Таким образом, справедливо будет задать вопрос, а как церкви следовало выявлять отсутствующих?[691] Инструкции 1559 года предписывали, чтобы в каждом приходе три-четыре «благоразумных человека» контролировали посещение церкви и обеспечивали, чтобы все оставались на месте «до конца богослужения». Тех, кто «нерадив или неаккуратен в посещении церкви», надлежало посетить и провести с ними беседу; а «если они не исправятся», то сообщить епископу[692]. Однако эти правила едва ли серьезно выполнялись; в церковных судах было совсем немного обвинительных заключений за непосещение церкви. В городке Крэнбрук графства Кент лишь 2 % елизаветинских судебных дел касались абсентеизма; в епархии Донкастера (Йоркшир) в 1590 году 31 из 286 дел относилось к абсентеизму; в епархии Садбери (Саффолк) в 1593 году было 154 обвинительных заключения, но ни одного за игнорирование церкви. Из местечка Блэк-Нотли (Эссекс) пришла жалоба, что «очень много прихожан не приходит по воскресеньям на вечернюю службу, а иногда отсутствуют сами церковные старосты и их помощники»[693]. В любом случае спад строительства новых церквей означал, что возможность, особенно в городах, разместить потенциальных прихожан на богослужениях снизилась относительно роста численности населения. Это удивительно справедливо в отношении Лондона, где в центральном районе Сити церквей было много, но совсем мало их строилось в разрастающихся предместьях. Недостаток церковных зданий также волновал менее крупные провинциальные города, типа Эксетера и Шеффилда[694]. Таким образом, отговорки отсутствующих, что «они не смогли попасть в церковь из-за толпы народа», при всем их внешнем правдоподобии не представляют собой свидетельство набожности населения Англии.
Тем не менее если власти и могли себе позволить закрыть глаза на абсентеизм, то только потому, что законы против католических рекузантов реализовывались в соответствии с политическими рисками. И Тайный совет, и большинство в парламенте рассматривали карательные законы как необходимую часть государственной безопасности. Однако светским католикам редко угрожала опасность, если они открыто не заявляли о своей верности папе римскому: англиканство пришлось создавать на волне господствующего в 1559 году мнения – елизаветинская церковь почти два десятка лет была «верблюдом», в ней около 40 % викариев были поставлены на приходы до 1559 года[695]. Поэтому характер рекузантства определялся подчинением Риму, а также сильной привязанностью к таинствам и старой литургии, на которую в ограниченной степени заявляла свои права и англиканская церковь[696]. На практике огромное большинство католиков из джентри искренне заверяли в своей лояльности короне; но побег Марии Стюарт, Северное восстание, Regnans in excelsis и прибытие после 1574 года католических священников-миссионеров, набранных из сообщества английских изгнанников, нарушили политическое равновесие в стране.
Хотя карательные статьи Акта о единообразии в 1563 году усилили законами, квалифицировавшими и отказ признать королевскую супрематию, и защиту папской власти как превышение полномочий церковным органом и в конечном счете как измену, только в 1571 году принудительные меры превзошли по масштабам те, что были введены Генрихом VIII. Новый Акт об измене, в основном повторяющий закон Кромвеля 1534 года (включая «измену на словах»), был принят вместе с актом, признающим изменой получение булл из Рима или следование их предписаниям во владениях Елизаветы[697]. В течение следующего десятилетия папское вмешательство в Ирландии, аннексия Португалии Филиппом II и начало миссии иезуитов в Англии обспечили, что антикатолическим настроениям, ранее Елизаветой пресекавшимся, теперь дали волю. Однако королева не хотела вводить законов, принуждающих к конкретному виду принятия причастия. По всей видимости, она была согласна с Эдвардом Эглионби, членом парламента от графства Уорик, который в 1571 году утверждал, что посещение церкви – публичное дело, своего рода «показуха», которой «приемлемо и удобно» требовать, тогда как «сознание человека сокровенно, незримо и вне власти самого могущественного монарха в мире»[698]. Елизавете, с ее светским взглядом на мир и антипатией к фанатизму, явно претило насильственное причастие. Королева также была достаточно прагматичной, чтобы не видеть необходимости угрожать совести традиционалистов, когда главной политической задачей была лояльность. Берли и епископы занимали другую позицию, но Елизавета имела право вето.
Акт «Об удержании подданных Ее королевского Величества в должном повиновении», таким образом, осуждал тех, кто был или стал католиком. Окончательно одобренный в марте 1581 года, он распространил действие закона об измене на всех, кто уводил подданных из повиновения либо королеве, либо церкви Англии, или кто обращал их «с этой целью» в римско-католическую веру. Те, кто охотно позволял уводить или обращать себя, объявлялись изменниками. Проводивших мессу надлежало штрафовать на 200 марок (£133) и заключать в тюрьму на год, а все, кто слушал мессу, должны были уплатить половину этого штрафа, но отсидеть в тюрьме такой же срок. Штрафы за непосещение церкви подняли до £20 в месяц; отсутствовавшим в течение года полагалось заплатить £200; а любой человек или муниципалитет, нанявшие на работу школьного учителя-рекузанта, выплачивали £10 в месяц[699]. Менее суровые, чем хотело бы большинство тайных советников и членов парламента, эти штрафы оказались бы разрушительными, когда бы было обеспечено их взыскание. Однако избирательность их применения была неизбежной, учитывая высокий уровень штрафов и тесные родственные связи Елизаветы, хотя жесткость намерений Тайного совета иллюстрирует создание им государственных тюрем для рекузантов.
Апологеты католичества от Николаса Сандера и Эдварда Риштона и далее приводили официальные преследования как причину сокращения количества католиков до статуса меньшинства к 1603 году. Однако большинству светских католиков всерьез ничто не угрожало: устойчивые гонения оставлялись для отъявленных недовольных или же применялись только в кризисные годы непосредственно перед и после появления Непобедимой армады, когда политические интриги переплетались с религиозными вопросами[700]. На деле порядок «нерегулярного подчинения» делал невозможным искоренение католичества при помощи законов против рекузантов. Хотя к середине 1564 года Священная канцелярия в Риме объявила, что английские католики могут не посещать службы англиканской церкви (Пий V позже подтвердил это распоряжение), на практике многие католические главы домохозяйств нередко ходили в приходские церкви, чтобы подтвердить собственную политическую благонадежность. Кроме того, руководства по казуистике, которые использовались в обучении священников-миссионеров в Дуэ, Реймсе и Риме, недвусмысленно допускали взаимодействие с еретиками и раскольниками и признавали, что нерегулярное посещение церкви допустимо, если требовалось поддержать лояльность короне и власть ведущих светских католиков[701].
На самом деле упадок католичества в приходах в правление Елизаветы объяснялся отчасти приходскими внутренними изменениями, а отчасти успешным продвижением конкурирующей евангелической идеи убежденными протестантами. Хотя Тридентский собор (1545–1563) осудил протестантскую теологию и подтвердил традиционную роль священников и истинное почитание святых, его реформаторские постановления подвергли резкой критике религиозные предрассудки народной набожности и несколько обрядов, практикуемых как в Англии, так и в других местах. Фактически католичество периода Контрреформации так же, как протестантство, стремилось очиститься от церковных чудес. Таким образом, было ограничено допустимое количество прихожан на праздничных службах; снижалась доступность дешевых религиозных книг; регламентировались религиозные братства; сокращалось обилие ритуалов; порицались пророчества и астрология; запрещались шумные игры на свадьбах, громкая музыка на Страстной неделе для отпугивания злых духов и неумеренное оплакивание усопших. Все это означало, что католичество после Тридентского собора стало менее явственным для сельских жителей, многие из которых не порывали с квазиязычеством вплоть до самой промышленной революции.
Явные перемены обеспечила смертность населения. Постреформационное английское католическое сообщество своим выживанием было обязано Генриху и Марии, после 1570 года относительно небольшой вклад в это дело внесла миссионерская деятельность священников из семинарий и иезуитов[702]. Хотя поборники католичества утверждали, что традиция рекузантства продвигалась миссионерами в условиях широко распространившейся до их приезда инертности католиков, правда в том, что основополагающая идея отдельной католической церкви существовала и до появления в Англии семинаристов и иезуитов. Уже присутствовало рекузантское священство, причащавшее светских людей, которые считали себя католиками. Это были бывшие священники периода правления Марии, именно они заботились о католицизме светских рекузантов и основали его до того, как миссионеры смогли оказать какое-то влияние[703]. До 1571 года более 225 священников, получивших приходы при Марии, бывших католиками и отделяющих себя от англиканской церкви, активно работали в графствах Йоркшир и Ланкашир п