За дверью повисло молчание, потом засов отодвинулся. Гвен чуть не подпрыгнула от восторга. Получилось!
Внутри дом оказался совсем непохож на дом Мага – Гвен даже слегка позавидовала, что этот занудный любитель бумаг так хорошо управлял своей силой, когда она у него еще была. Дом состоял из отдельных комнат, прямо как терем, и в их расположении было что-то ястребиное: по две двери слева и справа от главной комнаты с огромной белой печью. Гвен что-то забормотала насчет того, как ей нравится дом, но женщина уже не слушала, она распахнула одну из дверей, втолкнула туда Гвен, бросила «Это к тебе» и захлопнула дверь за ее спиной.
Комната была небольшой: стол, широкая лавка и две крохотные скамейки со спинками, прямо как в зале у Рюрика. На одной из них очень ровно и прямо сидел парень с мрачными темными бровями и рисовал углем на бересте. Ощущение чужой магии здесь было сильнее, и еще свет был немного странным: осенний и серый, но с примесью чего-то серебристого, как будто воздух пропитан лунным светом. Парень обернулся и уставился на Гвен немигающим взглядом.
– Ты кто? – холодно спросил он.
– Я от Нила.
Она ожидала, что парень помрачнеет еще сильнее, – вдруг Нил его тоже заставил что-нибудь спалить? – но лицо парня осветилось, и он тяжело привалился спиной к деревянной спинке.
– Он жив, – поспешно добавила Гвен. – Копит магию. Вы тоже, да?
– Да, – рассеянно ответил парень, скользя взглядом по лицу Гвен.
Волосы у него были, но выглядел он не так, как беззаботные горожане из-под купола: глаза были ввалившиеся и печальные, прямо как у ребят в Селениях.
– Меня зовут Гвен. У вас такая интересная магия, – затараторила Гвен. – Скажите, а вы не могли бы немного со мной поделиться? Нил не будет возражать, я уверена, он очень добрый!
– Да, он такой. – Бледные губы парня тронула улыбка. – Меня зовут Райлан.
У Гвен за спиной внезапно распахнулась дверь. Девчонка лет четырнадцати просунула голову в комнату и выпалила:
– Ты опять! Что за тупое имя! Никакой ты не Райлан, ты Мстислав!
Парень и девочка несколько минут угрюмо смотрели друг на друга.
– Хватит подслушивать, – наконец сказал он. – Это моя комната. И мое имя. Как хочу, так и называюсь.
Он произнес «хочу» с таким смаком, что Гвен невольно улыбнулась. Так говорил бы тот, кому было не положено хотеть чего-либо много лет подряд. Ну, этот точно из Селения!
Девочка фыркнула, отбросила толстую косу за плечо и с грохотом закрыла дверь.
– Ну так как насчет магии, Райлан? – заискивающе спросила Гвен.
Она подошла ближе, мельком глянув на другие рисунки, лежащие на полу около него, и замерла, сразу сообразив, где видела такие же раньше.
– Это ты разрисовал дома, – выдохнула она.
Коровы, цветы, собаки – все рисунки, которые покрывали стены домов в городе, явно были сделаны той же рукой.
– Я, – безрадостно ответил Райлан. – Я люблю рисовать. Ларри хотел, чтобы на стенах были волшебные оживающие рисунки, как на доме девушки, которая ему нравилась, и я попытался такие сделать. Правда, они не всегда хотят оживать. – Он вдруг рассердился. – Из нашей компании лучше всего серебряная магия получилась у меня, и я уже об этом жалею, но он кого угодно на что угодно может подбить.
– Кто?
– Нил. Он придумал, что каждый из нас должен отказаться от самого важного, и тогда магия быстро накопится. Глупость! Я такую глупость сделал!
– И от чего ты отказался? – полюбопытствовала Гвен.
Райлан исподлобья глянул на нее. Гвен не сомневалась, что рано или поздно он ответит: он говорил с таким удовольствием, будто устал молчать.
– От него, – устало сказал Райлан и бросил кусок угля на пол. Руки у него были черные до локтей. – Больше всего на свете я хотел его защищать. Это моя работа. Я обещал! А Нил сказал, что важнее всего накопить магию и спасти всех. И ушел. Один! Сидеть в какой-то запертой комнате! – Райлан отчаянно почесал свое запястье, словно хотел расчесать его до крови. – Да, магия у меня получается, но мне так… так…
– Плохо? – подсказала Гвен, решив, что он тоже, как Маг, не решается говорить грустные слова.
– Сам знаю, что плохо! – огрызнулся Райлан. – Паршиво и тошно. Я сразу понял, что золотая магия у меня не получится, а Нил сказал: «Ну, ты же когда-то мечтал стать волшебником, но кто обещал, что золотым? Будь первым в истории серебряным!»
Он так похоже изобразил вдохновенное лицо и голос Нила, что Гвен улыбнулась.
– Можно мне попробовать, какая эта магия? – Она протянула в его сторону руку, но Райлан ревниво отвел свои подальше.
– Нет, – отрывистым, ястребиным тоном сказал он. – Нил велел мне копить, и я коплю. Пусть он увидит, что я хоть чего-то добился.
По его глазам сразу было ясно, что впечатлить Нила для него важнее всего на свете. Гвен со вздохом отступила. Ее все равно немного пугала эта прохладная, ни на что не похожая магия. Вдруг она погасит ее собственную?
– Ладно, – решительно сказала она. – Удачи!
– Удача – это фальшивое понятие, изобретенное в золотых землях. Тут я согласен с Ястребами, – меланхолично проговорил Райлан и подобрал уголь с пола. Гвен уже дошла до двери, когда он окликнул ее сам:
– Эй! Как он там?
– Ну… Не знаю, – честно ответила Гвен. – Он странный и, кажется, немного чокнутый. Но очень ярко сияет.
Райлан вдруг рассмеялся – низко и хрипло, Гвен аж подскочила, настолько неожиданно было услышать от него этот смех.
– Значит, не изменился, – добродушно сказал Райлан. – По нему снаружи не скажешь, но он ужасно упрямый. Если что-то решил, хоть помрет, а добьется. Если бы только он позволил мне с ним запереться, я бы хоть присмотрел за ним! Я бы и там мог рисовать!
– Великие волшебники должны быть одиноки, мне так мама говорила, – утешила Гвен и тут вспомнила кое-что еще. – О! Если тебе грустно, поболтай со своими родичами! Они тебя, кажется, любят.
– Они любят малыша Мстислава, – не без злорадства сказал Райлан. – А я больше не он.
Он уткнулся в свои рисунки, показывая, что разговор окончен, и Гвен со вздохом вышла.
– Ему уже лучше, – сообщила она женщине и девочке, которые маялись в нескольких шагах от двери. – И у него большие успехи в магии, думаю, вы можете им гордиться. Даже таким, как сейчас.
Она развернулась и гордо вышла на улицу. Начало темнеть, вдалеке беспокойно трепыхались огни костров. Но на этой тихой окраине было очень спокойно, окна домов уже начали теплиться мягким светом от печей. Он проникал между ставнями, тонкими полосками ложился на землю, откуда-то уютно пахло едой. Гвен облизнулась и вспомнила, что давным-давно не ела. Но думать об этом было некогда, ее ждали великие дела.
Нил и двое его друзей ей не помогли, но ведь где-то был еще и третий: некий Ларри, который прячется в тереме. А может, по дороге и еще какой-нибудь источник анимы найдется: ближе к игрокам и терему явно больше шансов поживиться, чем на этом пустом холодном берегу. И к слову о холоде: похолодало всерьез. С озера дуло, его гладь в полутьме уже не была гладкой, она измялась, пошла волнами, которые тревожно плескали о берег, распугав уток, днем покачивающихся в камышах. Гвен обняла себя за плечи: зябко даже в шерстяной маминой одежке, а каково игрокам, которые по-прежнему разгуливают в тонкой форме из Селения? Гвен зашагала туда, где ветер приминал к земле огни костров, на ходу растирая замерзшие руки.
Драка уже, как ни странно, сошла на нет. Сначала Гвен подумала, что вмешался Рюрик, – может, накормил всех или как-то утешил, – но по лицам игроков, которые снова вернулись к кострам, видно было, что ничего хорошего им этот день не принес. Они жались поближе друг к другу, унылые, замерзшие и жалкие, телами заслоняя от ветра свои костерки. Гвен вдруг почувствовала к ним такую нежность, что горло перехватило. Кажется, они перестали драться сами по себе, просто потому, что у них больше не было на это сил.
Терем угрожающе нависал над всеми, черный на фоне ночного неба. Гвен собиралась уже сжать зубы и свернуть к нему, когда заметила около одного из костров своих девочек – тех, с которыми они вместе когда-то попали в Селение. Тут были не все, только человек семь, в основном ее возраста. Те, что помладше, видимо, остались в деревне с Тройкой, выбрав драку, а не поход в город ради мечты стать женой князя. Гвен вспомнила, как они возили друг друга по арене, ставили подножки и оскорбляли, чтобы выжить, – и ей стало жаль того прекрасного будущего, о котором они мечтали когда-то ночами в детском Селении. Девчонки уже, наверное, не помнили тех времен, и в сердце Гвен вдруг вспыхнула надежда: если она им напомнит, может, они ее поблагодарят за то, что она когда-то старалась ради них?
Гвен подошла и уселась около их костра.
– Привет, – громко сказала она. – Я из вашего Селения, помните? Четверка. Но я вам еще кое-что скажу: еще до игрового Селения, в детском, мы с вами…
– Да помним мы, – огрызнулась восьмерка, которую Гвен знала как номер Один Пять Шесть Два. – Ты волшебница.
Гвен растерялась. Она была уверена, что, когда их всех перевели в игровое Селение, остальные так же, как она, постепенно забыли, кем она была и что делала. Она перестала рассказывать истории и шутить, петь песни, говорить о мечтах, и никто ни разу не подошел к ней, никто даже взглядом не показал, что помнит. Видимо, вопрос очень явно проступил на ее лице, потому что одна из девочек, тощая, как палка, сердито фыркнула:
– Чего? Все мы помним. Я ждала, ждала, когда ты снова нам что-нибудь расскажешь, а ты и не подумала. Сломалась, как все.
Остальные угрюмо покивали. Кто-нибудь другой, кто-нибудь взрослый, никогда не бывавший в Селении, наверняка истолковал бы выражения на их лицах как угрозу и злость, но Гвен за столько лет научилась различать оттенки теневых чувств. Это, например, было разочарование. На Гвен смотрели, как на предателя, и она впервые подумала: кажется, от того, что она потеряла надежду и перестала копить аниму в игровом Селении, пострадала не только она сама.