «Пороховом заговоре»[1127].
В октябре 1596 года Фрэнсис Бэкон убеждал Эссекса втираться в доверие к королеве; скрывать воинственность; избегать проявлений самонадеянности; добиваться высших государственных постов; не проявлять своих истинных чувств и играть роль придворного по существующим правилам. Он прилагал некоторые усилия, чтобы следовать этим указаниям, и через полгода установил относительно хорошие отношения с Сесилами и Рэли. Однако когда лорда Говарда Эффингема по предложению Берли сделали графом Ноттингемом в октябре 1597 года, Эссекс заявил, что его «обесчестили». Он имел в виду, что на основании акта Генриха VIII «О старшинстве» Говард как лорд-адмирал и барон раньше сидел в палате лордов ниже Эссекса, а теперь как лорд-адмирал и граф оказался выше его по чину. Чтобы удовлетворить свою «честь», Эссекс вызвал на дуэль Ноттингема или любого из его сыновей. Елизавета, которая не намеревалась унизить Эссекса, без особой охоты признала его правоту. После безуспешных тайных попыток убедить Ноттингема отказаться от положенного ему старшинства королева назначила Эссекса граф-маршалом (декабрь 1597 года). Эта должность по акту «О старшинстве» превосходила чин лорд-адмирала и семь лет оставалась вакантной после кончины графа Шрусбери[1128].
А тут еще вскоре поползли слухи о сексуальных победах Эссекса при дворе, вызвавшие ледяное осуждение Елизаветы. Затем дискуссии в Тайном совете по поводу того, стоит ли Англии после Вервенского договора Франции с Испанией начать переговоры о завершении войны или продолжать поддержку голландского восстания, развели Эссекса и сторонников Сесилов по разные стороны баррикад. Берли возразил графу строкой из псалма «Кровожадные и коварные не доживут и до половины дней своих»[1129]. Когда затем Эссекс воззвал к общественному мнению за пределами зала Совета, он ранил самые чувствительные струны души королевы. Однако решающий момент наступил в июле 1598 года во время обсуждения назначения преемника лорда Бурга на посту наместника в Ирландии. Елизавета предложила сэра Уильяма Ноллиса, а Эссекс возразил, порекомендовав отправить сэра Джорджа Кэрью, сторонника Сесилов. Когда в яростном споре Эссекс повернулся к королеве спиной, она немедленно подозвала его и ударила по лицу, сказав: «Иди, и пусть тебя повесят». Дав пощечину при свидетелях, Елизавета нанесла Эссексу невыносимое унижение, которым, по обычаю, считался удар женщины[1130]. Граф схватился за шпагу и, как говорят, «держал себя в высшей степени возмутительно», пока другие советники не вынудили его ретироваться, встав между ним и королевой.
После этого сэр Уильям Ноллис и сэр Томас Эгертон убеждали Эссекса бросить свои «безрассудства», потому что политическая обстановка стала нестабильной. В том же месяце Елизавета и граф поссорились, королева сидела у постели Берли и кормила его с ложечки. То была последняя болезнь умудренного опытом министра; он скончался 4 августа, его почтили официальными похоронами как государственного деятеля. На церемонии, проходившей в Вестминстерском аббатстве, Эссекс выказал «глубочайшее сочувствие общества». Однако соперничество Сесила с Эссексом достигло высшей точки тогда, когда Эссексу отказали во встречах с королевой на основании его недостойного поведения, что пагубно сказывалось на его роли лидера фракции. Эгертон сказал графу: «Совершая такие поступки, вы делаете для своих врагов то, что они никогда бы не смогли сделать для себя сами». Далее он предупредил Эссекса, что повиновение своему монарху «долг, наложенный на вас не только природой и политикой, но и религиозными и священными обязательствами»[1131]. Эссекс ответил, что нельзя требовать повиновения, выходящего за пределы чести. Он отверг религиозные обязательства вызывающими словами: «Разве монархи не могут ошибаться? Разве с подданными не могут обойтись несправедливо? Разве земная власть безгранична?»[1132] Тем не менее мысль Эгертона была обоснованна. Эссекс дал своим противникам возможность выдвинуть против него обвинения в атеизме на основании его указаний на права по «закону природы», акцента на «честь» и увлечения светскими политическими целями. Можно было представить дело так, что он отрицает божественную власть монарха и близкую к жреческой роль Елизаветы как Верховного главы церкви.
В октябре Эссекс принес королеве извинения, и установился хрупкий мир. Однако графа унижала не только покорность, но и долги. Когда он добивался и, наконец, получил назначение лейтенанта Ирландии (25 марта 1599 года), Эссекс понимал, что его будущее зависит от успеха на этом поприще. Его миссию широко обсуждали в Лондоне: Томас Черчъярд в «Счастливом прощании с графом Эссексом» уподобил его Публию Корнелию Сципиону, чей военный гений одолел Ганнибала в битве при Заме[1133]. Когда граф уехал, его приверженцы поддерживали героический образ своего лидера. Пропагандистские усилия отразились в исторической хронике Шекспира «Генрих V», где хор в начале 5-го акта обещает Эссексу по возвращении «римский» триумф, подобный тому, которого удостоился Генрих V после победы при Азенкуре:
Когда бы полководец королевы
Вернулся из похода в добрый час —
И чем скорее, тем нам всем отрадней! —
Мятеж ирландский поразив мечом.
Какие толпы, город покидая,
Его встречали б![1134]
Провал Эссекса в Ирландии окончательно решил его судьбу. Когда граф в сентябре 1599 года покинул свой пост, поспешив ко двору, чтобы оправдаться, и без доклада ворвался в спальню Елизаветы в десять часов утра, его карьере пришел конец. Поначалу Елизавета была милостива, но ее великодушие быстро сменилось яростью. Это был последний раз, когда Эссекс видел королеву. Она отправила его держать ответ перед Тайным советом, где ему не позволили сесть и поместили под надзор Эгертона. 29 ноября в Суде Звездной палаты ему предъявили обвинения в неэффективном командовании и остав