политики отказа от сотрудничества, положиться на добрую волю мира и сделать искренний шаг к взаимопониманию, которое, я уверен, может быть достигнуто“. Я связался со Штреземаном. Наша переписка происходила в том же духе. Вы помните, что политика Штре- земана привела к появлению плана Дауэса и Локарнского договора, и что он получил Нобелевскую премию мира за эту работу!».
В этой связи следует отметить, что канцлер Германии процитировал Смэтса на заседании Кабинета министров 12 ноября 1923 года, назвав его автором того, что он (Штреземан) считал правильным путем выхода из кризиса.
Лорд Д’Абернон не входил в группу Милнера. Однако он был членом второго поколения блока Сесила и одно время состоял в «Душах». Напомним, что эта группа собиралась в загородном доме, где главными фигурами были Джордж Керзон, Артур Бальфур, Альфред Литтелтон, Сент-Джон Бродрик и сестры Теннант. Урожденный Эдгар Винсент, он стал бароном Д’Аберноном в 1914 году благодаря Асквиту, который также был членом «Душ» и женился на Марго Теннант в 1894 году. Д’Абернон вступил в Колдстримскую гвардию в 1877 году после окончания Итона, но в течение нескольких лет помогал лорду Солсбери разбираться с последствиями Берлинского конгресса. В 1880 году он работал личным секретарем лорда Эдмонда Фицмориса, брата лорда Лансдауна и комиссара по делам Европейской Турции. В следующем году стал помощником британского комиссара по вопросам эвакуации с территории, уступленной Греции Турцией. В 1882 году был представителем Великобритании, Бельгии и Нидерландов в Совете по государственному долгу Османской Империи, а вскоре стал президентом этого совета. С 1883 по 1889 гг. служил финансовым советником египетского правительства, а с 1889 по 1897 гг. являлся управляющим банка Imperial Ottoman Bank в Константинополе. В третьей администрации Солсбери он был консервативным членом парламента от Эксетера (1899-1906). А следующие несколько лет посвятил
частным сделкам, работая в международных банковских кругах, близких к Милнеру. В 1920 году он стал британским гражданским членом «миссии Вейгана в Варшаве». Эта миссия, несомненно, оказала серьезное влияние на его мышление. Будучи главной фигурой в мероприятиях Солсбери по укреплению Османской империи против России, Д’Абернон всегда был настроен антироссийски. В этом отношении его прошлое было похоже на прошлое Керзона. В результате варшавской миссии антироссийские настроения Д’Абернона сменились на гораздо более сильные антибольшевистские. Для него очевидным решением казалось создание Германии в качестве военного оплота против Советского Союза. Об этом он сообщил сэру Морису Хэнки в письме от 11 августа 1920 года. В этом письме, напечатанном Д’Аберноном в его книге о Варшавской битве «The Eighteenth Decisive Battle of the World» («Восемнадцатая решающая битва мирового значения»), опубликованной в 1931 году, говорится о том, что «неплохо было бы заключить сделку с немецкими военными лидерами о сотрудничестве против Советского Союза». Вскоре после этого Д’Абернон был назначен британским послом в Берлине. В то время ходили слухи и никогда не отрицалось, что он был назначен главным образом для того, чтобы добиться урегулирования проблемы репараций, поскольку считалось, что его большой опыт в области международных государственных финансов позволит ему выполнить эту работу. Возможно, так оно и было, но его предубеждения оставляли ему право лишь на одно возможное решение проблемы, к нему же стремились и немцы105.
В процессе принятия этого решения Д’Абернон выступал в качестве посредника между Штреземаном, канцлером Германии, Керзоном, министром иностранных дел, и, по-видимому, Киндерсли, партнером Бранда в Lazard Brothers. Как говорил Гарольд Никольсон в книге «Curzon: The Last Phase», «основная заслуга в том, что оказалось окончательным решением, принадлежит, по всей вероятности, лорду Д’Абернону — одному из самых проницательных и широко мыслящих дипломатов, когда-либо служивших этой стране». В событиях, предшествовавших знаменитой ноте Керзона Франции от 11 августа 1923 года, в которой утверждалось, что оккупация Рура не может быть оправдана Версальским договором, Д’Абернон сыграл важную роль, действуя как в Лондоне, так и в Берлине. В своем «Дневнике посла» («Diary of an Ambassador») Д’Абернон просто привел дипломатическую переписку Керзона с французами и добавил: «Консультации с лордом Д’Аберноном проводились на протяжении всей дискуссии».
Когда Д’Абернон пребывал на посту посла в Берлине, его политика полностью совпадала с убеждениями группы Милнера, за исключением того, что он был более антисоветским и менее анти- французским, а также сильнее стремился разорвать Версальский договор в пользу Германии. Это последнее различие основывалось на том факте, что он был готов задобрить Германию независимо от того, была ли она демократической или нет; на самом деле он не считал демократию ни необходимой, ни подходящей для этой страны. Группа Милнера до 1929 года все еще выступала за демократизацию, потому что они лучше, чем Д’Абернон, сознавали опасность для цивилизации со стороны недемократической Германии. Потребовалась
мировая депрессия и вызванные ею социальные волнения, чтобы группа пришла к мнению, которого Д’Абернон придерживался еще в 1920 году, что умиротворение недемократической Германии можно использовать в качестве оружия против «социальных беспорядков».
Генерал Морган, которого мы уже цитировали, совершенно ясно дает понять, что Д’Абернон был одним из главных препятствий на пути действий Межсоюзнической комиссии по принуждению Германии к разоружению. В 1920 году, когда фон Сект, командующий германской армией, добивался внесения изменений в правила разоружения, которые позволили бы массово уклоняться от их положений, генерал Морган обнаружил, что его доклады с противоположным мнением в Лондоне не принимают. Он писал в книге «Assize of Arms»: «В одиннадцатом часу мне удалось представить свои доклады о последствиях плана фон Секта сведению г-на Ллойд Джорджа при посредстве моего друга Филиппа Керра, который, прочитав их, посоветовал премьер-министру отклонить этот план. Как мы увидим, он был отвергнут на конференции в Спа в июле 1920 года, но фон Сект отказался признать поражение и отступил для следующего хода». Когда в 1921 году генерал Морган был «серьезно обеспокоен» уклонениями Германии от разоружения, он написал информационное письмо по этому вопросу. Лорд Д’Абер- нон скрыл его от общественности. Морган добавил в своей книге: «Я совсем не был удивлен. Лорд Д’Абернон был поборником умиротворения». В январе 1923 года этот «поборник умиротворения» вынудил британскую делегацию в Комиссии по разоружению прекратить все инспекционные операции в Германии. Они никогда больше не возобновлялись, хотя комиссия оставалась в Германии еще четыре года, а французы ничего не могли сделать без британских членов.106
В течение 1923 и 1924 гг. Д’Абернон пытался влиять как на германское, так и на британское правительства, дабы заставить их проводить в вопросе репараций политику, идентичную той, которую Смэтс отстаивал в то же время и в тех же кругах. Он оказывал давление на британское правительство, чтобы оно придерживалось этой политики на том основании, что любая другая приведет к отставке Штреземана. По мнению Д’Абернона (и Штреземана), это вызвало бы возникновение очень опасной ситуации, ведь тогда Германия могла бы попасть под контроль либо крайне левых, либо крайне правых. Например, в опубликованном протоколе заседания германского кабинета министров от 2 ноября 1923 года, найденном Эриком Саттоном среди бумаг Штреземана, в частности, говорилось: «Английскому послу, который сделал несколько довольно встревоженных запросов, Штреземан заявил, что сохранение осадного положения абсолютно необходимо ввиду риска возникновения путча как со стороны левых, так и правых. Он приложит все усилия, чтобы сохранить единство рейха... Лорд Д’Абернон ответил: ״Мое мнение, разделяемое влиятельными кругами в Лондоне, заключается в том, что Штреземан — единственный человек, способный провести корабль немецкого государства по нынешним неспокойным водам“». Среди лондонцев, разделявших эту точку зрения, можно найти и группу Милнера.
Компромиссное соглашение, возникшее в результате кризиса, план Дауэса и уход из Рура — именно этого хотела группа Милнера. С этого момента и до банковского кризиса 1931 года их реализация продолжалась. В 1929-1931 годах они явно не имели возможности оказывать воздействие напрямую, главным образом потому, что правительство в Лондоне было лейбористским, но их прежняя
деятельность настолько предопределила ситуацию, что она продолжала развиваться в желаемом ими направлении. После банковского кризиса 1931 года вся структура международных финансов, с которой группа была так тесно связана, исчезла и после короткого периода сомнений была заменена быстро растущим монополистическим национальным капитализмом. Это было принято группой Милнера практически без промедлений. К 1932 году Хиченс был серьезно связан с монополизированной тяжелой промышленностью уже в течение четверти века. Еще раньше Милнер выступал за систему «национального капитализма» с «промышленным саморегулированием», защищенную тарифными барьерами. Эмери и другие взяли многое из этого на вооружение для достижения целей, хотя и не всегда разделяли довольно социалистические идеи Милнера. В результате в период 1931-1933 гг. группа Милнера охотно отказалась от репараций, военных долгов и всей структуры международного капитализма, а вместо этого начала использовать по максимуму протекционизм и систему картелей.
Параллельно с отказом от репараций группа Милнера разрушала систему обеспечения коллективной безопасности напрямую через Лигу Наций. Ее члены никогда не намеревалась использовать лигу для достижения коллективной безопасности. И никогда не считали необходимым применение санкций, будь то военные или экономические, для того, чтобы заставить какую-либо агрессивно настроенную державу сохранить мир или обеспечить выполнение политического решения, которое может быть достигнуто на основе международного соглашения. Это нужно понять в самом начале.