[672]. Инструкции от инспекторов 1565 года для епархий Ковентри и Личфилда требовали, чтобы церковные старосты каждого прихода выбирали от четырех до восьми «громил», которые дадут клятву поддерживать порядок во время богослужений[673].
Отношение к приходскому духовенству и протестантским проповедникам временами определялось конфессиональными соображениями, однако антиклерикализм разжигался финансовыми и юрисдикционными недовольствами, прежде всего спорами о церковной десятине. По сути, если рассматривать отношения мирян с духовенством с точки зрения судебных тяжб, церковного набора на военную службу и религиозных пожертвований на благотворительные цели, становится очевидным, что антиклерикализм был скорее следствием, чем причиной английской Реформации. Разногласия по поводу церковной десятины разгорелись после 1540-х годов, когда инфляция уменьшила ценность пониженных взносов наличными, духовенство и светские владельцы церковного имущества вместе стремились отказаться от обычных соглашений, а плательщики десятины сражались на противоположной стороне за натуральный обмен не по рыночной цене, а ниже, и сохранение обычных соглашений. В епархиях Нориджа и Винчестера ежегодное количество дел о десятине в церковных судах за период с 1540-х до 1560-х годов удвоилось – типичная ситуация[674]. В епархии Йорка отчуждение более половины церковной собственности в форме десятины, сначала в пользу короны, а потом посредством продажи в пользу мирян, вызвало взаимное раздражение не просто между приходским духовенством и их светскими господами, но и между джентри, владеющими церковным имуществом, и платившими десятину прихожанами[675]. К тому же нарастала враждебность мирян к церковному благочинию, особенно среди джентри, несмотря на участившееся назначение светских лиц на должности в церковных судах. И наконец, озабоченность «реформированием поведения» ужесточила судебное преследование по обвинениям в половых преступлениях и, соответственно, увеличила количество возмущенных жертв.
Если обратиться к набору священников и сбору пожертвований, то ясно, что Реформация сопровождалась падением авторитета священнослужителей; в результате появлялось все меньше кандидатов на место викария, а завещания в пользу церкви находились на максимальном уровне в 1510-е годы, но после тех лет быстро сократились[676]. С учетом инфляции религиозные пожертвования стремительно снижались с общей суммы £81 836 в 1501–1510 годах до £26 598 в 1531–1540, £5354 в 1551–1560, £2534 в 1571–1580 и £1790 к 1591–1600 годам[677]. «Книга общих молитв» отняла у народа «чудо»: священники больше не обладали квазимагической властью; их роль ограничилась толкованием Библии, хотя большинство не имеющих университетского образования священников были не в состоянии прочесть проповедь, а большинство выпускников университетов хорошо знали труды Аристотеля, но не богословие или этику. В юго-западных графствах постоянно не хватало лицензированных проповедников, к 1561 году в Девоне был всего лишь 21 проповедник, а в Корнуолле – восемь. Несмотря на все усилия протестантов, церковное просвещение ограничивалось в основном публичным чтением официальных гомилий (то есть подготовленных проповедей для чтения в церкви) и предписаний при полном отсутствии интереса паствы[678]. Хотя в епархии Вустера доля выпускников университетов среди викариев возросла с 19 % в 1560 году до 23 % в 1580-м и 52 % к 1620 году, факт остается фактом: едва ли половина приходских священников (включая образованных) к 1603 году имела лицензию на чтение проповедей. В Лондоне к 1603 году почти все священники были людьми образованными, и во всех южных графствах доля выпускников университетов росла. Однако на севере положение оставалось критическим вследствие бедности приходов – в епархиях Йорка и Честера, например, менее трети духовенства имело образование даже в 1592–1593 годах. В 1584 году архиепископ Уитгифт полагал, что только 600 церковных приходов имеют доход, достаточный для привлечения викария с университетским образованием[679]. Тем не менее викарии, побуждающие читать Библию преимущественно неграмотную паству или заменяющие древние обряды и общинные торжества и развлечения проповедями, пороча традиционные празднества и молебственные «чудеса», могут быть так же непопулярны, как «молчаливые псы». Усердных священников точно так же, как праздных или некомпетентных, обвиняли в плохом управлении общиной, дурных манерах и сексуальных прегрешениях – привычные дореформационные обвинения.
Таким образом, в конце XVI века существовало и широко распространенное безверие, и религиозность, это отмечали также итальянские писатели периода Контрреформации. То, что церкви были пусты, а места развлечений полны людей, было обычным явлением. Молодых людей в елизаветинские времена привлекали травля медведей, игры, духовые инструменты, танцы, стрельба из лука и футбол. Танцы считались особенно губительными: это притягивает «молодых друг к другу вместо проповеди и молитвы, поэтому они остаются в невежестве». Охота, игра в шары и футбол отвлекали мужчин всех возрастов; футболисты в Грейт-Бэддоу (графство Эссекс) так допекли викария в 1598 году, что он конфисковал у них мяч[680]. Николас Бэкон спрашивал парламент в 1563 году: «Как получилось, что простые люди страны повсюду так редко ходят на общую молитву и богослужения?.. И мы приняли закон, чтобы помочь делу… но до сих пор ни один человек, да, ни один человек – пусть почти ни один – не увидел применения этого закона»[681]. Он имел в виду наказания, предусмотренные Актом о единообразии за непосещение церкви по воскресеньям и религиозным праздникам. Нарушители должны были получать церковные «порицания» и платить за каждое непоявление штраф один шиллинг на нужды бедных[682].
Распространенность абсентеизма неоспорима. Хотя 80–85 % населения, по всей вероятности, традиционно праздновало Пасху, во все остальное время года никто не напрягался[683]. Абсентеизм нарастал с той же скоростью, с какой увеличивалась численность населения. Для простых людей паб «все больше становился конкурентом почтенному месту собраний в церкви». Епископ Джеймс Пилкингтон писал: «Войдите в церковь в воскресный день, и вы увидите единицы людей, хотя там звучит проповедь; а паб полон всегда»[684]. Даже там, где протестантство уже укрепилось, как в Кенте, пятая часть населения регулярно пропускала церковные службы, а задачу контроля над посещаемостью усложнял тот факт, что от домашних слуг (одной из самых многочисленных профессиональных групп) по условиям найма могли требовать (как в Кентербери) работать каждое второе воскресенье. В Англии периода Реставрации абсентеизм, как утверждают, мог свидетельствовать и о религиозности, и о неверии, поскольку сельские жители придавали такую важность святому причастию, что не хотели рисковать, принимая его недолжным образом. Такие опасения восходили к правилу «Книги общих молитв», в котором говорилось, что недостойное принятие причастия приведет к каре небесной[685]. Однако в елизаветинские времена такого не происходило. На самом деле в кризисные периоды посещение церкви рассматривалось как свидетельство скорее политической, чем религиозной лояльности. В апреле 1585 года, например, Тайный совет приказал мировым судьям лишать непосещающих доспехов и оружия, пока они не вернутся в церковь[686].
Конечно, официальное требование внешнего следования догматам англиканской церкви не подразумевало обязательного осознанного принятия новой конфессии. Даже после буллы Пия V Regnans in excelsis стиль религиозной политики королевы точно описывают слова Фрэнсиса Бэкона: Елизавета не «отворяет окна в сердца и тайные мысли людей». Однако «благочестивая дисциплина» и осознаваемая высшими классами необходимость контролировать и бедных крестьян, и городских мигрантов не могли обеспечить следования нормам. Епископы, мировые судьи, мэры и члены советов графств вместе стремились уничтожить последние остатки жизнерадостной общественной жизни, чтобы поддержать закон и порядок во имя «благочестия». Они запрещали церковное пиво, майские празднества, народный танец моррис, Хоктид[687], хогглерские[688] сборы пожертвований, Камышовую неделю и Пахотный понедельник, хотя и с переменным успехом. По некоторым причинам народные увеселения не становились жертвой Реформации при Елизавете так быстро, как при Эдуарде[689]. Так, епископ Купер, когда его перевели из Линкольна в Винчестер в 1584 году, сокрушался по поводу живучести «языческих и безнравственных обычаев», таких как танец моррис. Он направил жесткое письмо всем викариям и влиятельным мирянам своей епархии с осуждением развлечений, которые наполняют головы молодых людей нечестивыми мыслями и отдаляют их от церкви. Его циркуляр отражал этический радикализм, связанный с соблюдением дня отдохновения (у христиан – воскресенья). Однако требование Купера, чтобы миряне помогали церкви, выслеживая нарушителей, чтобы их наказывать, было слишком радикальным, и не все с ним соглашались; несомненно, такие средства могли приводить к обратным результатам