шиллинга и четыре пенса с фунта; с доходом от 20 до £50 – по два шиллинга и восемь пенсов с фунта; а имеющие меньше £20 в год – по шиллингу с фунта[202].
Требование Уолси вызвало возмущение. Займы 1522–1523 годов не выплатили, а субсидию 1523-го еще собирают. В Рединге люди предложили одну двенадцатую имущества, но Уолси от их предложения пришел в бешенство. Он пригрозил казнить одного из уполномоченных: «Это будет стоить лорду Лайлу головы, а его владения будут проданы, чтобы выплатить королю деньги, которые… он потерял»[203]. В Лондоне, где Уолси назначил себя единственным уполномоченным по сбору налога, он в том же духе давал советы мэру и членам городского управления: «Берегитесь и не сопротивляйтесь, не нарушайте спокойствия по этому поводу, потому что это может стоить головы»[204]. В конце апреля Уолси скорректировал свои требования и пытался договориться о выплате под видом добровольного приношения; ему сказали, что такие поборы под принуждением незаконны по статуту Ричарда III от 1484 года, и в итоге канцлер был вынужден принять добровольные пожертвования. Недовольство тем временем достигло угрожающего уровня по всей Англии. В Эссексе, Кенте, Норфолке, Уорикшире и Хантингдоншире «Дружественный дар» вызвал протесты от нежелания платить до открытого отказа, а в Саффолке начался настоящий бунт, который распространился до границ Эссекса и Кембриджшира. Герцоги Норфолк и Саффолк созвали джентри Восточной Англии, и им удалось договориться о капитуляции бойцов. Однако 10 000 человек стеклись в Лавенхем – это было самое серьезное восстание с 1497 года[205]. Даже после подавления «волнений» герцоги по-прежнему беспокоились, что саффолкский бунт привлек уцелевших потомков старой йоркской знати. Очевидец сообщил, что протестующие не нанесли более значительного ущерба только потому, что один верноподданный горожанин снял языки с колоколов церкви Лавенхема, которые должны были подать сигнал к началу восстания[206].
Восстание было подавлено, но, по сути, восставшие победили. К 13 мая не только были оставлены все попытки навязать «Дружественный дар» – Уолси прибег к добровольным пожертвованиям в Лондоне, но и стало ясно, что из политических соображений короне нельзя вводить новые налоги в дополнение к займам 1522–1523 годов и субсидии 1523 года. По этой причине Генрих и Уолси аннулировали «Дружественный дар» в показательном приступе «милосердия». Главарей Лавенхемского восстания доставили в Звездную палату, где Уолси театрально добился для них прощения, поручившись за них как земляк по герцогству Саффолк! Он оплатил издержки, которые те понесли во Флитской тюрьме, и подарил каждому серебряную монету – сцена поистине замечательная[207].
Провал «Дружественного дара» соответственно существенным образом сократил финансовые возможности правительства Генриха. Он также определил внешнюю политику государства, поскольку за ним последовало англо-французское entente (соглашение). Это само по себе повысило ставки, так как часть высшей знати выступала против переговоров с французами, и вскоре герцоги Норфолк и Саффолк, маркиз Эксетер и другие заметные аристократы уже находились с Генрихом VIII при дворе и читали письма Уолси. Кроме того, Генрих обедал в личных апартаментах, что предвещало новый раунд дворцовых интриг. Договор с Францией прекратил для англичан период серьезных военных действий вплоть до шотландской кампании 1542 года, но это означало, что магнаты вернулись к домашним делам в то время, когда Уолси был ослаблен беспорядками по поводу «Дружественного дара»[208]. Устоялось представление, что Уолси и аристократия находились в активном политическом противостоянии, но в январе 1526 года кардинал действительно был вынужден обезвредить ближний круг короля и постараться сорвать план магнатов вернуться в политику. Он издал Элтемский ордонанс, указ для королевского двора, который, под предлогом реформы, направленной на сокращение расходов, позволил Уолси зачистить личные покои короля и заявить, что настало время реформировать Королевский совет. Он объявил, что двадцать основных советников должны постоянно находиться с королем при дворе; такой постоянный Совет приобрел бы огромную власть, какой сам кардинал никогда не имел, но Уолси сумел этого не допустить. Отправив из Лондона по государственным делам важных должностных лиц, он сократил этот орган до комитета из десяти человек, потом до подкомитета из четырех, а в итоге только два советника из постоянно живущих при дворе должны были быть всегда готовы консультировать Генриха и быстро справляться с юридическими вопросами[209]. Другими словами, Уолси восстановил, как только смог, статус-кво, существовавший с 1515 года.
Внутреннюю политику Уолси разрушил провал его дипломатической работы. Поначалу он побеждал, сумев возвести великолепный воздушный замок, а то, что его замок воздушный, стало очевидно в 1527–1529 годах. До этого основная задача Уолси заключалась в том, чтобы обеспечить Генриху VIII европейское признание, но после 1527 года его целью стало удовлетворить желание короля получить от папы аннулирование его брака с Екатериной Арагонской.
Говорят, что во внешней политике Уолси доминировала его поддержка папства и желание стать папой, но выглядит это неправдоподобно[210]. Если Рим был ключом к стратегии Уолси, то почему он так мало делал, чтобы внедриться в папскую курию или создать там английское представительство? Уолси использовал Рим, но его политика не была «папской». Он ни разу не посетил Рим и постоянно стремился наложить на папство моральные обязательства в обмен на поддержку со стороны Англии. Он также всерьез не боролся за папский престол. Его имя обсуждали в 1522 году, когда избрали Адриана VI, и в 1523-м, когда Джулио де Медичи стал Климентом VII, но, если верить его собственным словам, Уолси не относился к этому серьезно. Его агент писал: «При моем отъезде Ваша милость показали мне определенно, что Вы никогда не станете в это вмешиваться»[211]. Более вероятно, что это Генрих настаивал на кандидатуре Уолси; если так, то Уолси сделал вялую попытку угодить своему монарху, а потом сказал королю, что в интересах Англии широким жестом поддержал де Медичи.
Значительно более важным было отношение Генриха VIII к тому, что он считал своими законными притязаниями на корону Франции. За его восшествием на английский трон последовала пропагандистская война на континенте: дома Тюдоров и Валуа соперничали друг с другом за первенство в степени независимости от церкви[212]. В 1515 году французы переиздали диалог XV века, известный под названием «Спор герольдов». Французский герольд в этом разговоре превозносит независимость своего короля от всех священников, тогда как английский король, по его мнению, папский вассал – аллюзия к принесению присяги папе Иннокентию III королем Иоанном в мае 1213 года. В своем ответе англичанин обратился к истокам и приукрасил идеологию Столетней войны. Генрих пожелал доказать свою независимость и начал использовать символы «имперского» королевского сана. Он поместил сводчатую, или имперскую, корону в качестве декоративного мотива на свой пурпурно-золотой шатер во время турнира 1511 года. В 1513 году такую корону отчеканили на монетах специального выпуска во время оккупации Турне. Кроме того, когда в 1517 году Генрих обдумывал идею стать преемником императора Максимилиана, который заявил, что желает отречься в пользу Генриха, чтобы получить субсидию, Катберт Тансталл сообщил ему: «Одним из главных условий при выборе императора является то, что кандидат на престол должен быть германским подданным Империи, тогда как у Вашей милости не так… Однако королевство Англии теперь само по себе империя гораздо больше, чем Римская»[213]. Тем не менее не следует забывать, что война с Францией пользовалась поддержкой в обществе: Франция была врагом Англии с 1337 года, Кале обеспечивал удобную европейскую базу, королевские фавориты предпочитали реальную войну рыцарским турнирам, а торговлю Англия вела в основном с Нидерландами.
Обеспеченный Уолси англо-французский договор 1514 года потерял силу со смертью Людовика XII и восшествием на престол 1 января 1515 года Франциска I Валуа. В следующие девять месяцев Франциск перешел Альпы и одержал великую победу при Мариньяно в битве со швейцарцами и миланцами. Следующие три года Уолси провел, пытаясь восстановить положение вещей. Он финансировал швейцарцев и имперские армии, но его разочаровали союзники, которых интересовали английские деньги, а не дипломатия Генриха. На этот раз энтузиазм Уолси стал его главным достоинством: он отказался признавать поражение и в итоге добился победы. В 1518 году он согласовал с Францией новые условия, которые к 2 октября были превращены в блистательный европейский мирный договор. Папа, император Священной Римской империи, Испания, Франция, Англия, Шотландия, Венеция, Флоренция, Швейцария вместе с другими договорились о пакте о ненападении с положением о взаимопомощи в случае военной агрессии. Одним ударом Уолси сделал Лондон центром Европы, а Генриха VIII – европейским арбитром. Это coup de théâtre (сенсационное событие) было еще более примечательным, поскольку было собственным планом папы, который тот предложил в марте, а Уолси увел идею прямо у него из-под носа. Затем английский канцлер добился от папы собственного назначения одним из двух легатов a latere (высшего класса), чтобы иметь право вести переговоры. Уолси годами домогался этого, но никак не получалось. Такие полномочия, в сущности, делали человека заместителем папы. Их даровали редко: кроме времени ведения Крестовых походов и папской дипломатии, бенефициар становился альтер эго папы с полными правами, кроме дел по назначению епископов, созыву вселенских соборов, созданию новых епархий и определенных исключений из отпущения грехов.